Осенний свет - Джон Гарднер

Капитан не сводил с него глаз, тлеющих, как два костра на городской свалке. Решено, он это сделает. Пусть они выбросят его в море, как пригорелую жареную картошку.

Прижав ладонь к сердцу и возведя очи горе, Питер Вагнер произнес:

– Прощай, жестокий мир! Еще один моряк-скиталец идет ко дну.

– Ты моряк? – крякнул капитан и прищурился.

– Служил в торговом флоте.

Тут все четверо будто по команде бросились на него, и, как он ни тянул руки, все-таки до ближайшего угря достать не сумел.

6 ВИДЕНИЕ ПИТЕРА ВАГНЕРА

– Благослови тебя бог, моряк, – проревел капитан и довольно ощутимо шлепнул его по спине.

Салли подняла глаза от книги. Пахло стряпней. Неужто время обедать? Слышно, как брат топчется по кухне, как мяучит кошка – верно, трется о его ноги. Минуту поколебавшись, она положила книжку на столик, сунула ноги в шлепанцы и сходила наверх, принесла три яблока. Положила яблоки рядом с книгой, воспользовалась судном, потом задвинула его подальше с глаз и, подойдя к двери, припала к филенке ухом. Джеймс опять насвистывал, как и утром, когда уходил в коровник. Она нахмурила брови. «Ладно, мы еще посмотрим», – грозно сведя глаза к переносице, произнесла она вслух слегка нараспев, будто на сцене. И сама улыбнулась: до чего здорово у нее получилась ведьма. Ей сразу припомнилось, как ее подруга Рут Томас читает детишкам в библиотеке разные злодейские стишки. У нее такое выразительное лицо. Захочет – сделает идиотскую физиономию, захочет – жадную, захочет – чванливую, она что угодно может представить своим лицом. Про волка, например, начнет читать, так и глаза скосит, и клыки у нее вроде даже вырастают:

Волк – это сторож отличный,Один недостаток есть:Всех, кого сторожит (и вас лично),Он считает возможнымЕсть[3].

У Рут и ее мужа Эда была избушка – нечто вроде охотничьего домика – в горах, выше Восточного Арлингтона. Эд – он из тех преуспевающих фермеров, которые могут себе позволить при желании отлучиться на какое-то время, и бывало, они с Горасом, а иной раз еще Эстелл и Феррис Паркс приезжали к ним туда на денек-другой. Случалось, по вечерам они пели. У Эда Томаса, говорить нечего, голос замечательный. Этот валлиец поет круглый день: и на тракторе в поле, и в коровнике за дойкой, и в ванне у себя, и на два голоса с женой, когда едет в машине. «И в церковь все норовит проскользнуть, если в двери хоть щелку оставят, – смеялась над мужем Рут, она вообще большая шутница, – оглянуться на успеешь, а он уже листает сборник гимнов и горло настраивает: ля-а-а!» У Ферриса, высокого, видного мужа Эстелл, был бас, жидковатый, конечно, если сравнить с Эдом, но все равно приятный. У Гораса голос был обыкновенный. Салли улыбнулась. Электричество Томасы в избушку не провели. У них висели большие китайские фонари, ну и, конечно, свечи были. Усядутся они вшестером на широкой веранде летним теплым вечером, рядом в темноте река слышно как плещет – это рыба в ней играет, там рыбы столько было, – они с Горасом за руки держатся, и Феррис с Эстелл тоже, а Эд говорит о чем-нибудь: о погоде, о том, что повидал. Так, как он, никто не умеет говорить о погоде. Прямо как стихи. Расскажет и о том, как выдры в реке резвятся – большие, с собаку ростом, по его словам, – или опишет приход осени в леса, или говорит о прошлом. Об английском шпионе, который сделал фрески в деревне Марльборо. О том, как варили чугун в Шафтсбери и на склоне горы Искателей. А они сидели тихо-тихо, как завороженные, и один раз, слушая Эда, она заметила, что Феррис Паркс на нее смотрит. Она в те годы красавица была. Заметная. Чувствуя на себе его взгляд, она слегка улыбнулась, чуть-чуть, притворяясь, будто по-прежнему слушает, а сама скинула туфли, сидит в чулках нога на ногу и носком покачивает – пусть себе высокий, молчаливый Феррис думает что хочет.

Она поднесла ко рту яблоко, подправила протезы и откусила. Брызнул сок. Тщательно жуя, она положила надкусанное яблоко на стол и снова улеглась в кровать. Натянула до подбородка одеяло, взяла со стола книжку. «Ну, где же мы остановились?» – пробормотала она, поправляя очки. Ей припомнился образ мистера Нуля в черной фуражке и черном свитере, как он рассуждал об атеизме и случайности. Оказывается, она представляла себе его похожим на мужа Джинни – Льюиса Хикса. Это вызвало у нее улыбку. А кто же Питер Вагнер? Салли еще не знала, ясно только, что он высокого роста, с красивыми печальными глазами и блондин.

