Младший научный сотрудник (СИ) - Тамбовский Сергей

— Европеец это сенатор из Штатов… это как у нас член Верховного совета… он хочет встретиться с консулом. А азиат — миллионер из Гонконга, ему загорелось немедленно туда вылететь, какая-то сделка у него сорвётся из-за этой аварии…

— Где ж мы ему консула-то возьмём? — озадачился капитан, — ближайший, по-моему, во Иркутске сидит, это четыре часа лёта… да и никто не разрешит ему лететь в режимную зону. А китайцу значит позарез надо в Гонконг? И миллионер он настоящий, не липовый?

— Сенатор подтвердил, что он даже миллиардер, — ответил я, — готов подписать чек на любую озвученную нами сумму… ну если его оперативно вывезут.

— Вот даже как, — озадачился капитан, — ладно, щас провентилируем вопрос… через полчаса посадка транспортника из Владика, прилетают большие люди из штаба округа, так что наши дела на этом, похоже, заканчиваются.

— И меня отпустят в Москву? — с затаённой надеждой спросил я.

— Там видно будет, — буркнул капитан, — выводи этих двоих отсюда к чёртовой матери.

— Что он сказал? — спросил сенатор, — приедет консул?

А китаец добавил: — Меня отправят в Гонконг?

— Насчёт вас, мистер Лау, — ответил я, — вопрос сейчас будет решаться. А вас, господин сенатор, к сожалению, ничем обрадовать не смогу — ближайший консул в трёх тысячах километров и сюда его никто допустить не может… пока не может, через полчаса ожидается посадка борта с важными людьми из Центра, может они что-то придумают.

— Тогда организуйте мне хотя бы телефонный звонок в Вашингтон… или в Сеул, — пошёл на принцип сенатор.

— Хорошо, — вздохнул я, — я передам ваши требования… как только вы покинете самолёт и присоединитесь к остальным пассажирам.

-----

Всех пассажиров боинга отвезли в местную елизовскую гостиницу… ну вы и сами наверно в курсе, какие у нас были гостиницы в провинциальных аэропортах — там разрыдаться было впору от этих продавленных кроватей и протёртого линолеума. Но корейцы и этому были рады, гостиничная администрация всех постояльцев в 24 минуты выписала, поменяла бельё и их заселили по 4-5 человек в номер.

А через полчаса у нас действительно приземлился ТУ-154 из Владивостока, по громкой связи, естественно, ничего не объявляли, полковник, успевший переодеться в уставную форму, капитан и майор встретили гостей по стойке смирно. Далее два ухватистых паренька с волчьими глазами взяли меня за шкирку и допрашивали о всех деталях битый час.

А ещё далее, когда они меня наконец-то освободили от назойливого внимания, я столкнулся с тем самым капитаном, он куда-то целеустремлённо следовал по нижнему этажу. И тут у меня созрел вопрос:

— Товарищ капитан, — спросил я, — а что со вторым-то самолётом? Ну который над нами пролетел?

Тот посмотрел на меня осоловелым взглядом, видимо непросто прошла встреча с руководящим составом, и ответил:

— Радио включи, там всё расскажут.

Где ж я тут радио-то найду, подумал я, возвращаясь к своему напарнику Сергею.

— О, а я думал, тебя окончательно в ВВС рекрутировали, — весело встретил он меня, — ну что там с боингом-то?

— Лучше не спрашивай, — махнул рукой я, — а скажи, где тут радио можно послушать? Первую программу или Маяк на худой конец.

— У буфетчицы на полочке приёмник стоит, хороший приёмник, Океан, — ответил наблюдательный Серега, — можно попросить, чтоб включила.

— Попроси, — сказал я ему, — у тебя, похоже, с ней наладились конструктивные отношения.

Он молча встал и подошёл к буфетной стойке, а через полминуты я услышал следующее:

«В ночь с 31-го августа на 1-e сентября с. г. самолет неустановленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в воздушное пространство над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиодиспетчерской службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 16

Домовой, август 82-го

— А когда это случилось? — зачем-то начал уточнять я, — ну Чёрт этот когда повесился?

