Дело Ливенворта (сборник) - Анна Грин

– А мне пока придется хорошо подумать, – весело прибавил он.

– Мистер Грайс, – сказал я, чтобы показать, что все эти разговоры о посторонних людях не смогли заставить меня забыть собственные планы, – есть один человек, о котором мы еще не поговорили.

– Да? – негромко произнес он, развернувшись так, что у меня перед глазами снова оказалась его широкая спина. – И кто же это?

– Как кто? Мистер…

Но я не смог продолжить. Какое право имел я упоминать имя человека, не имея достаточных доказательств его вины?

– Прошу прощения, – сказал я, – но я, пожалуй, не стану поддаваться порыву и не буду называть имен.

– Харвелл? – буднично обронил сыщик.

Кровь, прихлынувшая к моему лицу, невольно подтвердила его догадку.

– Не вижу причин, почему бы нам не поговорить о нем, – продолжил мистер Грайс. – Конечно, в том случае, если от этого разговора будет какая-то польза.

– Думаете, во время допроса его показания были правдивыми?

– Их не опровергли.

– Он своеобразный человек.

– Я тоже.

Я несколько смутился и, понимая, что оказался в невыгодном положении, взял со стола шляпу, приготовившись попрощаться, но вдруг, вспомнив о Ханне, спросил, нет ли о ней новостей.

Мистер Грайс замялся и не отвечал так долго, что я уже начал сомневаться, собирается ли этот человек доверять мне, но неожиданно он поднял обе руки и с жаром воскликнул:

– Это не дело, а чертовщина какая-то! Если бы сама земля разверзлась и поглотила эту девицу, она бы и то не исчезла так бесследно.

У меня упало сердце. Элеонора говорила: «Ханна мне не поможет». Неужели она действительно исчезла? Навсегда?

– У меня задействована целая толпа агентов, не говоря уже о простых людях, но никто даже шепота не слышал о том, где она или что с ней случилось. Я только боюсь, что одним прекрасным утром она всплывет в реке без признания в кармане.

– Все зависит от ее показаний, – заметил я.

Он коротко фыркнул.

– Что об этом говорит мисс Ливенворт?

– Что Ханна делу не поможет.

Мне показалось, услышанное несколько удивило мистера Грайса, но он попытался скрыть это, для чего кивнул и произнес:

– Ее нужно найти, и я найду ее, если пошлю В.

– В?

– Это мой агент, живой вопросительный знак, поэтому мы зовем его В – первая буква слова «вопрос». – И когда я повернулся, чтобы уходить, добавил: – Когда станет известно содержание завещания, приходите ко мне.

Завещание! Я совсем забыл о завещании.

Глава 15

Открываются дороги

Нет и не может в этом быть добра[15].

Уильям Шекспир. Гамлет

Я пришел на похороны мистера Ливенворта, но не видел сестер ни до, ни после церемонии. Однако мне удалось поговорить с мистером Харвеллом, и этот недолгий разговор, хотя и не принес ничего нового, дал обильную пищу для новых предположений. Ибо он, едва заметив меня, первым делом спросил, видел ли я вчерашнюю вечернюю «Телеграм», и когда я ответил утвердительно, посмотрел на меня с такой тоской и мольбой во взгляде, что я не удержался и спросил, как такие чудовищные намеки, порочащие доброе имя благородной юной леди, могли попасть в газеты. Его ответ поразил меня:

– Чтобы виновная сторона раскаялась и назвалась истинным убийцей.

Интересное замечание для того, кто не знает ни настоящего убийцы, ни его характера, и я бы продолжил разговор, но секретарь, человек немногословный, после этого замкнулся в себе, и больше из него вытащить ничего не удалось. Очевидно, мне все же предстояло втереться в доверие к мистеру Клеверингу или к кому-нибудь другому, кто мог бы пролить свет на тайны этих девиц.

В тот вечер мне сообщили, что мистер Вили вернулся домой, но пока еще был не в том состоянии, чтобы разговаривать о таком болезненном деле, как убийство мистера Ливенворта. Также я получил записку от мисс Элеоноры, в которой она указывала свой адрес и одновременно просила не навещать ее без серьезного повода, поскольку она слишком плохо себя чувствует, чтобы принимать гостей. Это короткое письмо тронуло меня. Больная, одинокая, в чужом доме – не позавидуешь!

На следующий день, выполняя пожелания мистера Грайса, я отправился в «Хоффман-хаус» и занял место в читальном зале. Не прошло и минуты, как вошел джентльмен, в котором я мгновенно узнал человека, с которым разговаривал на углу Тридцать седьмой улицы и Шестой авеню. Он, должно быть, тоже меня вспомнил, ибо, увидев, несколько смутился, но, придя в себя, взял газету и вскоре, по всей видимости, углубился в чтение, вот только я чувствовал на себе внимательный взгляд его красивых черных глаз, изучающий мое лицо, фигуру, одежду и движения с интересом, который меня в равной степени поразил и привел в замешательство. Я чувствовал, что с моей стороны было бы неблагоразумно рассматривать его в ответ, хотя меня так и подмывало встретить его взгляд, чтобы понять, какие чувства вызвали у него интерес к совершенно незнакомому человеку, поэтому я встал, подошел в своему старому другу, который сидел за столом напротив, и завязал с ним разговор, во время которого, поинтересовался, не знает ли он, кто этот красивый незнакомец. Дик Фербиш был человеком светским и знал всех.

