Творец - Ольга Рубан

тоже сдать кровь. Немного нудная, но совершенно безболезненная процедура к концу дня вылилась в чудовищные страдания. Соне казалось, что у неё ломаются все кости. Она не могла ни сидеть, ни стоять — только со стоном крутиться с боку на бок в мокрой от пота постели. Женя тогда перепугался, вызвал скорую. Ей сделали какой-то укол, и она уснула. Медики сказали, что такая реакция нетипична, но случается. Как правило, людям с такими симптомами почётными донорами не стать. Соня не слишком и расстроилась. Особенно, если учесть, что её страдания были напрасны, и бабка через пару недель всё равно померла.

Здесь было похожее по ощущениям чувство, но гораздо тяжелее. Очнувшись через некоторое время в барокамере, она очень смутно помнила, как её вывели под руки из «пыточной» (она так назвала про себя зал, в котором свершилось главное таинство её жизни), положили на каталку и повезли длинными коридорами. Все, что она видела меркнущим взором — это бесконечные росписи на потолке. «Тайная вечеря», «Мадонна в гроте», «Страшный суд» и, конечно, «Сотворение Адама». Снова и снова, постепенно сливаясь в единую пёструю полосу, которая, в свою очередь, вскоре сменилась полной чернотой.

Очнувшись, она долго не могла прийти в себя. Сердце колотилось, как проклятое, а грудь сотрясалась от одышки. За мутным стеклом слышались звуки леса. Дыхание ветра, пение птиц, звонкие переливы речки по камням. Звуки, призванные успокоить, наоборот, неприятно будоражили, отвлекали, не давали сосредоточиться на дыхании — как-то настроиться, справиться с ним… А потом она вспомнила, почему здесь, и сердце запрыгало ещё сильнее. Где-то вне зоны видимости запищал монитор, появилась тётка в медицинской маске и, не обращая внимания на Сонины захлебывающиеся причитания- «Что со мной?», «Что случилось?» — поставила ей капельницу. Девушка снова провалилась в забытьё.

* * *

В «пыточную» её привел Парвиз, и Соня, успевшая отвыкнуть от просторных помещений, немного растерялась. Она оказалась в громадном зале, напоминающем лекционные аудитории крупного университета, устроенные по подобию амфитеатра. Вокруг неё ярус за ярусом сидели люди с закрытыми лицами. В центре стоял металлический стол на колёсиках, как в морге, на котором, прикрытая до пояса простынкой лежала её скульптура.

На нижнем ярусе она отметила несколько человек в медицинских халатах. Рядом притаилась больничная каталка. Неподалёку, в уголке, точили лясы солдаты в балаклавах, которые, впрочем, при её появлении тут же прекратили разговоры и встали наизготовку.

— Не бойтесь, — шепнул ей на ухо Парвиз, когда она в нерешительности замедлила шаг, — Вам здесь ничего не угрожает. Это просто меры предосторожности.

— Против чего?! — голос у нее дрогнул.

— Мы с вами не боги. И понятия не имеем, что может пойти не так… Поэтому стоит быть готовыми ко всему.

Он подвел её к столу, и у Сони захолонуло сердце. Ее скульптура выглядела как-то по-другому, и дело было не только в том, что она приняла горизонтальное положение. Там, в мастерской, она выглядела, как живой, здоровый человек, теперь же имела все признаки трупа. Остекленевшие глаза глядели в потолок, уголки посиневших губ скорбно опустились, нос заострился и выглядел крючковатым…

Она словно пришла в морг. На опознание Жени.

— Что… я должна делать? — прошептала она и, не дождавшись ответа, обернулась. Парвиза рядом уже не было.

— Что мне делать?! — крикнула она фигурам в амфитеатре. Свет внезапно померк до густых зимних сумерек. Только она и стол оставались ярко освещены. Она с тревогой наблюдала, как тёмные фигуры поднялись, сложили руки и принялись хором читать какую-то молитву. То ли на греческом, то ли на арамейском, а когда закончили, одна из них глухо произнесла:

— Теперь он готов принять Дыхание Жизни.

— Мне что? Просто на него подышать? — Соня изо всех сил всматривалась в сумеречную фигуру, и ей показалось, что та утвердительно кивнула.

Тогда она, полная дурных предчувствий и не известно к чему относящимся стыдом, склонилась над своим творением и, сложив губы трубочкой, легко подула ему на лицо.

Пару секунд ничего не происходило, а потом Соня почувствовала, что дыхание её закончилось, но она не может остановиться и сделать вдох. Казалось, выдох длится и длится, высасываемый из лёгких мощным промышленным пылесосом. Пылесосом, в которое превратилось лицо скульптуры. Она попыталась отшатнуться, отойти, но и этого не смогла. Её словно парализовало, и всё, что ей было доступно — это выдыхать, и выдыхать, и… выдыхать.

Она понятия не имела, откуда в ней столько воздуха, но вскоре вместе с выдохом из неё начал рваться визжащий, захлебывающийся крик. Наверное, именно такой слышат порой суеверные ирландцы в лесной чаще. Крик Банши!

А потом разом всё закончилось, и она тяжело осела на пол, снова и снова, но совершенно безрезультатно, пытаясь сделать вдох. Лёгкие словно слиплись, как пустые полиэтиленовые пакеты. Перед глазами заплясали серебристые мушки. Но, даже теряя сознание, она умудрилась осознать невероятное и даже испытать шок и трепет.

Кто-то продолжал кричать и после того, как она сама умолкла!

Смутно улавливая, как вокруг затрепетали белые халаты, а на лице появилась кислородная маска, она подняла глаза и увидела, как над головой с края каталки, отчаянно дергаясь в конвульсиях, вдруг свесилась мужская рука.

Соня всхлипнула, протянула к ней свою руку, но когда до соприкосновения оставались какие-то миллиметры, её подняли и потащили прочь.

А потом… только росписи на бесконечном потолке…

* * *

К концу третьего дня её дыхание, наконец, выровнялось, но она по-прежнему чувствовала себя плохо. У неё не было зеркала, но исследуя онемевшими, словно чужими руками свои лицо и тело, она понимала, что разом похудела килограмм на десять. Каждая косточка на лице отчётливо прощупывалась, рёбра торчали, как у постояльца Дахау, а ногти на руках и ногах приобрели синюшный оттенок. Что они с ней сделали?.. И что теперь с ним?

С медперсоналом говорить было абсолютно невозможно. Они приходили, давали ей какие-то таблетки, ставили капельницы, измеряли давление, но все молча. И это пугало её до чертиков.

Когда утром четвёртого дня появился Парвиз, Соня чуть не расплакалась от облегчения, завозилась на кровати, пытаясь приподняться. И когда он взял её за руку, не почувствовала обычного отвращения, а крепко её сжала в ответ.

— Слава Богу, вы пришли, — голос у неё был слабый, сиплый.

Парвиз с теплотой вгляделся в её глаза с лопнувшими капиллярами, поправил полиэтиленовую шапочку, удерживающую спутанные, чёрные кудряшки. Улыбнулся.

— Всё хорошо, — промолвил он, — Всё будет хорошо и с вами, и с вашим мужчиной. На самом деле, вы нас всех страшно удивили. При вашем весе и общем