То ли свет, то ли тьма - Рустем Юнусов

Как и следовало быть по протоколу, в заключение своей речи Владимир Иванович сказал:

– Уважаемые коллеги! Таким образом, представленная на ваш суд диссертация представляет собой законченный фундаментальный научный труд, имеющий несомненную теоретическую и практическую значимость; смею вас уверить, что он соответствует всем требованиям, которые предъявляет Высшая аттестационная комиссия к докторским диссертациям. Извините, что всех вас я длинным сообщением утомил, но такова уж у нас, оппонентов, нелегкая работа.

Многие с облегчением вздохнули.

Прежде чем сойти с трибуны, Владимир Иванович взглянул на шефа, затем на Раиса Идрисовича, и по тому, как они обменялись взглядами, можно было предположить, что их связывает одна тайная нить.

32

Как только оппонент сошел с трибуны, все, ожидая, что скажет шеф, притихли.

– Вам трудно выслушать, а Владимир Иванович диссертацию от корки до корки принципиально прорецензировал, – заметил шеф.

Он встал и с заднего ряда вышел вперед, думая занять по привычке председательское кресло, но передумал. По положению при апробации, а он уже про себя решил, что это обсуждение диссертации следует документально оформить как апробацию, научный руководитель не мог быть председателем, поэтому он присел на первый ряд и произнес:

– Приступим к обсуждению. У кого имеются к Раису Идрисовичу вопросы?

– У меня вопрос, – сказала тут же Лариса Леонидовна, средних лет женщина.

Из всех учеников шефа она была самая способная, но им не управляемая. В свое время, когда шеф пришел на кафедру доцентом и ему нужна была докторская, а в то время диссертации, как блины, не пекли – и ему нужны были способные ученики, то выбор шефа пал на Ларису. Теперь бы он ее не взял к себе на кафедру ни за какие коврижки.

Про Ларису Леонидовну в свое время мне шеф говорил: «Способная, и воля к достижению поставленной цели есть, но характер – в рот палец не клади, к тому же и терпения – ни на грош. Когда она защищала в Ярославле, где был по ревматологии ученый совет, кандидатскую диссертацию, то убеленным сединой профессорам, когда ее о чем-то спросили, заносчиво ответила: “Да что вам об этом говорить, вы все равно ничего не поймете!”»

Но тогда она была белокурая, с голубыми глубокими глазами девушка. Какой-то ласковой и мягкой силой веяло от ее лица, двигалась она быстро и ловко, как ласточка в воздухе, и мужчины-профессора, а их в ученом совете было большинство, нетактичную выходку ей простили – проголосовали «за». С тех пор прошло около двадцати пяти лет, и годы на облик ее наложили отпечаток, но характер не изменили. «Я здесь прозябаю», – сказала она как-то мне. А через год она вышла замуж за немца и с сыном уехала в Германию.

– Я прочитала седьмой и восьмой выводы вашей работы, – сказала Лариса Леонидовна, обращаясь к Раису Идрисовичу. – Получается, что вы в течение семи дней сможете зарубцевать язву?! Как же вам удалось добиться таких результатов, применяя всем известные антибиотики: амоксициллин и кларитромицин, а также препараты висмута. В Московском научно-исследовательском институте гастроэнтерологии, да и во всем мире у лучших специалистов, язва рубцуется в зависимости от ее размеров в течение трех-четырех недель, а у вас, словно по мановению волшебной палочки, в течение недели? Причем нет корреляции между размерами язвы и сроками заживления!

Раис Идрисович, глядя на Ларису Леонидовну, часто-часто заморгал, а затем преобразился и, словно ребенок, которого незаслуженно обидели, сказал:

– А я виноват, что ли, что они выздоровели!

Ларису Леонидовну его ответ не удовлетворил, видно было, что душа ее кипит и не находит выхода. Все ожидали, что она сейчас назовет вещи своими именами.

– Тогда, – уже глядя с укором на шефа, сказала она, – мы так и будем студентам говорить, зачем нам учебники. Пускай семь дней полечат больных с язвенной болезнью вашим методом и выпишут из стационара.

По лицу шефа пробежала тень. «Мне бы нужно было заблаговременно отправить Ларису в командировку. Читала бы она сейчас лекции сельским докторам. Как это я не предусмотрел», – подумал он и, нахмурившись, нажимая на голос, нравоучительно сказал:

– Лариса Леонидовна, не нужно торопиться и впадать в крайности! Докторская диссертация предполагает написание практических рекомендаций для врачей. В них мы все, что нужно, подкорректируем.

