О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007 - Наталья Казьмина

Кстати, о Бычкове, новом протеже Боякова. Я его не полюбила еще с «Дядюшкина сна» (поставлен в 2001-м в воронежском Камерном театре), решенного якобы «по Мейерхольду».

В конце марта на Страстном показывали его спектакль «Две маленькие пьесы», диптих из пьесы Л. Бугадзе «Потрясенная Татьяна» и пьесы братьев Дурненковых. Получилась студенческая работа по этюдам или репетиция. Главное, что я поняла: у новой драмы – еще не драма, но материал к драме, поиски языка и стиля, потому что в обеих пьесах нет сюжета, есть набор более или менее хорошо написанных сцен, рисующих нравы современного общества.

Грузинская пьеса решена вполне условно. Основной принцип – на лице каждого героя сделанные из бумаги чернющие усы (у мужчин) или брови (у женщин) разной конфигурации: так обозначено место действия. Не слишком приятно, что каждый лепит грузинский акцент, как может. У Дурненковых – конфликт поколений: дети из города – и старики из деревни. Ни там, ни там нет движения, ни внешнего, ни внутреннего. Сидят на стульях, на кубах, произнося монолог, выступают вперед. Смысл любопытный: это общий сеанс гипноза. Дети читают белые абстрактные стихи, старики не понимают. Дети объясняют смысл – стихи о предчувствии и тревоге. Потом каждый из четырех стариков (в трансе), забыв свое бытовое косноязычие, произносит монолог на хорошем литературном языке о самом сильном потрясении: «Жизнь похожа на кистеперую латимерию».

Поскольку пластика и речь в начале бытовые, сюр просекаешь слишком поздно. Ловишь драматургов на логическом несоответствии (например, про героя говорят, что он прошел всю войну, а он сам о себе, что в 1972-м ему было за 30 лет). Очень русский материал, на знании русского менталитета построенный, а музыка – западная и почти попсовая.

3 апреля

«Чайка» (по пьесе А. Чехова), реж. П. Штайн, совместный проект Рижского русского театра драмы и Эдинбургского фестиваля.

Четыре часа смертельной скуки. Заурядные актеры и герои. Чувство, что не по Сеньке шапка. Психологически, как ни странно для Штайна, неглубоко и неразнообразно по средствам. Достойная ли задача три акта объяснять зрителю на примере Тригорина, что все творческие люди – эгоцентрики, зациклены на себе и мало включены в реальность, попросту равнодушны к ней. Абсолютно ясно, что Нину он использовал – чтобы загореться и еще что-нибудь написать. А велика ли идея – подчеркивать в Аркадиной ее каботинство? Ее провинциализм, грубое кокетство? Скупость, наконец? Это самое заметное ее качество. Орет, как прачка. Это как-то не по-чеховски. Он всех любил.

К нашему разговору с Камой – послесловие: ради творческих споров играть эту пьесу не стоит. А Штайн ставит. В последнем акте, наконец, понятно, «что хотел сказать автор». После встречи Нины и Треплева ясно: восторженные, переполненные чувствами дети повторяют путь Тригорина и Аркадиной. Нина через страдания придет к той же грубости и равнодушию к сыну, что и Аркадина, станет актрисой непременно. А Константин потому и застрелится, что прозрел свое будущее и отказался становиться Тригориным, путь к которому уже начал, став известным.

В юности мы все лучше, чем станем потом. Можно так ставить, но банально. И кого этим удивить из зрителей? Дети не поверят. А взрослые не обрадуются. Кто будет сопереживать спектаклю?

5 апреля

«Половое покрытие» (по пьесе братьев Пресняковых), реж. О. Субботина, Центр драматургии и режиссуры А. Казанцева.

Попытка инсталлировать наш жизненный бред, «нашу немочь», по словам героя Игоря Игоревича (В. Скворцова). Бред жизни представлен бредом на сцене. Не отказать режиссеру в умении организовать сложное действо, чтобы все шевелилось и двигалось, и не было скучно. В отдельных сценах – пародия на А. Васильева (сцена первой встречи влюбленных на складе продовольственного магазина сыграна в японских кимоно и эффектных позах), на «вербатим» (от лат. verbatim – «дословно»), в шутку его величают «вибратим». Смысл – за что нам все это? когда же мы избавимся от своих мертвецов (тут, видимо, пародия на фильм «Покаяние»: там таскали труп Сталина, здесь – неизвестного мужика, который затем окажется отцом Игоря) и вернемся к нормальной жизни. По-моему, это так впрямую сформулировано.

