Обряд - Валентина Вадимовна Назарова

это она вздумала?

— Ты чего?

— Ничего.

— Что такой дерганый?

— Не знаю. Извини.

Она вздыхает.

— Крест-то где? Носишь? Или снял?

Мишаня выуживает из-под старой Петькиной толстовки засаленную кожаную веревочку и демонстрирует ей.

— Он-то без креста умер, знаешь, — вместо одобрения или похвалы произносит она, заглядывая на дно стакана.

Мишаня вдруг вспоминает про цепочку, зажатую у Петьки в руке там, на поляне, у большого плоского валуна. Уже открывает было рот, чтобы сказать матери, что крест был, но потом не решается. Не хочет он ее волновать лишний раз, она ведь дотошная, побежит проверять, спрашивать, к людям приставать.

— Я его только об одном просила — крест носить, никогда не снимать, потому что… да какая разница почему. Вы ведь ни во что не верите, ни один, ни другой.

— Да нет, верю я, мам, ты чего.

Он хочет сказать ей что-то еще, чтобы убедить окончательно, чтобы ей стало лучше. Но ему ничего не приходит в голову, не читать же ей здесь «Отче наш».

Она роняет руки на стол, смотрит на часы, встает и убирает бутылку в холодильник. И это движение ее такое будничное, обыденное, что Мишане становится страшно, что теперь он будет видеть это всегда — ее белая рука, и бутылка, и причмок резинки на двери холодильника. Она проходит мимо него, задевая рукавом халата, но не останавливаясь, дальше по коридору слышатся шаги, потом вдох и выдох двери в ее комнату.

Лампа все еще раскачивается над столом, пятно света скользит по цветной клеенке. Мишаня делает себе чай, доедает нарезанные на блюдце черные сухари, забирается на подоконник и смотрит в темноту двора. Потом взгляд его падает на бумажки, порванные пополам, которые торчат из мусорного ведра. Он спрыгивает с подоконника, достает их, стряхивает дедовы окурки и читает. Заявление на получение потребительского кредита. На обратной стороне все испещрено столбиками сложения, потом вычитания. На следующем листке смета за похороны с обведенной черной пастой суммой итога. Неужели так дорого стоит умереть?

— Мам. — Он заглядывает в темноту ее наглухо занавешенной маленькой комнаты. — Ты спишь?

— Чего тебе? — отзывается она сдавленно.

— Я тут подумал, а ведь машина-то осталась, «лансер» его. Можно же продать. Она совсем новая.

— Думать даже не хочу про эту машину, не то что продавать.

— Почему?

— Откуда, думаешь, он ее взял?

— Откуда?

— От верблюда. — Он слышит, как она сглатывает. — Украл он ее. Украл и поплатился. Кого я вырастила? Двух…

Мишаня закрывает дверь прежде, чем раздается первый всхлип. Ну хоть наконец она плакать начала, думает он, срывая с вешалки куртку. Только вот о чем она плачет?

* * *

— Без вариантов. — Васька Финн разводит руками. — Сам думал об этом, но это прям вот… нет, короче. Сорян.

— А если попросить батю твоего, он же механик? — произносит Саня, тут же сплевывая на морозную землю очистки от семечек.

— И че, что механик? Тебе ж не масло поменять? Говорю же, Петька ездил в город, ему там поставили секретку и сигналку. Это ж «лансер», самая угоняемая тачка в стране. Он даже мне не сказал, че ему там намутили.

— И это вообще никак не открыть? — спрашивает Мишаня, переминаясь с ноги на ногу от холода — он так и выскочил в домашних тапках.

Васька цокает языком.

— Ну откроешь ты. Допустим, вскрыть его довольно просто. Но дальше-то че? Не поедет он. Без ключа никак не поедет. У него там брелок был особенный. Без этой хреновины проедет он два метра и заглохнет, а может, еще и электроника вся полетит.

— А если его обратно к тем ребятам, которые ставили, отвезти? Объяснить, что случилось? — продолжает давить Мишаня. Отступать ему некуда.

— Ну так а как ты отвезешь? Это только если на эвакуаторе. Документы на тачку нашлись?

— Нет, мать не нашла.

— А ключ второй? Может, был где?

— Не-а, ничего не было у него в вещах. Да вы ж знаете, он и не жил с нами, от армии косил же.

Васька снова цокает.

— Ну без документов не возьмет мужик точно.

— Прям точно? Мужик святой, что ли? — Саня снова сплевывает шелуху.

— Ну как. Он, конечно, возьмет, если батя спросит, но это же надо доплатить.

— А сколько стоит?

— Ну сам эвакуатор тысяч пять и там остальное как договоришься.

Мишанино сердце сползает вниз. У него нет пяти тысяч, не говоря уже о том, что там нужно будет договориться и доплатить сверху. У него есть триста семьдесят рублей. Может, у деда с пенсии еще пара тысяч осталась. Но этого точно не хватит.

— Если бабки нужны — есть заработок, — будто читает его мысли Саня. — Мы с Васьком хотим на выходных пойти зверя ловить. Слава Белоглазов, слышал, объявил награду, десять кусков за голову.

— Или за шкуру. — Васька ржет, оскалив реденькие зубы.

Мишаня снова переминается с ноги на ногу, вспоминая тот звук, который разнесся по лесу после выстрелов. То ли плач, то ли скрип разверзающейся земли.

— Так, а если будет ключ?

— Если ключ — то доедем до бати моего и там уже будем решать. Можно ведь и без документов — на запчасти там по дружбе договоримся. Лишь бы ключ был.

— А вы не можете по дружбе вскрыть просто и, даже если не поедет, разобрать, и все?

— Ну ты тупой, что ли? Мих, это ведь угон тогда.

— А так — не угон?

— Батя говорит, если ключ и свидетельство о смерти владельца — не угон.

Мишаня только вздыхает — придется все-таки сделать то, чего он так не хочет. А если совсем честно сказать, боится. Но делать ему нечего, выхода у него другого нет.