Дневники, 1915–1919 - Вирджиния Вулф

спал, пока его не разбудили.

В воскресенье я закончила с Аксаковым; преимущество писательства в том, что оно превращает выходной день в будний, несмотря на рев военной музыки и церковных колоколов, почти всегда начинающийся около 11 часов утра, — шум, на который другие люди не имеют права. Поскольку был прекрасный день, мы прогулялись вдоль реки и через парк, вновь встретив нашего Уолтера в компании мужчины, похожего на школьного учителя. В нижней части парка, где растут кедры, оленей не было. К чаю пришел Перера, и я оставила его наедине с Л., опасаясь получить еще какие-нибудь кружева. Однако я полагаю, что, благодаря успеху цейлонского бизнеса[365], Л. теперь грозят золотые часы. «Daily News[366]» в трех разных местах разразилась негодованием.

А сегодня мы были в Лондоне, только что вернулись и сидим в ожидании ужина. Предвкушая интересные события и остроумие автора, я потратила 8 пенсов на журнал с любовными письмами миссис Асквит[367], а они оказались такими же плоскими, слабыми, вульгарными и безграмотными, как если бы их писала миссис Глин[368], — есть там что-то высокомерное, словно она снисходила до писанины. Мы, как обычно, пошли в Лондонскую библиотеку, а на выходе столкнулись с мрачной дамой без шляпы, секретаршей Л. — Аликс[369]. Она направлялась искать факты, которые глаз Л. обычно находит гораздо быстрее. Мы заметили, что дыра на Пикадилли почти заделана, но стекол в окнах универмага по-прежнему нет. Леонард пошел в издательство «Williams & Norgate» по поводу своей книги и задержался там настолько, что, сидя в чайных комнатах Клиффордс-Инн, я успела основательно возненавидеть миссис Асквит. Разговор был жарким: Л. обвинили в подлости только из-за того, что он предложил свою книгу Беллам (с подачи Маргарет[370]). Возможно, удастся договориться, но их человек — некомпетентное и глупое существо, которое никогда не уступит и продолжит качать права. В метро за верхний поручень держался Малкольм Макнатен[371], седой, элегантный и с виду явно преуспевающий.

6 ноября, вторник.

Печальный факт заключается в том, что на текущий момент, 5:30 вечера, Тинкер пропал. Его выпустили в сад, он прокрался в соседний дом и, по-видимому, обнаружив открытую калитку, сбежал. Пропажу заметили после обеда. Л. безуспешно искал его по округе. Мы сели на автобус до Кингстона и в последний, будем надеяться, раз посетили призывной пункт. После ожидания в уже знакомой комнате с двумя деревянными лавками, висящим полотенцем и серым пальто цвета хаки Л. выдали бумагу, в которой сказано, что он «полностью и перманентно освобожден от военной службы». За продажу такого документа, вероятно, можно выручить £500. Мы были очень расстроены пропажей спаниеля, который нам так понравился, и сообщили в полицейский участок. Их огромная доброта и здравый смысл произвели большое впечатление. После подачи заявления они позвонили в Кью, и сержант полиции сказал: «Премного вам благодарен, сэр». Как грустно снова искать потерянного пса. После истории с Тимом[372] даже мне трудно сохранять оптимизм.

10 ноября, суббота.

Еще одним печальным фактом является то, что я пропустила несколько дней: среду и четверг — из-за поздних возвращений домой, а пятницу — из-за мрачного настроения и серьезных споров с Л., явно не способствующих писательству. Однако нужно разобраться с разгулом, хотя я и не признаю, что именно он стал причиной нашего уныния. Несса не спала, а я провела день в Блумсбери. Сначала отнесла свои часы мастеру на Поланд-стрит[373], и он сказал, что их нужно только почистить; потом пошла в «Omega», где в полутьме Роджер водил трех болтливых француженок по выставке и, как обычно, делал вид, будто французские манеры и язык вызывают у него особый восторг. Картины мерцали в полумраке; особенно меня впечатлил Гертлер[374]; работы Ванессы тоже очень хорошие, а у Дункана, как мне показалось, они милы и лишь претендуют на красоту. Фейт[375] нервничала и тряслась, пытаясь заставить меня посмотреть ее показ платьев, ведь это был день частных просмотров. Мы пили чай в швейной комнате, ходили взад-вперед, поедая сухой пирог, пока Мейбл пришивала подкладку в углу, а Роджер писал письма на коленке. Потом появилась Несса, и мы ушли; по дороге домой я купила пальто абрикосового цвета. Пила чай на Гордон-сквер; меня постоянно озадачивает обновленное соглашение, из-за которого там нет гостиной[376]. Несса обдумывает какую-то новую схему образования[377]: 6 мальчиков, репетитор и гувернантка — все это она планирует на следующее лето. Мисс Эдвардс стала регулярно встречаться с солдатами на холмах, и, боюсь, ее сил на воспитание детей не хватит. Это была прелюдия к вечеринке на Гордон-сквер 46, куда я отправилась в сырость и слякоть ради двух часов жизни, которые, впрочем, принесли удовольствие. Обычные гости и привычное ощущение пребывания в знакомой, но возбуждающей атмосфере, где все люди, о которых мы привыкли думать, были во плоти. На полу сидело множество лохматых молодых женщин в янтаре и изумрудах. Молли, Ванесса и я являлись воплощением почтенной зрелости. Оливер казался нашим дружелюбным и веселым дядюшкой. Рэй походила на бабушку, очень властную, упитанную и авторитетную. Большую часть времени я провела с Оливером, а когда часы пробили десять, то встала и ушла — пример добродетели, если таковая существует. Потом нас накрыло уныние. Л. был раздражительным, удрученным и холодным. Мы легли спать. Я проснулась с ощущением провала и усталости. Это состояние накатывало на меня волнами целый день. Мы гуляли по берегу реки на холодном ветру и под серым небом. Оба согласились, что жизнь без иллюзий — отвратительная штука. Иллюзии не хотели возвращаться, но все же вернулись в 8:30 вечера, когда мы сидели у камина, и после наших веселых кривляний день подошел к концу.

Сегодняшний день был очень радостным, несмотря на худшее сочетание стихий, которое только можно представить: лютый холод, грозовое небо и дождь. Л. ходил в приют для пропавших собак, но безуспешно. Мы развесили объявления, однако надежда почти иссякла. Уже два дня нет писем.

11 ноября, воскресенье.

Воскресенье, очевидно, становится для нас тем же, чем оно было для наших отцов, — временем бурной светской жизни, и, поскольку исконно это скучный священный день, замысел не так уж плох. Но я все равно не знаю, чем можно оправдать наш обед у Веббов.

[Текст ЛВ] Я опрометчиво дал согласие иногда писать здесь страничку-другую, и теперь В. призывает меня сдержать слово, а, поскольку это отвлечет