Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

Слишком поздно Омар сообразил, в какую ловушку намеревался заманить его этот бродячий актер, и теперь ему предстояло, если удастся, силой разума противостоять какому-то хитроумному трюку.

– Принесите мне перо и бумагу, – нетерпеливо попросил он.

Один из секретарей выступил вперед и с поклоном протянул Хайяму небольшой свиток бумаги и гусиное перо для письма. Омар взял их, продолжая размышлять над происходящим. Итак, следовало применить трюк против трюка. Так вот каковы обязанности придворного астронома! Малик-шах не сможет забыть этого провала! Ах, если бы он сумел разгадать загадку правильно!.. «Четыре выхода, четверо ворот, сказал этот малый, на восток, на юг, на запад и на север. Которыми из четырех тот воспользуется? Вон они все видны, и у каждого стоит стражник, опираясь на копье… но почему этот актер не сказал «через которые»?

Омар написал несколько слов на бумаге, сложил ее и встал. Если актер владел искусством пантомимы, он тоже сумеет. Испросив согласия Малик-шаха, он подошел к одной из сторон лестницы и приподнял край мраморного блока, когда-то служивший пьедесталом какой-нибудь статуе. Засунув под него сложенный кусок бумаги, он вернулся на свое место.

– Теперь уходи, – приказал он актеру.

Глаза фигляра вспыхнули. Он проскакал несколько шагов и побежал по направлению к выходу на запад, позванивая всеми своими колокольчиками. Затем он с победным криком закружился на одном месте и кинулся на стену. Схватившись за расшитые гобелены, он отодвинул их в сторону. За ними показалась небольшая запасная дверь в стене.

– Тут я и выйду, – закричал он. – Я иду.

Занавес за ним опустился. Среди зрителей раздались приглушенные возгласы удивления, и Малик-шах жестом приказал секретарю принести тот клочок бумаги, который Омар положил под камень.

Заполучив бумагу в руки, султан медленно развернул ее. Он взглянул на написанное и прижал руку к губам.

– «Через пятый выход», – вслух прочитал он. – Уай-алла! И правда, ты прочитал мысли этого малого, о магистр невидимого!

Омар же просто догадался, почему этот малый так настаивал на выборе одного из четырех выходов. По счастливой случайности можно было указать правильный, но Омар понял, что актер знал о существовании еще одного выхода из внутреннего двора, даже если такового и не было видно. Но Малик-шах наклонился вперед, чтобы похлопать своего астронома по плечу, и, назвав его вторым Авиценной, приказал секретарю заполнить рот Омара золотом.

Сию же минуту один из чиновников принес поднос с кусочками золота и серебра, всегда находившимися под рукой у султана, и принялся закладывать монеты в рот Омара.

– А этому псу заполните рот песком, полный рот! – прибавил султан. – Аллах свидетель, он вел себя нагло с нашим господином мудрости.

Кто-то из слуг выбежал на двор выполнять приказание. Когда Омару было дано разрешение удалиться вместе с золотыми монетами, которые с триумфом нес на подносе раб, он увидел толпу, собравшуюся у одного из выходов со двора аудиенции.

В центре толпы двое стражников держали за руки вырывавшегося бродячего актера. Третий лезвием ножа разжимал его зубы, а четвертый турок горсть за горстью пропихивал песок из мешка между обескровленными губами своей жертвы. Лицо мужчины потемнело, и временами он страшно стонал.

Почувствовав подступившую тошноту, Омар развернулся и пошел прочь, искать свою палатку. Следовавший за ним раб, высоко держа поднос с золотом, тоже развернулся и задержался, чтобы еще раз бросить взгляд через плечо на происходящее.

Той ночью Омар допоздна засиделся над своими книгами. Неожиданно он обратил внимание, что чернокожий раб, тот самый, который нес поднос с золотом, не уснул, как обычно, на пороге палатки. Он припал к земле и бормотал нечто невнятное. Другая тень мелькала у входа в палатку, и в конце концов чей-то шепот заставил Палаточника отодвинуть в сторону свои вычисления.

– Уайа, ходжа, – закричал раб, увидев, как он поднялся, – правда ведь, колдовская ночь! Твой раб-пес боится.

Другой раб пробормотал что-то в знак согласия, приветствуя Омара.

– Дай нам позволение посидеть у ног господина мудрости. Мы боимся этой ночи.

Придвинувшись ближе к зажженной лампе, странный слуга рассказал, как он возвращался через развалины после вечерней молитвы и увидел свет над одним из курганов. Но не свет луны, поскольку ее на небе не было, господин мудрости это хорошо знает.

Но в кругу этого света явилась белая фигура. Подойдя ближе, слуга заметил еще кое-что: полуголое тело мужчины, движущегося как змея по земле, и орла, огромного коричневого орла, горделиво вышагивающего в кругу света.

