Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

— Неужели Бестужева?

— Она. Один знакомый врач смог выделить ее возбудителя. И он довольно легко погибает после несложных манипуляций.

— Это же… такая победа! Как чуму вылечить!

— Так сифилис и есть чума нашего века.

* * *

Вечером принесли телеграмму от Склифосовского: «Прошу помощи в консультации. Телеграфируйте сможете ли». Странное дело. Николай Васильевич и сам диагност великолепный, и хирург из тех, у кого учиться надо, пока видишь. Поехать недолго, курьерский поезд не то за двенадцать часов, не то чуть дольше до Питера едет. Сутки на дорогу, день-два на месте. Заодно встречусь с Романовским, он уже спирохету изучил вдоль и поперек, пора переходить к следующему шагу. Схожу на всякий случай к Боброву, он ведь буквально за углом живет, в Борисоглебском переулке. Вдруг он просветит, что там его бывший начальник может хотеть.

— Скорее всего, задача из нерешаемых, — предположил Александр Алексеевич. — Из-за ерунды беспокоить не стал бы. Да не думайте даже, проветритесь хоть. А то со своей скорой уже на привидение стали похожи.

И я телеграфировал согласие. Собрался быстро, у меня два дармоеда по квартире шастают. За билетами послал Кузьму. Удобно. В итоге я ехал первым классом за пятнадцать рублей, а Кузьма — третьим, за шесть. А я ведь поначалу и не планировал брать слугу с собой, но сразу же получил ликбез:

— А кто вещи за вами носить будет? Одежду и обувку в порядке содержать? Эти бездельники из нумеров, или где вы останавливаться собрались? Обворуют, сожгут, да еще и еду подсунут дрянную. Вы, барин, людей лечите, а я своим делом заниматься должон.

В поезде мне понравилось. Красота! Комфорт! Вот как передвигаться надо! Вагон чистый до скрипа, внутри дорожки ковровые, в купе диванчик мягкий, бархатом обитый, умывальник и сортир индивидуальные. И никаких попутчиков со мной не ехало. Никто не разворачивал жареную курочку с вареными яечками, не предлагал дернуть по соточке, или перекинуться в картишки.

И я отдохнул, как говорится, душой и телом. Шестнадцать с половиной часов от одного Николаевского вокзала до другого — и ни капли усталости. Вот что синий цвет вагона с человеком делает!

Склифосовский встречал меня сам. Стоял у края перрона, и мимо него я бы ни прошел никак. Поприветствовал тепло, Кузьму отправил на извозчике с вещами к себе домой, а мы поехали на личном экипаже директора Императорского клинического института. Ехать от Николаевского вокзала до хирургической клиники на Кирочной — даже пешком не очень дальнее расстояние. Но за это короткое время Склифосовский обрисовал картину. Член Госсовета и бывший министр юстиции Манассеин тяжело болеет. Рак кишечника. Просит провести операцию.

А я ведь в столице империи не был никогда в этой реальности. Да и в своей в Питере был… давно. Николаевский вокзал, потом ставший Московским, вроде такой же. Как называется площадь перед ним, на пересечении Лиговки и Невского, не спросил. Хотя нет, гостиницу на Лиговке еще не построили, там сейчас что-то несуразное. А остальное, кажется, не изменилось. Памятника на площади, естественно, тоже нет. Ну и конные экипажи вместо машин. А на Невском только вывески магазинов не такие, да. И конка в сторону Дворцовой площади ходит.

Зато погода без изменений — прохладно, ветер и сыро. Сразу захотелось достать носовой платок и держать его поближе. Чувствую, скоро пригодится.

Действительность сильно отличалась от ожиданий. С диагнозом рака толстого кишечника я согласился. Трудно сказать что-то против, течение заболевания типичное — быстрое истощение, потеря аппетита, тошнота, боли в животе. Ну и проблемы со стулом как вишенка на торте. То запоры, то поносы. До непроходимости дело не дошло еще, но она уже не на горизонте, гораздо ближе. И свежая кровь со слизью в стуле. Часто. Даже анализы делать не надо, и так понятно. На пару со Склифосовским мы больного осматривали долго. Он сейчас худой как щепка, весь толстый кишечник как на ладони. И лимфоузлы прощупываются. Если делать операцию, пациент может не выдержать. А без антибиотиков — это опять чистой воды авантюра. Но больной целиком на стороне врачей. И жить хочет, причем трудности его не пугают. Железобетонный дядька. Видать, получил крепкую закалку в битвах на почве юриспруденции.

— И каков вердикт? — спросил меня Николай Авксентьевич после того, как я его общупал, обстукал, и заставил рассказать во всех подробностях о своей болезни.

