Глумовы - Федор Михайлович Решетников

в лесу.

Илья Назарыч побежал за ней; долго он бежал, и, наконец, нагнавши, схватил ее за платье.

– Вот уж теперь не отпущу.

– Отстань!.. Илька!.. – кричала Елена, но не так громко. Лицо ее сильно покраснело, она тяжело вздыхала. Илья Назарыч обнимал Елену, она отбивалась и вырвалась. Половина грибов у нее из набирухи высыпалась.

– Разве так играют! – сказала чуть не в слезах Елена, обидевшись баловством Плотникова.

– Елена! Если ты любишь меня, подойди, поцалуй.

– Как же! – И Елена пошла.

Раза четыре Елена заставляла Плотникова идти вперед, бегала от него, раза четыре он нагонял ее и обнимал, но Елена только раз дозволила ему поцеловать себя – и то тогда, когда не могла справиться с ним. Так они дошли до мостика.

– Пойдем завтра за малиной? – сказала вдруг у мостика Елена Плотникову.

– Приду, приду.

Илья Назарыч пошел вперед, а Елена далеко отстала от него. В слободе ее четыре женщины спрашивали: а что ты, Олена, на покос не пошла? По грибы так пошла…

Рано Елена легла спать, долго она думала о нынешнем дне, сердце билось радостно, лицо горело. «Все я буду с ним ходить… Ишь, цаловаться просит! как же: на вечорку бы, – а то… А поцалую же я его!..» И она крепко обняла подушку… Так и заснула.

На другой день Елена уже не много дичилась Ильи Назарыча. Когда оба они набрали много малины, находились вдоволь, напелись и надумались вволю, то, сойдясь вместе, сели рядом и стали закусывать.

– Чтой-то ты прежде такой ласковой да шут был, а теперь все молчишь?

– Невесело, Елена Гавриловна.

– Будь ты проклятая хвастуша! Кто те по затылку-то колотит, что ли?

– Елена! – И он обнял Елену.

– Слышь, Илька! в последний раз говорю: ей-богу, никогда не буду с тобой ходить.

– И не ходи, черт с тобой! – Илья Назарыч закурил папироску.

Оба замолчали.

– Как бы нам, Елена, видеться с тобой чаще? – спросил вдруг Илья Назарыч.

– А по малину будем ходить.

– А зимой?

– Вечорки будут.

– А если тебя замуж выдадут?

Елена задумалась.

– Ну уж, не выдадут. Ни за кого не пойду.

– А за меня пойдешь?

– Что дашь?

Елена встала, пошла в малинник, за ней шел и Плотников.

«Экая я дура, – думала она. – Зачем это я столько наболтала?» Малины было очень много, она, стоя на коленях, теребила ее с веток и бросала горстями в набируху. Лицо ее словно жгло что-то, голова как будто горела…

– Иля-у! – крикнула она во все горло, потому что Плотников давно не кликал ее.

– Здесь, – сказал негромко Плотников. Он был позади ее, в двух шагах. Она вздрогнула, оглянулась, он тоже оглянулся. Он и она улыбались, но видно было, что и Плотников был, как говорится, не в своей тарелке, т. е. машинально рвал малину. Вдруг Елена подвинулась к нему на коленях и, подавая крупную белую ягоду, сказала:

– Надо?

– Давай.

– Нет, не хошь!

Плотников хотел схватить ее за руку, но она не давала ее. Наконец он схватил ее руку, сжал крепко; Елена взвизгнула, наклонилась к нему, он ее обнял… Тут она вдруг подняла лицо, Илья Назарыч крепко начал целовать ее, и Елена, обняв его шею левой рукой, поцеловала его и отскочила.

– Молчи! Иля!.. Никому не говори. – И она опять стала собирать малину. Стыдно ей стало, но и весело как-то, так весело, как никогда. Теперь она не чувствовала в себе никакого горя. Опять сели, стали целоваться без принуждений. И долго они целовались; Елена чувствовала себя самой счастливою женщиной; теперь только она поняла, что эти поцелуи далеко лучше, чем на вечорках.

– Ты, Иля, женишься на мне? – спросила она вдруг Илью Назарыча, обнимая его, смотря ему в глаза.

– Женюсь, Леночка.

– А бить не будешь?

– Нет.

И опять они целовались долго-долго. Домой Елена Гавриловна пришла веселая и долго распевала одну песню: «Што поеду ли я, молодец, в Китай-город…» Но невесело было Илье Назарычу: когда он пришел домой, отец пьяный бил своего товарища, мастера Китаева. Стал Илья Назарыч унимать его, он кинулся на него и так побил, что Илья Назарыч встал с полу с окровавленным носом и большими синяками на лице и на лбу.

Глава XII. Петровский рудник

В это время уже половина осиновцев обеих половин кончали страду. Надо заметить, что осиновцы хотя и назывались разными названиями по работам, но все они называли себя мастеровыми. Большая же часть их называлась непременными работниками. Эти непременные работники делились на два разряда: конных и пеших; конные возили дрова, уголь, руду к фабрикам и справляли другие работы; пешие работали на фабрике, в рудниках и у рудников. Конным назначалось работать 200 дней в году, пешим 125; с первого мая по первое ноября им полагалось работать половину месяца на заводе, половину на себя. Но это были только правила, на деле выходило напротив в Осиновском заводе: все зависело от управляющего, приказчиков и надзирателей. Так что Токменцов и сотни его товарищей пользовались свободой много-много месяц в году, и против этого они ничего не могли сделать, потому что прогульный день им ставился в вину, за которую их наказывали. Кроме этого, их еще стесняли и на провианте: например, Токменцову полагалось провианта четыре пуда в месяц, а давали три и два пуда; на Гаврилу, до пятнадцатилетнего возраста, – полтора пуда, а давали пуд или тридцать фунтов. И против этого осиновцы не могли ничего говорить, потому что жаловаться некому, да и за жалобу, если бы она была сделана, им пришлось бы поплатиться своей шкурой, и они все-таки не получили бы того, что бы им следовало. Поэтому положение рабочего народа было нелегкое. Не все, конечно, были в таком положении. Писаря, называвшиеся тоже непременными работниками, служившие в конторе и заправлявшие делами, кроме членов конторы (которые служили по найму за хорошую плату и были больше отставные чиновники), – те, называясь мастеровыми, получали наравне с рабочими провиант. Итак, в Осиновском заводе, по-настоящему, было два класса людей: непременные работники и мастеровые, и оба назывались нижними горными чинами. Мастеровые, собственно говоря, означали мастера, т. е. не так, как понимали рабочие, что мастеровой – значит работник. Мастеровые были нарядчики, приказчики и другие должностные лица на рудниках и в фабриках – люди, с детства не знавшие тяжелой работы. Эти люди занимались торговлей в заводе, из них были плотники, столяры, портные (впрочем, портным и сапожным ремеслом в заводе больше занимались отставные солдаты и приезжие мещане, так же как и в гостином было два купца не