— Перед войной ещё, — поведал мне Васильич, — то ли в 37-м, то ли в 39-м… у нас тут тогда большие лагеря были, сейчас и половины от них не осталось.

— А расскажи-ка ещё раз, — вдруг попросил Аскольд, — как он выглядел, этот лесник…

— Обычно, — ответил я, — тёмные штаны и куртка того же цвета, кудрявый, щербатый и ростом метр-пятьдесят, не больше.

— Хорош базарить, ребята, — остановил нас тракторист, — вечер уже скоро, а у нас план горит.

И мы с Аскольдом дружно засыпали с сеялку зерно, а к удобрениям даже подходить не стали, Васильич тормознул нас, когда мы к тем мешкам сунулись, и я запрыгнул на запятки. А Аскольду он заметил перед отъездом:

— Ты-то хоть в эту деревню не мотайся, газетку вон почитай лучше, — и он сунул ему замусоленный номер «Советской деревни», завалявшийся у него кабине.

Очередной круг по пашне подошёл к концу, и мы опять вернулись к куче и к деревне Петуховке — Аскольд сидел на поваленной берёзе и с большим интересом, как мне показалось, изучал содержимое органа районной администрации.

— Ничего больше не случилось? — сразу же поинтересовался тракторист.

— Не, — уверенно отвечал Аскольд, — хотя лесника этого я всё-таки один разок увидел.

— В деревне? — уточнил я.

— Нет, вон из того перелеска, — и он указал, какого именно, — в этот он переходил… одет был так, как ты описал… и ростом маленький — наверно он, два одинаковых карлика тут вряд ли живут.

— И чего? — спросил Васильич, — просто шёл и всё?

— Просто шёл, — подтвердил Аскольд, — рукой мне помахал, когда совсем уже в лесу был.

— Вот что, ребята, — сказал тракторист, — засыпаем последний мешок и валим отсюда подальше — не нравится мне этот лесник.

— А как же план? — спросил я.

— С той стороны пашни, которая ближе к Полосатому, есть ещё пара мешков, их и засеем — как раз для плана хватит.

Мы с Аскольдом синхронно пожали плечами, засыпали мешок в отсек сеялки и все вместе перебазировались подальше от Петуховки. В следующий перекур я вспомнил слова тракториста про сглаженного жителя Полосатого и спросил про него.

— А в чём его сглаз выражался-то?

— А всё у него из рук валилось, — честно ответил тот, — трактор свой в Белуге утопил, жена его бросила… а закончилось всё тем, что он сгорел в своём же доме — курил на сеновале пьяный, папироса упала, сено загорелось, он и задохнулся.

— Мда… — только и смог выдавить из себя я, — но такие вещи и без сглаза случаются.

Ничего на это отвечать Васильич не стал, и мы честно доработали до шести вечера, когда за нами бортовой ГАЗ прибыл.

— Ты знаешь, — сообщил мне Аскольд, когда мы спрыгнули с машины возле своей общаги, — я наверно больше сеять озимые не поеду.

— Я тоже, — поддакнул ему я, — лучше уж на току зерно грузить, там хотя бы лесники не бегают…

А нас во дворе встречала Оля, весёлая и румяная — всё у неё затянулось, она почти не хромала, так что первыми её словами были:

— Ну что, идём за грибами?

— Ты в курсе, что вчера в лесу случилось? — ответил я ей вопросом на вопрос.

— А мы в другой лес пойдём, — уверенно возразила она, — их тут вокруг очень много.

— Давай так сделаем, — подумав, ответил я, — пошли на речку, надо ж смыть с себя трудовой пот и слёзы, а по дороге заглянем в какой-нибудь перелесок. Лады?

— Лады, — быстро согласилась она.

— Тогда я переоденусь в своей бане, а ты минут через десять подтягивайся к северному выходу.

В бане Аскольд мне подмигнул и начал подкалывать:

— На детский сад переключился? На младшую группу?

— Да иди ты, — ответил я без особенной злости, — вспомнил, что я тебе сказать хотел, про дорожные работы хотел…