– Вах! – вскрикнул чернокожий слуга, который сам ничего не видел, но которого потрясла эта история. – Это происходило на самом высоком холме, и белый дьявол говорил с орлом, в то время как другой превратился в змею. Там еще оказался нож. Эй… ай… какое-то странное колдовство, и мы боимся.

– Тело, что ползло, – добавил другой важно, – это тот мертвый актер с песком в брюхе. Еще я слышал… слышал, как произносили ваше имя, о господин мудрости. Они творят великое колдовство!

– Где?

– Вон там!.. Выше… на высоком холме.

– Возьми факел, – нетерпеливо приказал Омар, – и покажи мне дорогу.

Вероятно, слуга видел кого-то, кто хоронил фигляра среди песчаных холмов, но в любом случае у Омара не было никакого желания иметь подле себя всю ночь этих насмерть перепуганных туземцев. Слуга неохотно подчинился, а негр последовал за ним, держась как можно ближе к астроному, почти наступая ему на пятки. После того как они вышли из лагеря, проводник отыскал тропинку, которая петляла среди разрушенных стен, пока не вывела их к тому, что когда-то представляло собой широкую улицу. Там он остановился, притворившись, будто встряхивает факел, чтобы тот ярче светил.

– Осталось совсем чуть-чуть, господин, вот туда, направо. Твой раб… твой раб… подождет…

Омар взял у него факел и широким шагом пошел дальше. Немедленно он услышал за спиной топот и осыпающийся гравий. Оба слуги со всех ног бросились бежать прочь из развалин. Омар пошел дальше в одиночестве, поглядывая по сторонам, пока не заметил слабый свет где-то над собой.

Он находился в развалинах некогда огромного сооружения, храма, которые Омар уже обследовал при дневном свете и знал, где искать проход, выводящий к песчаным курганам. Когда он взобрался на возвышение, то направился на слабый свет, который, похоже, проникал наружу из расщелины в кирпичной стене. Все же он был ярче, нежели свет от обычной масляной лампы, и мужчина, сидевший в кругу света, поднялся ему навстречу, словно он все это время только и ждал прихода Омара.

– Кто-то уходит, кто-то приходит, – произнес он.

Мужчина оказался ниже ростом, чем Палаточник, с густыми бровями и курчавой бородой. Он накинул белый арабский бурнус на свои широкие плечи, но мало походил на араба.

Указав кивком головы на землю, он привлек внимание Омара к телу, которое там лежало, телу шута с торчащей из-под ребер рукояткой кинжала.

– Я прервал его предсмертные мучения, – сказал незнакомец.

Омар перевел взгляд на хищную птицу, хлопавшую крыльями у самой земли. Он ожидал увидеть грифа или сокола, но в хищнике он признал орла. Когда Омар приблизился, огромная птица затихла, только ее полупрозрачные глаза ярко горели.

– Мой товарищ, – объяснил незнакомец. – Больше того, он присоединяется ко мне на вершинах и спускается ко мне с неба.

– Кто же ты сам?

– Человек с гор. – Когда незнакомец говорил, его вытянутый подбородок выдавался вперед, яркие глаза вспыхивали. – Человек из Рея.

Древний город Рей лежал почти внутри гор, которые окружали покрытую вечными снегами вершину Демавенд, величественнейшую из вершин Персии. И хотя этот мужчина мог оказаться и персом, у него был акцент египтянина, а хорошо модулированный голос – человека, свободно изъяснявшегося на многих языках.

– Ты ведь, – его взгляд не отпускал Омара, – Омар Палаточник, придворный астроном. И нет в тебе покоя. Вот отчего ты здесь, в храме Истара, беседуешь со школяром, которого многие считают сумасшедшим. Я – Хасан, сын Сабаха.

– Какие странные похороны ты организовал, Хасан ибн Сабах.

– Это не похороны. Воля Аллаха, я оставил это рабам. Мое дело сделано.

– Ты студент. Ты изучаешь смерть?

Хасан размышлял над услышанным, словно эта мысль была для него внове.

Он казался старше Омара. Его шея, вся в рубцах, и мускулистые руки – все напоминало зверя.

– Я ищу истину, – наконец проговорил он, – во многом. Этого танцора я нашел там, куда его выбросили, за воротами лагеря, на съедение собакам. Вот я и принес его сюда, на высокое место, где небесные птицы вычистят его кости. Я проткнул его кинжалом, дабы освободить его от боли… Все в лагере боялись сделать это, поскольку Малик-шах приказал лишь забить глотку этого говорливого глупца песком… Но больше всего мне хотелось найти друзей, настоящих друзей. Вот я и ждал, долго ждал здесь, в Вавилоне.