– Его фамилия Клеверинг, он из Лондона. Больше я ничего не знаю, хотя он постоянно попадается мне на глаза, где угодно, но только не в частных домах. Он до сих пор не представлен в обществе. Возможно, ждет рекомендательные письма.

– Джентльмен?

– Несомненно.

– Вы с ним разговаривали?

– Да, только разговор получается каким-то односторонним.

Я улыбнулся, когда увидел гримасу, которой Дик сопроводил это замечание.

– Что также доказывает, что он не так-то прост.

Рассмеявшись на этот раз во весь голос, я покинул его и через несколько минут неторопливо вышел из зала.

Снова смешавшись с толпой на Бродвее, я глубоко задумался об этом небольшом происшествии. Чтобы этот неизвестный джентльмен из Лондона, который бывал везде, кроме частных домов, мог быть каким-то образом связан с делом, которое я принимал так близко к сердцу, казалось не просто маловероятным, но абсурдным, и впервые мне захотелось усомниться в проницательности мистера Грайса, посоветовавшего мне обратить на него внимание.

На следующий день я повторил эксперимент, однако не с бóльшим успехом, чем в прошлый раз. Мистер Клеверинг вошел в зал, но, увидев меня, не стал задерживаться. Я начал понимать, что сблизиться с ним будет не так-то просто. Чтобы сгладить разочарование, вечером я зашел к Мэри Ливенворт. Она приняла меня почти по-сестрински радушно.

– Ах, – промолвила она после того, как представила меня стоявшей рядом с ней пожилой даме, какой-то родственнице, – вы пришли сообщить, что Ханну нашли, да?

Я покачал головой.

– Нет, пока еще.

– Но сегодня здесь был мистер Грайс, и он говорил, что надеется что-то узнать о ней в ближайшие сутки.

– Мистер Грайс приходил сюда?

– Да, рассказывал, как продвигаются дела… Хотя продвинулись они не так уж далеко.

– Но никто этого и не ждал. Не нужно так легко падать духом.

– Но я ничего не могу с собой поделать. Каждый день, каждый час, который проходит в этой неопределенности, горой давит сюда. – Она приложила дрожащую руку к груди. – Я всех заставлю работать, я не остановлюсь ни перед чем, я…

– Что вы сделаете?

– Ах, не знаю, – ответила мисс Мэри и вдруг изменилась в лице. – Возможно, ничего. – И прежде чем я успел ответить на это, добавила: – Вы сегодня видели Элеонору?

Я ответил отрицательно.

Мисс Мэри этот ответ, похоже, не удовлетворил. Она дождалась, пока родственница выйдет из комнаты, и лишь после этого с озабоченным видом поинтересовалась, здорова ли сестра.

– Боюсь, что нет, – ответил я.

– Разлука с Элеонорой – настоящее испытание для меня. Только не подумайте, – прибавила она, возможно заметив мой удивленный взгляд, – что я отказываюсь от своей доли вины в том, что все ужасно сложилось. Я готова признать, что первая предложила разъединиться. Только от этого не легче.

– Все же ей сейчас хуже, чем вам, – заметил я.

– Хуже? Почему? Потому что она осталась бедной, а я стала богатой, вы это хотите сказать? Ах, – продолжила она, не дожидаясь ответа, – если бы я только могла уговорить Элеонору разделить со мной это богатство! Я бы охотно отдала ей половину того, что получила, но, боюсь, ее невозможно убедить взять у меня хотя бы доллар.

– В данных обстоятельствах ей лучше этого не делать.

– Я так и подумала, но мне было бы куда проще, если бы она приняла деньги. Это богатство, свалившееся как снег на голову, теперь гнетет меня, мистер Рэймонд. Когда сегодня зачитали завещание, которое делает меня владелицей такой огромной суммы, мне показалось, что меня накрыло тяжелой, густой пеленой, запятнанной кровью и сплетенной из страхов. Ах, как же это не похоже на те чувства, с которыми я когда-то ждала этого дня! Мистер Рэймонд, – с коротким вздохом продолжила она, – сейчас это может показаться чудовищным, но меня воспитали так, чтобы я думала об этой минуте с гордостью, если не с нетерпением. Деньги играли такую большую роль в моем маленьком мире… Нет, я не хочу в этот суровый час расплаты кого-то обвинять, и меньше всего дядю, но с того дня, двенадцать лет назад, когда он в первый раз обнял нас и, посмотрев на наши детские лица, сказал: «Светленькая мне нравится больше, я сделаю ее наследницей», мне потакали, меня баловали и портили, называли маленькой принцессой и дядиной красавицей, и просто удивительно, что я вообще сохранила в душе хоть какие-то побуждения истинной женственности. Да, я с самого начала знала, что единственно по дядиной прихоти возникло это различие между мною и сестрой; отличие, которое превосходство в красоте, достоинстве или добродетели не могло породить, ибо Элеонора обладает всеми этими качествами в большей степени, чем я.