Крутыми верстами - Николай Сташек

— Совершенно верно, — охотно поддержал комдива Корбун, но Логинов был иного мнения.

— Нельзя ему верить. Ни ему, ни другим. Смотрите, их сколько еще. — Загибая пальцы, Логинов стал перечислять арестованных: — Староста Бурковский, его дочки, жена Онучина да этот, стервец, прикидывается теленком, и ему начинают верить… — Логинов не успел закончить мысль, Булатов перебил его:

— Говоришь, Бурковский? Егор? Староста, что ли? Какой он из себя?

— Как вам объяснить? Мужичишка среднего роста, лысый, глазенки колючие, сытенький. Да, вот еще, шрам у него на лице, у левого виска, — уточнил Логинов.

Булатов замер. На лбу выступил холодный пот. «Бурковский, Егор… Среднего роста, со шрамом», — торопливо замелькали мысли.

— Не может быть, чтобы этот был Егором! Егор погиб. Сам видел.

— Ну как же так? Бурковский. Егор. Вот он, — потряс подполковник жиденькой папкой.

— Тогда давай его сюда! — велел Булатов, садясь за стол. — Взглянем без твоих святцев. С него бы и начинать.

— Совершенно верно. Следует брать быка за рога, — вставил Корбун.

— Надо еще разобраться, где бык и какие у него рога, — возразил Логинов. — Не начни с Омутова, не много узнали бы о Бурковском. Докладывал же, что мы с него уже начинали. Не успели спросить, свалился в припадке.

— И все же давай посмотрим на этого припадочного.

Пока Логинов ходил распоряжаться в отношении старосты, у Булатова в сознании все яснее воскресали события далеких лет, когда он в гражданскую войну попал к буденновцам. Перед глазами встал, словно для показа вытянувшись, длинный, ширококостный, ясноглазый, на диво добрый его первый командир Егор Бурковский.

Ввели старосту. Тот, шаркая толстыми ногами, тяжело остановился посреди комнаты, как бы не зная, куда дальше деваться.

Булатов хотя и готовился к этой встрече, не смог сразу поднять на вошедшего глаза, а когда взглянул, почувствовал бешеное биение сердца. Задрожали руки, по спине пробежал озноб. Не мигая, он долго смотрел перед собою, как бы видя вошедшего в застывшем мареве. Лишь спустя несколько минут, когда ему удалось овладеть собой, он вдруг все понял.

— Так вот с кем пришлось встретиться, — тихо произнес он.

Убедившись, что имеет дело именно с тем палачом из деникинской армии, который под Воронежем допрашивал и Егора Бурковского, и его — Булатова, и многих других красноармейцев, генерал вспомнил и фамилию этого беляка: «Да, да! Это он — Стрижень».

Начался допрос. Поначалу у старосты не дрогнул на лице ни один мускул, голос звучал невозмутимо спокойно: «Какое пособничество? Какая измена? Получается похоже на то, как тогда, в тридцать втором, упрятали на Соловки, а потом…» — не закончив фразу, он перешел на шепот обиженного.

Прислушиваясь к уверткам старосты, Булатов вспомнил, как в девятнадцатом их разведотряд, отходя в темноте с захваченным в плен беляком, напоролся на вражескую засаду. Его конь на галопе был сражен пулеметной очередью, а он сам, вылетев из седла, был схвачен подбежавшими беляками. Особенно четко представилась ему казнь Бурковского.

Не добившись от Егора ни слова, каратели вывели его на площадь и, привязав к телефонному столбу, облили керосином. Егор рванулся в полыхнувшем пламени и, разорвав горевшую веревку, из последних сил закричал: «Держитесь, товарищи! Наши скоро придут. Победа…»

Каратели испугались его слов. Раздалось несколько выстрелов.

«Стрижень! Несомненно, это он — тот самый, который, пропуская пленных через свою «цирюльню», всех «нерасколовшихся» наделял особой прической или отправлял к очередному столбу на площадь».

Невольно прикоснувшись к своей изуродованной голове, Булатов наткнулся взглядом на короткие, словно обрубленные пальцы старосты. «Он это! Точно! Те же короткие мохнатые пальцы, тупой приплюснутый лоб, глубоко посаженные глаза, а главное — шрам! Глубокий поперечный шрам под левой скулой».

Внимательно вслушиваясь в вопросы и ответы, Булатов вспомнил, как его, до полусмерти избитого, ввели в «салон шефа». Стрижень даже поднялся из-за стола, сделал шаг навстречу: «А, садись, красный вояка! Потолкуем как русский с русским. Предлагаю одно простое, но для тебя выгодное дело.

Проводишь наших хлопцев ночью к своему штабу и, когда будут захвачены твои дуралеи командиры да продажные жиды-комиссары, получишь гарантию на жизнь и свободу. А иначе, — он кивнул в сторону площади, — «сковородка». Понял?»

