Сердце Волка (СИ) - Бурбовская Мария

Пашка осекся и посмотрел на Леру: та сверлила его взглядом.

— Что?

— Она ждет извинений, — тут же сказал Ник.

Некоторое время Пашка переводил взгляд с брата на Леру. Ник выразительно поднял брови, будто говоря: «Ну не тупи, делай что тебе говорят». Наконец до Пашки дошло, и он сказал:

— Черт. Прости за тот день… Мне надо получше следить за собой и за своим языком. Я вообще могу наговорить чего лишнего, поэтому… да, прости меня.

— И ты обещаешь… — подсказал Ник.

— И я обещаю, что больше такого не повторится.

Ник победно и гордо улыбнулся, как будто его брат только что стал чемпионом города, а не извинился.

— Я тебя прощаю.

Уже давно сгустилась ночь. Лера с трудом дошла до дома. Глаза слипались почти так же, как утром, перед тем, как произошло короткое замыкание. Раза два или три ей казалось, что кто-то упрямо преследует ее, и так до самого дома, но это оказалось лишь игрой перепуганного воображения. Сегодня был трудный день.

Лера утром едва продрала глаза. Швы болели, голова кружилась, а в глазах темнело каждый раз, стоило ей встать. И при этом она не решилась выпросить выходной. Не посмела.

Ольга Дмитриевна крутилась вихрем. Похоже, сегодня у нее удачный день. И вся как будто светится от счастья… ну да, вчера выяснилось, что ее дочь жива и невредима. И даже Саня словно был рад… в таком состоянии Лера его еще никогда не видела, потому что его обычное настроение — мрак. Хмурое выражение лица, сдвинутые брови. Но так даже лучше. Оказывается, с его желтым ежиком на голове ему очень шла эта острозубая улыбка.

А сама Лера была причиной всех несчастий. Она свалила несколько мешков с мукой, когда проходила по тесному помещению и чуть не обсчиталась с ценой. Ужас.

Кроме происшествий, описанных выше, ничего больше не случилось. Лера решила пораньше лечь спать, чтобы нормально выспаться. Засыпая, она подумала о тех слухах, которые до нее дошли, — что Ольга Дмитриевна сняла номер в отеле для дочери и теперь каждый день ее навещает. Но никто не знал, почему бы ей просто не привезти дочь домой… семейные обстоятельства.

Зато утром было намного лучше. Боль на ранах еще не прошла. И стоило кому-то случайно коснуться руки или ноги Леры, она снова вспыхивала с новой силой.

— Алло?.. Алло-о, — Лера не понимала, зачем Пашка ей позвонил и молчал. Но спустя несколько секунд с другого конца линии раздался голос.

— Это я, Ник. У нас опять кое-что… на этот раз давай сразу к Пашке домой.

Лера бросилась одеваться. Вот что за привычка — вещи раскидывать… когда вернется, сразу попытается отучиться. А пока…

Дождь мягко шлепал по улицам. В мокром асфальте отражались выключенные фонари, пасмурное, затянутое тучами небо смывало все краски с мира.

Одышка разрывала легкие.

Крики оглушали. Даже дождь, и тот, казалось, присоединился к школьникам. Ноги гудели от безостановочного бега.

Мальчик на последнем издыхании бежал по улице, прыгая через лужи и стараясь не оступиться. Разъяренные вопли все приближались. Он обернулся.

Длинной вереницей по улице растянулось двадцать человек. Его одноклассники. И все бежали. Бежали за ним. Он не боялся. Только чувствовал боль.

— Гоните сатаниста! — завопила Щепкова и прибавила ходу.

— Гоните в шею! — подхватил Луженко.

— Тебе здесь не место! — крикнула еще одна девочка.

Эти слова стояли в ушах мальчика. Он повторял их про себя. Он уже давно не был новеньким. Он стал чужим.

Стоило лишь подумать о Щепковой, как его тут же захлестывало горькое чувство. Он думал, что хоть она среди всех этих остолопов будет мыслить нормально, но увы — и ее поглотил раздор.

Предала.

Но мальчик прекрасно понимал, что в этом есть и его вина. Не стоило так привязываться к людям, прежде чем узнавать об их змеиной сущности.

Предан.

