Глумовы - Федор Михайлович Решетников

нравится, чем другие девицы; но он что-то находил отталкивающее в ее натуре, какой-то тяжелый туман ложился в это время на его мысли; он старался гнать прочь этот туман и только думал: она девушка славная, я одну ее люблю, – и при этом он потягивался, кровь билась сильнее, в голове чувствовался жар…

Когда он увидал в лесу Елену, на него напала робость. Он бежал за ней, ему хотелось обнимать и целовать ее целый час, целый день; утром он думал, что ему легче достанется Елена, он смелее приступит к ней, а теперь его пробирала дрожь, он сделался не то скучный, не то злой.

Что чувствовала Елена? Она обрадовалась, что Илья Назарыч пришел, но ей вдруг стыдно сделалось, что она одна в лесу с мужчиной, и она убежала в лес, а поди, ищи ее в лесу, где ей чуть ли не каждый пень знаком. Сперва она чувствовала, что она бог знает в каком благодатном месте находится: дышалось свободнее, петь хотелось, плясать хотелось, каждое дерево шелестило своими мохнатыми ветвями как-то любезно, пахло хорошо, муравьи ее забавляли; но потом ей вдруг сделалось грустно. «Зачем я убежала от него?… Нет, нет… Пусть побегает, порыщет!.. Он в халате, пусть издерет его… Вот смехота-то будет…» Потом ей хотелось высказаться ему, но что она ему скажет?

С час уже прошло так. Они все удалялись дальше в лес; Илья Назарыч все был позади. Наконец, она вышла на полянку, вокруг которой рос высокий сосновый и осиновый лес, солнце приветливо смотрело в это благодатное место, грело. Села Елена около лесу, спиной к солнцу, положила на землю около себя набируху, в которой было уже много грибов. Вздохнула она тяжело, задумалась, глядя в угол – в лес, стала считать деревья, задавило что-то в груди, и вдруг покатились из глаз слезы; пошли и пошли… Хочет Елена унять слезы, а они пуще и пуще идут. «Господи! – шепчет она и смотрит в небо. – Го-о-споди!.. Какая я несчастная. Пожалей Ты меня, пожалей тятеньку и маменьку…» Наконец, она вздрогнула, утерла ладонью мокрое лицо, стало легче… Вдруг она обернулась налево – стоит Плотников и смотрит на нее. Вскрикнула Елена от испуга, вскочила, схватила набируху и убежала в лес.

– Елена!

Елена молчит.

– Елена-у!

– Ну-у!

«Господи, какая я дура… При нем-то разнюнилась!.. Чтой-то это со мной?… Дурак! Подмечать, ишь ты…»

Она ушла очень далеко от Плотникова, стало ей весело, и она запела, сначала едва слышно, потом громче и громче заводскую песню:

Калинушка да с малинушкой

Раным-рано расцвела.

На ту пору-времечко

Мать дочь родила (два раза).

Споила, вскормила —

Замуж отдала.

Я на свою маменьку

Ой да осердилася;

Я ко своей маменьке

Три года не приду;

На четвертый годочек

Пташечкой прилечу (два раза).

Сяду во зелен сад,

Тоскою-кручиною

Весь сад осушу,

Слезами горючими

Речку пропущу.

Матушка по сеничкам похаживает,

Невестушек-лапушек побуживает:

«Станьте вы, невестушки,

Лапушки мои!

Што у нас за пташечка

По саду поет?

Где же эта пташечка

Причеты берет?»

Первый братец сказал:

«Пойду посмотрю».

Другой братец сказал:

«Пойду застрелю».

Третий братец сказал:

«Пойду приведу» (два раза).

За стол посажу.

Стану ее нежить,

Ласкать, цаловать:

Это наше дитятко

С чужой стороны.

Эту песню она пела с таким чувством, что ничего не замечала кругом, а шла тихо, бессознательно, куда глаза глядят, кружась в лесу.

Илья Назарыч бесился. Он не понимал, отчего Елена плачет, и, как он увидал ее, она убежала в лес, а теперь поет. «Уж догоню же я ее».

– Елена-у!! – крикнул он громко.

– Илька-у!! Ау-у!! – откликнулась Елена.

Илья Назарыч нагнал Елену. Она сидела около тропинки и ела хлеб. Набируха ее была полна с верхом, у Ильи Назарыча и половины не было грибов.

– Ой-ой! Как вы халат-то отполысали! – Елена захохотала. Халат Ильи Назарыча действительно был продран во многих местах. Илья Назарыч поставил набируху на землю, рядом с набирухой Елены.

– О-о! сколько грибов-то! Какой вы ротозей! По воронам у вас глаза-то смотрели, что ли?

– Так что-то. Счастья нет… – И он сел рядом с ней.

– Хлеба хочете?

– У меня свой. – И Илья Назарыч стал есть свой кусок ржаного хлеба. Сидели молча минуты две.

– А я какую славную кучу нашла груздей… Вот этих самых. Восемь, никак, срезала.

– Я рыжиков много нашел.

– Ну уж!.. А у меня какие славные рыжики! Глядите. – И она сняла четыре больших белых гриба; в набирухе лежал пласт очень мелких рыжиков.

– Ты зачем давеча плакала? – спросил Елену, немного погодя, Плотников.

– Когда?

– На полянке.

– Уйди! Когда я плакала! я так… Много будешь знать, состаришься…

Вдруг Илья Назарыч обнял Елену и поцеловал. Елена вырвалась, вскочила и закричала:

– Ну чтой-то, в самом деле, за страм! – И она, схватив палку, прибавила, чуть не плача: – Подойди только, лешак экой, как я те учну хлестать! Разве можно так-то?

– Ты любишь меня?

– Вот уж! стоит экова фармазона любить… – И она улыбнулась.

Елена встала, взяла набируху и пошла.

– Посидим.

– Домой надо.

– Да ведь дома никого нет.

– Чего я шары-то стану продавать! – И она пошла весело и запела: «Все-то ноченьки…»

– Елена! Я те подарок принес.

Елена остановилась, улыбнулась и сказала:

– Врешь! Ну, давай.

– А поцалуешь?

– Ой, нет! – И она отвернула лицо.

– Возьми.

Елена подошла к Илье Назарычу, он дал ей горсть красных пряников и четыре конфетки.

– Покорно благодарю, – сказала стыдливо Елена.

Пошли. Елена шла впереди, а Плотников позади ее.

Илья Назарыч шел злой. Ему вдруг досадно сделалось, что Елена не поцеловала его за подарок, как будто играет им. Но ему все еще хотелось достичь своей цели, иначе что же ему за польза была идти по грибы сегодня, тогда как сегодня у него была работа в конторе.

– Что же вы назади-то идете как нищий! – сказала вдруг Елена, обернувшись к Илье Назарычу.

– И здесь ладно.

– Ладно! Я не люблю, кто за мной примечает.

– Я тоже не люблю, – сказал ядовито Илья Назарыч. Елена остановилась. Илья Назарыч пошел и не глядел на нее. Когда он поравнялся с ней, она ударила его по плечу рукой и с хохотом убежала в лес. Илья Назарыч немного повеселел и пошел было за ней в лес.

– Догони! Ну-ко? Кто скорей бегает? – крикнула Елена, заливаясь хохотом