Услышав категорический отказ, Стрижень полоснул Булатова через всю спину нагайкой со свинцом на конце, брезгливо плюнул и, приказав поставить «красную обезьяну» на голову, вверх ногами, ушел. И Булатов стоял на голове, захлебываясь кровью. Теряя сознание, замертво падал, но тут же его приводили в чувство «примочкой» — обливали водой. Так продолжалось до утра, а когда забрезжил рассвет и вернулся Стрижень, Булатов услышал команду: «Стричь!» Его поставили к стенке. На голову плеснули кружку бензина и Стрижень издали бросил зажженную спичку. Последнее, что услышал тогда Булатов, падая на пол со связанными руками, было зловеще произнесенное Стриженем: «Хе-хе!»

Не в силах больше сдержаться, Булатов остановил Логинова, увлекшегося выяснением мелких деталей, спросил:

— Не кажется ли вам, гражданин, что эта встреча у нас с вами не первая? Насколько мне помнится, вы одно время «цирюльничали»?

Стрижень всем корпусом подался назад, вздрогнули мускулы на его лице, но он сдержался, стараясь показать, что далек от понимания поставленного вопроса.

— Не понимаю… Не могу сказать.

Логинов и Корбун также насторожились, а Булатов, уставившись в старосту немигающими глазами, старался по его поведению до конца утвердиться в своей догадке. Но и Стрижень сразу понял его замысел. Напряженно сдерживаясь, он старался быть твердым, уверенным в себе. И все же нервы, не выдержав напряжения, стали сдавать. Вначале затряслась обвисшая на подбородке кожа, затем выступили крупные капли пота на лбу, а еще через несколько минут задергалась посиневшая нижняя губа.

— Не… не помню, не… знаю, чтобы такое, — заикался он.

— Да, память вас явно подводит. А жаль. Придется вам помочь. — Булатов как бы нечаянно провел ладонью по своей плешивой голове. — Вот эту прическу вы мне когда-то «любезно» сотворили… Не помните?

Староста осел. Зрачки его помутневших глаз забегали, лицо еще больше вытянулось.

— Выглядели вы тогда несколько помоложе и, если память мне не изменяет, зычно рычали.

У старосты по лицу пошли красные пятна.

— Вы ошибаетесь, гражданин начальник. Не было такого. Вот те крест, не было! — Он стал широко размахивать руками от плеча к плечу. — Святая заступница!

— Ладно. Дадим вам время подумать, — поднимаясь с места, сказал генерал, а когда староста несколько успокоился, спросил: — К Деникину как попал?

— Всех принимали. Я… Я… — заскулил он. — Я…

— Хватит, — оборвал его Булатов. — Даем время подумать.

Старосту увели, а Булатов, закурив, что с ним в последнее время бывало редко, рассказал удивленным офицерам о своей первой встрече со старостой в те далекие годы гражданской войны.

Выяснив у комдива вопросы доукомплектования полка вооружением, Дремов поспешил к себе в часть.

Возвратился Дремов в штаб лишь вечером, за два-три часа до выступления полка. По его сигналу полк был поднят по тревоге и тронулся с места, а на рассвете подошел к Десне.

Ни на подступах к реке, ни за ней не было видно никаких признаков войны. Стояла мертвая тишина. «Без задержки к реке и бесшумно на ту сторону, — решил Дремов. — Судя по карте, там можно найти брод».

К утру полк закрепился на правом берегу Десны, и, хотя ему не удалось перевалить за гряду высот, он сумел отразить восемь вражеских контратак и удержать захваченный плацдарм. Когда же день клонился к вечеру, Дремов получил приказ развить наступление и ночным ударом овладеть высотами. Пришлось срочно ставить задачи батальонам и полку Сомова, все так же продолжавшему поддерживать его стрелковые подразделения. Но противник опередил Дремова.

Разговаривая по телефону, Дремов услышал характерный гул перегруженных бомбардировщиков. А вскоре из-за тучи, сгустившейся под горизонтом, словно из бездонной пучины, вынырнул огромных размеров черный клин. Один за другим вражеские самолеты разворачивались в сторону плацдарма.

Упреждая авиацию, начала свой огневой налет вражеская дальнобойная артиллерия, а в лесу перед правым флангом полка взревели танковые двигатели.

Трудно сказать, что осталось бы от полка, если бы не чудо: вначале головное звено, а затем и остальные самолеты сбросили бомбы на тот участок леса, где сосредоточились немецкие танки. Из разрывов вырвалось всего несколько машин. Однако они все же рванулись в атаку, за ними, прижимаясь к броне, пошли две пехотные цепи. Наши пулеметы ударили с разных сторон, но противник, хотя и ослабленными силами, продолжал яростно атаковать. Казалось, что вот-вот наступит тот момент, когда один из флангов полка будет смят и противнику удастся выходом к реке отрезать полк от его тылов, откуда с минуты на минуту ожидался подвоз боеприпасов.