А ведь началось все с одного — с Луженко. Ведь именно он развязал конфликт почти из ничего. Новенький пришел в класс, ну и что с того, что необычная внешность? Нет, надо было ему обязательно нагрубить, прогнать и еще порадоваться сверх этого.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Предан.

И Панов вслед за ним. Не захотел показаться добродушным идиотом, поддерживающим всех и вся. Не захотел показаться глупее какого-то Луженко и упасть в глазах всего класса.

По щекам мальчика текли слезы. Но счастье, из-за дождя этого никто не видел.

Чувство гнева, грусти и одиночества бурлили уже у самого горла, готовясь вырваться наружу.

Мальчик не заметил торчащего из земли железного прута, оставшегося после смены водопроводных труб, споткнулся и с воплем упал. Штанина у лодыжки разошлась, на коже показался глубокий порез. Толпа за его спиной, стремительно приближаясь, взорвалась оскорблениями.

— Нытик!

— Маменькин сыночек!

— Слабак!

«Они меня ненавидят,» — подумал мальчик.

— Да, — ответил ему голос.

— Они меня презирают.

— Да.

— Но почему я должен терпеть все их выходки?

— Я рядом. И я не дам тебя в обиду.

— Я не могу… — прошептал мальчик, качая головой. Силы вдруг оставили его. Хотелось остаться так и лежать здесь, в уличной грязи, под градом пинков и ударов. Он обернулся. Оставалось всего каких-то десять метров до угнетателей.

— Позволь помочь тебе. Вместе мы сможем наконец жить нормально… ты же этого хочешь?

— Да… — мальчик дрожал от злости.

— Вы только посмотрите! Он сам с собой разговаривает!

— Тогда расслабься…

Мальчик повиновался. Уставшие мышцы болели. Несколько секунд ничего не происходило.

И тут он почувствовал, как какое-то тепло разливается по всему его телу. Заполняет всю его сущность. Усталость как рукой сняло. Мутные мысли тут же осветились ярким лучом энергии. Мальчик чувствовал, что ему становится лучше.

Он встал. И обернулся. Злость запульсировала бешеным огнем, сигнализируя о том, что пора нападать.

— Что опять? — спросила Лера с порога.

— Волк опять, — протянул Ник. — Даже не знаю, как именно все случилось, но… мне это ох как не нравится.

И Лере тоже не нравилось. Она уже заметила разложенную на столе аптечку — бинты, стаканчик с водой, йод и зеленка, пинцет. Потихоньку чувство тревоги стало распространяться…

— О, боже… — выдохнула она, когда вошла в комнату.

Пашка сидел на табурете перед столом. Ник склонился над ним и пытался что-то достать из его руки с помощью второго пинцета, который держал в руках. У первого, похоже, обломался кончик.

— Ч-что произошло?!

— Пока Пашка не может говорить, — протянул Ник. — Надо подождать.

Прошло несколько минут молчания. Лера облокотилась о стену и сложила руки на груди, стараясь скрыть трясущиеся коленки. Пашка зарычал.

— Спокойно, братик, — пробормотал Ник. — Осталось немного.

— А-с, — выдавил Пашка.

— Ник, долго еще? — спросила Лера.

— Если бы Пашка не дергался, я закончил бы гораздо быстрее, — проворчал Ник.

— Гр-р, — захрипел тот, напрягся и вцепился руками в стол, да так, что он со скрипом сдвинулся с места.

— Вот-вот, — продолжал бормотать Ник. — Осколок вошел глубоко… Очень глубоко. В следующий раз будь осторожен, ладно?

Пашка промолчал. Он сидел с крепко сжатыми зубами, стараясь вынести боль.

Осколок?!

— Есть! — вдруг прошептал Ник и повернулся к столу. Пинцет, который он держал в руках, сжимал окровавленный кусочек металла. Ник опустил его в стаканчик с водой и положил пинцет. Затем принялся за бинты.

Лера подошла ближе и уперла руки в колени, рассматривая осколок. Затем разогнулась, достала нож и покрутила им возле стаканчика, сравнивая. Он. Определенно. В ее воображении уже строились всевозможные догадки, но она не смела даже думать о самой страшной из них. Но… слишком долго она пряталась за тем, что это все могли быть лишь предположения. Со знакомства с Пашкой прошло немало времени, и Лера не один раз убедилась в том, что в чем-то они с Волком похожию. Эта мысль давила на нее изнутри. И она тянет время, пока Волк вершит свой план…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})