– «Свежо предание, да верится с трудом», – уже ни к кому не обращаясь, сказала Лариса.

Впоследствии мы действительно не видели как своих ушей каких-либо практических рекомендаций.

Рядом с Ларисой Леонидовной сидела Фаина Гениатовна – новоиспеченный под руководством шефа доктор эндокринологических наук. Это была неинтересная, с одутловатым, пастозным, без признаков духовной и интеллектуальной жизни лицом женщина. «Ларису Леонидовну, пока ее совсем не занесло, нужно забуферить», – подумала она и правой рукой взяла ее под локоть, но Лариса Леонидовна резко дернулась и освободилась от нее.

– У нас все так, – ни к кому не обращаясь, произнесла в сердцах Лариса Леонидовна и попросила диссертацию.

– Она еще мне нужна, – ответил ей весомо Владимир Иванович и, с укором посмотрев на нее, добавил: – Диссертация освободится после апробации.

– Тогда она мне будет не нужна, – не глядя на Владимира Ивановича, произнесла Лариса Леонидовна и в сердцах закусила нижнюю губку.

– Прошу еще вопросы, – обратился к аудитории шеф и выразительно посмотрел на Фаину Гениатовну.

Фаина Гениатовна говорила, что для нее шеф – что родной отец, что он широко открыл перед ней дверь в науку, и она по своей ограниченности, но с инициативой, искренно верила в то, что, будучи научным руководителем, выпекая диссертации, как блины, она занимается путным делом. Фаина Гениатовна не заставила себя долго ждать и сразу же задала три малозначащих вопроса.

Судя по тому, как, словно по написанному, Раис Идрисович на них уверенно отвечал, можно было предположить, что Фаина Гениатовна с ним заранее согласовала эти вопросы.

Затем последовало еще несколько не принципиальных вопросов от преподавателей, которые всегда смотрели шефу в рот.

Но вот встала Лариса Константиновна. Она сделала кандидатскую не под руководством шефа, пришла к нам при объединении кафедр. Нельзя было сказать, что она была большого ума, но при том Лариса Константиновна была очень прямолинейной, порой даже принципиальной женщиной и не имела понятия о дипломатии. «Упертая», – называл ее шеф и часто, когда она на него наседала, давал задний ход. Студентов на зачете она спрашивала педантично, и двоечники боялись ее. С ней трудно было договориться, и часто к концу года шеф «по звонку» расписывался по ее предмету у двоечников в зачетках.

– Вы у больных, – произнесла Лариса Константиновна, глядя с недоверием на соискателя, – определяли в биоптате полимеразную цепную реакцию. Скажите, где вы это делали? В Первой городской лаборатория находится на допотопном уровне.

Раис Идрисович, не глядя на Ларису Константиновну, вновь часто-часто заморгал, но, видимо, он этого вопроса ожидал, к нему был готов и потому сразу ответил:

– Я направлял больных в «Биомед» – это коммерческая, оснащенная по последнему слову техники, клиническая лаборатория.

– Так это же для больных было очень дорого!

– Здоровье дороже.

– Раис Идрисович овцу дважды остриг. «Биомед» заключает с докторами близлежащих поликлиник негласные договоры: если доктор направляет к ним больного, то фирма с каждого простого анализа отстегивает доктору пятнадцать рублей. Если Раис Идрисович направлял в «Биомед» больных на сложный анализ, то фирма, надо полагать, отстегивала ему за каждый анализ значительно больше, – сказал мне на ухо Салават.

– А в роли овцы выступали больные, – заметил я.

– Получается, что вы диссертацию сделали за счет больных, – сказала Лариса Константиновна.

– Для их же блага.

– Ну, это бабушка еще надвое сказала.

Затем последовало еще много малозначащих вопросов, и по тому, как преподаватели задавали их, по выражению их лиц, по отдельным репликам создавалось впечатление, что это не апробация докторской диссертации, а что-то несерьезное, напоминающее игру в поддавки.

Наконец, настал черед выступлениям. Поднялась Фаина Гениатовна. Ей бы стоять на рынке за прилавком, а она на кафедре после шефа играла вторую скрипку.

Когда Фаина Гениатовна спала, то часто видела во сне, как шеф выдвигает ее кандидатуру на профессора, и, понимала, что для того, чтобы ей еще на одну ступень подняться по карьерной лестнице, нужно еще не раз на цылках станцевать перед ним.

Говорила она и об актуальности проблемы, за которую, засучив рукава, взялся Раис Идрисович, и о современных методах обследования, которые были использованы в работе, и о результатах работы, которые поразили ее воображение, и о том, какой выход имеет диссертация для практического здравоохранения.