Путеводитель по судьбе: От Малого до Большого Гнездниковского переулка - Геннадий Красухин

Дожидаться, когда ему на неё укажут, Юра не стал. Он подал заявление об увольнении по собственному желанию.

Свидетельствую: это заявление невероятно расстроило Сырокомского, который любил независимых людей. Он уговаривал Юру остаться хотя бы обозревателем, обещал ему свободный график. Однако работать в газете Чаковского Юра больше не хотел.

И ушёл он не в «Новый мир», а в никуда, на «вольные хлеба». Это через некоторое время, узнав о его положении, позвал Твардовский Буртина к себе в журнал.

Письмо, восстанавливающее честь и достоинство покойного Виталия Александровича Сырокомского, мы напечатали в «Знамени», которое давно уже переехало с Тверского бульвара.

Но в то время, о каком я вспоминаю сейчас, журнал был именно там, в доме № 25. А по прямой от него – через бульвар и чуть забирая влево, находилась городская усадьба 1850-го года, перестроенная в 1874-м году знаменитым венским архитектором А. Е. Вебером. Тот прибыл в Москву по приглашению предпринимателя и мецената Александра Александровича Пороховщикова, известного тем, что он возвёл культурный центр «Славянский базар», куда входил и популярный у интеллигенции ресторан. Увы, ничего не сохранилось – ни центра, ни ресторана! Вебер двухэтажную усадьбу перестроил, но не надстроил. Надстроили её уже в советское время. Мимо неё мы сейчас как раз и идём. За ней в глуби стоит ещё более древний дом – 1820-х годов. Вебер и его перестроил в 1874—1875-м. Этот дом знаменит тем, что здесь в 1900—1915-х годах находилась редакция сатирического журнала «Будильник». Того самого, который основал карикатурист Николай Александрович Степанов в 1865-м году. Выходил он шесть лет в Санкт-Петербурге. Потом через два года с 1973-го стал издаваться в Москве. Именно в нём начал печататься с уморительными своими рассказиками двадцатилетний Антоша Чехонте, постепенно мужая и превращаясь в Чехова.

В 1900-м году, когда редакция «Будильника» переехала в Малый Гнездниковский, журнал подводил итоги уходящего XIX века.

Например:

«– Какая разница между началом и концом XIX века? – В начале мечтали о зАмках, в конце о замкАх». Или:

«Одного только не исполнил век – это летание по воздуху, но зато остались усовершенствованные способы вылетания в трубу, купцов, биржевиков и др.»

Грустный юмор. Тем более грустно читать его сегодня, в октябре 2008-го года, когда и зАмки и замкИ ещё месяца два назад были одинаково вожделенны для многих. Но вот – хозяева многочисленных зАмков нынче мечтают от них избавиться, повыгодней их продать. Но не получается повыгодней. И даже просто продать. В связи с понижением значения технического индекса Московской межбанковской валютной биржи более чем на 5 % торги на Фондовой бирже приходится периодически приостанавливать. Падает индекс Российской Торговой Системы – то есть неумолимо снижается стоимость акций и ценных бумаг кампаний, которые вчера ещё демонстрировали миру свою всё возрастающую финансовую мощь. Катится вниз значение технического индекса, а это значит, что нефтяная труба, ещё недавно приносившая фантастические барыши силовикам, купцам, биржевикам, превратилась в трубу изобретённого в прошлом веке пылесоса, который неумолимо всасывает в себя огромные, непосильным трудом нажитые состояния.

Малый Гнездниковский, дом 9/8, строение 1

Конечно, Сырокомский и сам виноват в том, что пришедшие уже в обновлённую газету сотрудники воспринимали его не так, как мы, начинавшие реформы в «Литературке» вместе с ним. «Я только из твоей книги узнал, – говорил мне работавший со мной в одном отделе Игорь Тарханов, прочитавший «Стёжки-дорожки», – о роли Сырокомского в газете. Ты не представляешь, как я его боялся! А как его боялась Ляля Полухина (сидевшая с Игорем в одной комнате)! А Фёдор Аркадьевич!»

Ну, Фёдор Аркадьевич Чапчахов, наш редактор, член редколлегии, боялся любого начальства. Но что было, то было. Хмурый, властный, строго взыскивающий за ошибки начальник наводил страх на подчинённых.

Я писал в «Стёжках», как ответил он своему другу Алику Борину, удивившемуся, для чего ему, Сырокомскому, культивировать в редакции такой свой образ. «Они мне на шею сядут, – говорил Виталий Александрович. – Они должны ощущать дистанцию между нами».

Сам он об этой дистанции забывал, едва выходил из здания газеты. Многие мои коллеги, оказавшиеся с ним в командировке, диву давались, каким он был простым и естественным в поезде, в гостинице… «Добрым!» – суммировал свои впечатления кто-нибудь из них и добавлял: «А приехал в редакцию и ведёт себя так, как будто мы с ним никуда не ездили».

«В моих глазах, – написал мне мой бывший коллега, пришедший в газету много позже меня, – он сродни Тевосяну, другим сталинским наркомам, которые очень много сделали для развития своей отрасли, но были убеждёнными коммунистами, «винтиками» командно-административной системы и людьми очень сложными, отнюдь не идеальными».

Любопытно, что написавший такую характеристику бывший наш сотрудник считается – и заслуженно! – весьма прогрессивным критиком, ведёт прогрессивный журнал, где его, как я заметил, сотрудники побаиваются. Нет, он не подражает Сырокомскому, но способен загасить любой дружеский порыв, если, по его ощущению, нарушена дистанция между ним и другими. А её он выдерживает аккуратно и тщательно.

Так сказать, не пьёт, не курит…

Вообще не пьёт, не курит. Не только с тобой.

Но с тобой – тем более не станет, если, конечно, ты ему не ровня!

Вот этого в Сырокомском не было: он не мерился с другими ни весом, ни положением.

Разумеется, он был не идеален, но со сталинскими наркомами я бы его равнять не рискнул. Разве только в методичном следовании тому, в чём был убеждён?

Но в чём? Убеждённым коммунистом никто из нас, хорошо его знавших, не назвал бы даже в дурном сне. Однажды он с Ирой Млечиной, его женой, до замужества работавшей в нашей газете, приехал в писательский дом под Ригой «Дубулты». И очень легко вошёл в сложившийся дружеский наш круг: Булат Окуджава, Натан Эйдельман, Стасик Рассадин, Олег Чухонцев, Юлик Крелин, Алик Борин. Мы были разными людьми, но в одном сходились твёрдо: все не любили советскую власть. Очень быстро выяснилось, что и Виталий Александрович её не любит.

Другое дело, что он верил в социализм с человеческим лицом. Так и мы в него верили. Особенно читая о действиях дубчековской команды в Чехословакии. Возможно, чехи добились бы своего, дай им довести до конца задуманное. Не дали – именно убеждённые коммунисты, именно «винтики» командно-административной системы, которые и называли её социализмом, и ни о каком другом социализме, кроме ленинско-сталинского, не хотели слышать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});