— Надо подумать, — честно ответил я. — Таких операций никто не делал. Если решимся — вы будете первым. Со всеми очевидными рисками первопроходца.

— Я согласен, — торопливо, будто боялся, что я сейчас передумаю, сказал Манассеин.

— Ну тогда мы пойдем думать.

— Говорите, не томите, — нетерпеливо сказал Склифосовский, едва за нами закрылась дверь.

— Авантюра, — повторил я. — Давайте я расскажу, как я вижу эту операцию, а вы потом скажете, готовы ли.

— И?

— Двухэтапная гемиколэктомия, — ответил я. — Одноэтапную больной не выдержит, ослаблен. Удалим пораженный участок толстого кишечника, плюс лимфоузлы. На первом этапе непрерывность кишечника восстанавливать не будем. Выведем толстую кишку на переднюю брюшную стенку, побудет с калоприемником пару месяцев. Ну и только потом, когда состояние будет приемлемым, второй этап — формирование анастомоза. Будет жить как раньше. Почти.

— Гммм… Смело… — чуть подумав, сказал Николай Васильевич. — И где об этом можно почитать? Кто предложил?

— Предлагаю я. Никто эту операцию не делал еще, я же и Николаю Авксентьевичу это сказал.

Склифосовский подошел к окну, посмотрел на улицу. Тихо пробормотал как бы сам себе:

— Это прямо удивительно, даже гениально. Бобров был прав насчет него…

Повернулся ко мне:

— Расскажите подробнее, поэтапно…

Глава 11

Побывать в Питере и не прогуляться по городу? Нет, это совершенно невозможно. Взяв с собой Кузьму, прошелся по магазинам Невского, потом заглянул к Зимнему дворцу, который неожиданно для меня, привыкшего к бело-голубому окрасу, сейчас был выкрашен в светло-коричневый цвет. Николай с семьей тут не живет, предпочитает Царское село. Прогулялся по набережной, поглазел на кораблики и лодки. Выглянуло солнышко, самые отпетые мальчишки купались на спусках к Неве. На стрелке дошел до воды, потрогал. Нет, еще холодная. Зато рыбачить можно — удильщиков было полно вдоль берега и улов почти у всех есть. Ершики, плотва, налимчики…

После прогулки по набережной я решил посетить один из знаменитых парков Санкт-Петербурга — Летний сад. Здесь было много фланирующей публики — в основном аристократии, но мне удалось найти тихое место, где я мог посидеть и насладиться красотой природы. Почти. Потому как у Кузьмы внезапно заболели суставы, он начал жаловаться на колени, да проситься обратно в десятикомнатную квартиру Склифосовского, где его очень полюбила местная кухарка. Примерно так с центнер весом.

— Ах, какие у нее подовые пироги! — продолжал закатывать глаза Кузьма. — А рулеты…

— Наедайся про запас. Операция послезавтра, еще пару дней мы тут проведем, пока пациент придет в себя, ну а потом домой.

— Может самим сюда переехать? — закинул удочку слуга — Какая красота-то вокруг…

— В Москве тоже красиво!

— Это где же?

— Ну хотя бы Кремль, Тверская…

— Даже не сравнить с Невским прошпектом. А храмы тут какие! Исаакиевский собор, да ентот… — Кузьма почесал в затылке. — Церква, что построена в месте убиения дедушки царя.

— Храм Спаса на Крови.

— Точно, она! Это же удивительное дело!

Да… Питер давал первопрестольной сто очков форы. Спорить было тяжело. Что такое Москва? Это патриархальный, купеческий город. Пение петухов по ночам. Запахи домашнего хлеба. Хлева. Звон колоколов. Звук дождя по покрытой листами железа крыше. Питер же — гигантские колонны Исаакия, запахи французской выпечки, «ярмарка тщеславия» Невского… Поэтому я быстро свернул дискуссии и поехал в клинику — готовить экс-министра к операции. И надо сказать Манассеин попил мне крови. А ведь так хорошо всё начиналось! Когда рассказали ему о плане операции, даже не поморщился от обрисованной перспективы несколько месяцев провести с неудобным калоприемником на животе. Мол, ничего, за продление жизни это цена не очень высокая. Но потом Николай Васильевич проговорился пациенту, что в клинике Русского медика работает женщина. Почти врачом. И что она ничуть не уступает мужчинам — это он пересказал наш с ним разговор. Тут-то у чиновника и подгорело. Кривясь от боли, начал выговаривать мне за нарушение врачебных уставов. Ну и гнать прочий дремучий патриархат. Не выдержал, ответил резко: