Столичный доктор. Том II (СИ) - Вязовский Алексей

— И тем не менее. В клинике есть своя лаборатория. У нее есть начальник. Можете приехать и все изучить лично. Откуда взяты культуры, какова эффективность и продуктивность, делал ли кто-нибудь исследования в этой области — я пошел ва-банк. Если не смогу убедить Манассеина… Путь в Ланцет и прочие мировые медицинские журналы мне заказан. Собственно Манассеин меня и «похоронит». Начнет рассылать всем подряд письма о негодяе, присвоившем разработки учителя — и проверять никто не будет.

Мы молчали и чем дальше, тем это молчание было тяжелее.

Глава 12

Наверное, я слишком сильно хлопнул дверью ординаторской. Ибо все врачи Склифосовского мигом разбежались, оставив на столах баранки и чашки с недопитым чаем. Я даже пожалел их немного — испортил людям заслуженный отдых.

— Что случилось? — Николай Васильевич появился почти мгновенно — похоже его сразу оповестили.

— Вячеслав Авксентьевич обвинил меня в воровстве работ профессора Талля, — я устало сел на стул, взял чистую чашку из шкафчика, налил себе из чайничка почти черного «чифиря». Мощно тут, однако, заваривают.

— Не может быть! — Склифосовский сел рядом, я заметил, как плохо он выглядит. Под глазами набрякли мешки, лицо потное, сероватое даже. Да… не для Николая Васильевича уже такие сложные операции. Возраст!

— Очень даже может.

— О каких конкретно работах идет речь?

— Мы в «Русском медике» исследуем бактерицидные свойства разных плесеней. И находимся только в начале пути — всего две культуры пока выделили. Вячеслав Авксентьевич считает, что идею мы позаимствовали у Талля

Склифосовский засмеялся. Взял чашку, тоже себе налил чайку.

— Вы знаете, Манассеин сам изучал когда-то плесневые грибы? С профессором Полотебновым?

— Что-то слышал, но подробностей не помню, — ответил я.

Ну надо же! Россия — родина слонов. Даже антибиотики пытались открывать. А весь жар загребут англичане. Все как всегда.

— И там были кое-какие открытия, которые, впрочем, не удалось повторить. Детали я уже забыл за давностью лет, зато помню, с кем начинал писать свои работы Манассеин, когда Полотебнов занялся дерматологией.

— С кем?

— С вашим учителем — Таллем. Потом они с профессором разругались и Вячеслав Авксентьевич заканчивал все соло.

Ну вот все и разъяснилось. Не на меня был зол фармацевт — на Талля. Думал, что тот себе сохранил исследования, а ученики решили продолжить.

— Я поговорю с Вячеславом Авксентьевичем, — вздохнул Склифосовский. — Он просто перенервничал после операции брата. Ждали они долго, а сами знаете — ждать и догонять — это самое сложное. Не принимайте близко к сердцу.

* * *

Чай допит, делать больше нечего. Я искренне пытался скинуть с себя эту историю с Манассеиным. Склифосовский мне все объяснил, обещал посредничество. А вот все-равно не шел у меня из головы этот «наезд». Авксентьевич, похоже, на посту главного редактора забронзовел вкрай. Или весь мозг в бороду ушел? Хорошо, что я не стал лезть на рожон. На одной дуэли я уже был, и могу точно сказать — мне не понравилось.

Ладно, не буду мешать эмоции и работу. Я зашел в послеоперационную, посмотрел на приходящего в себя Манассеина-старшего, спросил у медсестры давление и температуру. Хорошо идем, в пределах нормы. Надеюсь, лошадиные дозы стрептоцида помогут, и всякие осложнения, которые непременно возникли бы без антибиотиков, нас минуют.

Попрощался со Склифосовским, переоделся, и пошел искать Романовского. А то получается неудобно — вроде и рядом был, а не зашел. А дела у нас впереди — не только поздороваться, да по соточке за встречу накатить. Манассеин — не единственный микробиолог на свете. Дмитрий Леонидович тоже по этой стезе идет. Вот и предложу ему богатую практику с сифилисом, а фоном — изыскания на ниве плесневых грибков. Идея? Идея!

Но в институте Романовский отсутствовал — взял выходной. Я узнал его домашний адрес, и пошел на улицу. Пока дойду, развеюсь немного. Да и рядом всё — Дмитрий Леонидович проживает в доходном доме за нумером девять на Седьмой Рождественской улице. Как мне объяснил дворник — минут пятнадцать. С Кирочной повернуть на Греческий проспект, дойти до сада, и слева от него нужная улица и будет расположена.