6 ВИДЕНИЕ ПИТЕРА ВАГНЕРА

– Благослови тебя бог, моряк! – проревел капитан и довольно ощутимо шлепнул его по спине. Потом, очевидно обращаясь к остальным: – Жив. Только шишка на носу, как в пол клюнул, ха-ха!

И они все тоже засмеялись в избытке радости, как восставшие из мертвых праведники.

Питера Вагнера обдало солеными брызгами, в лицо пахнул свежий ветер. Видно, его для оживления вынесли на палубу.

– Жалко, нет виски плеснуть ему в лицо, – сказала женщина.

– На камбузе остался холодный кофе, – предложил мистер Нуль.

– Отлично! – распорядился капитан. – Тащи сюда.

Питер Вагнер поспешил открыть глаза и приподнялся на локтях. Мотобот шел в непроглядном тумане, машины работали на полный ход, в рубке у штурвала никого не было.

– Он приходит в себя, – заметил мистер Ангел и присел над ним, упираясь ладонями в колени.

Питер Вагнер застонал и отер себе губы тыльной стороной руки. Рука оказалась в крови. Он безотчетно напружился, приготовясь к драке. Но тут же одернул себя.

– Здорово ты приложился к полу, моряк, – проговорил капитан. – На вот, затянись. – И подал ему трубку.

Питер Вагнер понюхал и отпрянул, будто кошка. Потом передумал. Это было зелье. Он сделал затяжку. В голове и груди закипело, запекло от какого-то более чем физического накала, холод ветра и тумана снаружи вызвал сильную дрожь. Все четверо, наблюдавшие за ним, как морские ястребы, отреагировали сразу. «Он озяб», «Он дрожит», «Надо унести его с палубы», – одновременно прозвучали их голоса. И не успел он уклониться, как мистер Нуль и мистер Ангел ухватили его один за плечи, другой за ноги и понесли вверх на капитанский мостик. Он обессилел и не сопротивлялся. Руки его обвисли и волочились по трапу; сжав черенок зубами, он только попыхивал трубкой: затянулся – выдохнул, затянулся – выдохнул. В сердце царил мир.

Потом он очутился в полутемном помещении – в капитанской каюте. У стены стоял линялый сине-красный флаг.

– Милости просим, моряк! – сердечно произнес капитан. Остальные подхватили его приветствие и стали с таким азартом хлопать его по плечам и спине, что он бы непременно упал, если бы было куда.

– Садись вот здесь, – сказал капитан. Они силком усадили его В кресло. Теперь у всех были трубки. Вокруг него клубился синий дым, куда более непроглядный, чем туман на палубе.

– Вот это – мистер Ангел, – представил мистер Нуль. – Мистер Ангел спас тебя от смерти.

Мистер Ангел рассиялся, как дитя; трубка разгорелась докрасна.

– Мы на «Необузданном» как одна семья, – сообщил капитан.

– Бывает, конечно, и меж нами кое в чем, по мелочам, несогласие, – поспешил искренне ввернуть мистер Ангел, как видно, для него было очень важно, чтобы уж все начистоту.

Капитан хохотнул, как аллигатор, а Джейн похлопала мистера Ангела по мускулистой щеке.

– Мы тут как человечество в миниатюре, – пояснил капитан, впадая в философический тон и откидываясь на спинку кресла, которое неизвестно откуда пододвинул мистер Нуль. Где-то в опасной близости прозвучал пароходный гудок. Но кроме Питера Вагнера, никто не обратил на это внимания. Капитан словно сидел где-то далеко-далеко. Зелье было отличное, схватывало сразу.

– Мистер Нуль представляет технику, – продолжал капитан с довольным смешком, потом указал черенком трубки на дымную тень мистера Ангела: – Мистер Ангел – хранитель нашей нравственности, как следует из его имени. Он у нас служитель божий, человеколюб и немножечко артист.

В затуманенном мозгу Питера промелькнула мысль, что по-немецки Кулак – Фауст. Очень интересно. Но мысль тут же забылась.

– Я лично считаю, – извиняющимся и немного взволнованным тоном произнес мистер Ангел, – что, как мы хотим, чтобы с нами поступали люди, так и нам нужно поступать с ними. Ибо в этом, по моему глубокому убеждению, единственно верный закон.

Капитан ядовито хмыкнул.

– А наша Джейн... – начал он. Но не договорил, видно, не подобрал слова, и наклонился к самому лицу Питера Вагнера, так что змеиные его глазки в конце концов проглянули сквозь черный дым. – Чем была Гвиневера при дворе короля Артура или дева Мария для христианской религии? Венцом! Алмазом, в котором весь смысл!

И зашелся в смехе, закашлялся.