Пьеса опять не понравилась: попытка в нескольких выразительных эпизодах схватить жизнь в ее типажах, как в «Терроризме», чем ближе к финалу, тем прямее сформулированы некие публицистические постулаты. Театр, как сказал бы Серебренников, социального жеста. Не более того. Фиксация чисто русской рефлексии. Наш человек вечно смотрит в прошлое и мечтает о будущем, а в это время профукивает настоящее. Фарс постперестроечной жизни, не слишком гармоничная пародия (нет системы отбора, пародируется все, что под руку попалось). Самое смешное, что драматурги Пресняковы, предлагающие похоронить своих мертвецов, никак не могут сделать это сами и таскают их за собой из пьесы в пьесу, вампирят по этому поводу у кого ни попадя.

Главное и неприятное в этом спектакле – в этих пьесах и драматургах – в отличие, скажем, от того, что делает с ними М. Угаров – нет боли, а есть какая-то любознательность на уровне детей, разглядывающих выловленных головастиков в пруду или отрывающих лапки у лягушки.

12 апреля

«Время надо наполнять событиями. Так оно летит незаметнее» – горинский граф Калиостро из фильма Захарова «Формула любви».

«Главное в искусстве – совпадение колебаний» – С. Крючкова процитировала В. Конецкого.

14 апреля

Когда-то очень хотелось написать про Фаину Раневскую (советская актриса театра и кино,1896–1984). Написать не как все, вспоминая ее колоритность, а схватить драматизм судьбы. Он же был? Даже заглавие придумала: «Фуфа, или История одного одиночества». Смысл: написано все, что можно. Вспомнено – перепето, раздергано на афоризмы. Есть фильмы, есть спектакли, где она уже старуха. У меня главное – в разговоре о ней не остаться на уровне банальности, страх превратиться в того настырного мальчика, что бежал за ней по улице и орал: «Муля, не нервируй меня». Это ж надо умудриться с такой фразой войти в историю.

Что известно? Что могло бы быть? Осталась бы, например, дочкой «небогатого нефтепромышленника», вышла бы замуж, уехала за границу. Могла стать актрисой-вамп. Так некрасива, что уже оригинальна. Сравнить со Б. Стрейзанд, Л. Минелли. Но не в той стране, не в то время, когда блистали красотой и гармонией у них – Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Дина Дурбин, а у нас – Марина Ладынина и Любовь Орлова. Принципы соединения таланта и ума, таланта и одиночества. Что на что влияло? Харизма. Актер строит образ отдельно от себя и из себя, из своей жизни.

15 апреля

«Дни Турбиных» (по пьесе М. Булгакова), реж. С. Женовач, МХАТ им. А. Чехова.

В этом театре, в это время, в этой ситуации Женовач сделал, наверное, больше, чем мог. Но больше, чем нужно, обнажил. Главное из обнаженного – у театра потеряно историческое чувство, актеры разучились играть костюмные и исторические роли. А в театре Женовача, традиционно-психологическом, это умение предполагается. Лена, ясная в исполнении рыженькой, тоненькой Н. Рогожкиной, казавшейся мне еще недавно очаровательной и очень годной для этой роли, кажется так беспородна, что хоть плачь. Разговаривая наедине с Шервинским, она прислоняется к фонарному столбу, и так выгибается плоским животиком вперед, и так идет к нему бедром вперед, что сразу бросается в глаза – это не породистая дама, а девочка из простой семьи, не знающая разницы между дворянкой и девицей из борделя. Это просто еще одна улика: как построенная нами за 20 лет жизнь переменила (и не в лучшую сторону) людей. Они стали невежественнее! Привет (через столько лет) большевикам 1917 года. В 1980-х со страной проделали нечто подобное.

16 апреля

«Учитель танцев», реж. Ю. Еремин, Театр им. Моссовета.

Поставить Лопе де Вегу как Софронова – это круто! Но тогда бы уж Софронов – Лопе должен был быть, как «Стряпуха» у Рубена Симонова (Театр им. Евг. Вахтангова, 1959). «Какую песню испортил, дурак!» Идея замечательная: взбодрить легенду, украденную у Театра Армии. Но Еремин сделал ставку на сюжет, а не на стилизацию сюжета, не на продолжение легенды спектакля В. Канцеля и В. Зельдина. Убрал стихи, посчитав, что они выспренни, сюжет пересказал прозой и виршами, иначе их не назовешь (автор – сам Еремин). Спектакль оказался выеденного яйца не стоящим и даже легенду несколько подпортил. Потому что те, кто слышал (о легенде), наверное, подумали: «И вот из-за этого кто-то когда-то сходил с ума?! Тоска зеленая».

Плох, что неожиданно, некогда обаятельный Г. Таранда в главной роли. Во-первых, он страшно располнел. Во-вторых, могли бы уж всерьез, пользуясь сюжетом, составить танцевальную программу бывшему балетному артисту! Танцы все другие, не как у Зельдина. Что-то современное. Но придуманы плохо и исполнены кое-как. Е. Гусева в партнершах у Таранды – милая, но блеклая барышня, ничего зажигательного.