Не обманул. Кстати, в хорошем доме мой товарищ квартиру снимает. Пять этажей, новый совсем. Добротный, солидный. Дворник мне показал куда идти, я поднялся. И этаж третий, господский. Не бедствует Дмитрий Леонидович. Если переманивать к себе, придется аргументы придумать хорошие. Денежные. Впрочем, с финансами у меня налаживалось. Новый платеж от Келера вышел почти на двадцать тысяч! Даже покупка зданий для новых скорых уже не казалась несбыточной мечтой.

Открыла прислуга, и оказалось, что я пришел просто поцеловать дверь: барин с супругой отсутствует, обещался быть из театра к девяти, приказал ужин накрывать.

Вот что тут делать? Ждать хозяина у него дома — не с руки. Схожу лучше, прогуляюсь. До Склифосовского, на Моховую, шесть, идти не хотелось. Тоже почти рядом, но зайду-ка я в какой-нибудь трактир неподалеку, да съем чего попроще. Настроение такое, что вот как раз хочется вареной картошки с селедкой и квашеной капусткой. И сто грамм обязательно.

Оставил прислуге визитную карточку с загнутым правым верхним углом — надеюсь на встречу — спустился на улицу. Пока крутился по району в поисках кабака — совсем стемнело. Фонарщики начали зажигать освещение, появились дворники с совками — собирать конские яблоки.

Наконец, я вышел на крики и какую-то движуху к трактиру под названием «Яма». Находилась она и вправду в каком-то полуподвале, по типу того, где начиналась моя врачебная карьера в Москве. У дверей стояли обычные горожане, может слегка плохо одетые и выпившие, но я не обратил на это внимания. Слишком хотелось есть.

Столик нашелся с большим трудом — в «Яме» было плотно. Веселились какие-то компании извозчиков, была и молодежь — то ли курьеры, то ли еще кто-то. По одежде не понятно, да и разглядывать недосуг — кишка кишке бьет по башке. Я крикнул полового, заказал холодца с хреном, щец, хлеба и водки.

Выпить беленькой я не успел. Только принесли запотевший графинчик, как в трактир ввалились два бугая в рубахах, ярко-желтых жилетах, лаковых ботинках. Усы вразлет, подкрученные. Глаза шальные, навыкат. Двое из ларца — одинаковых с лица. Тут бы мне не выделываться — ведь явно какие-то «деловые», на движе. И тут у меня в кармане заиграл брегет. Колокольчик Паганини. Нет, чтобы сообразить и сделать покер-фейс. Я полез и по глупости достал на всеобщее обозрение золотые часы. Щелкнул крышкой, на автомате посмотрел на циферблат.

«Братья» тормознули, уставились на меня.

— Ты кто таков?

Левый посмотрел на часы, в мозгу у него явно закрутился счетчик, показывающий, сколько за такое счастье ему даст скупщик. Внутри начала закручиваться пружина, я расфокусировал взгляд, сказал «Чок». Первый слой Садананды, второй. Я готов.

— А ты кто? — дослушав мелодию, я аккуратно налил в рюмку. Интересно, а что будет, если во время боевого транса употребить алкоголь?

— Сема Жук я. Меня тута все знают, — «ларцовый» повернулся к залу, картинно поклонился. Народ загудел, поднял чарки.

— А вот тебя мы тута не видели. Какая фря! — левый повернулся к правому. — Брегет у него, пальчик он оттопырил…

— Неуважение нам показывает, — кивнул второй.

— Фря у тебя в портках, — я убрал брегет подальше. Дорогой.

— Че⁈

Меня попытались схватить за галстук, я легко стукнул снизу вверх по локтю «ларцового». Попал по нерву. Тот взвыл, отдернул руку. Правый размахнувшись от всей души, ударил боковым в голову. Какие уж тут связки или комбинации. Раззудись плечо, размахнись рука. Я отклонился на стуле, пропуская удар, вскочил. Бьющего слегка развернуло, я вонзил ладонь-копье ему в печень. Достал. Даже через одежду.

— ААА!

Первый готов. Скрючился, повалился на пол. Удар по печени в ушу называется ху-чжан. И он очень болезненный. Надолго выводит нападающего из строя.