Через соловьиный этаж - Лайан Герн

Иногда я бродил в одиночестве, пересекал реку по плотине или вплавь и исследовал дальний берег, заходя глубоко в горы, где фермеры тайно работали на полях, скрытых среди деревьев, неведомых и потому не облагаемых пошлинами. Новые зеленые листья распускались в подлесках, каштановые рощи оживали первым жужжанием насекомых, ищущих пыльцу на золотых сережках. Фермеры так же суетились, несмолкаемо ворчали на повелителей Отори и на бремя вечно поднимающегося налога. Иногда проскакивало имя господина Шигеру, и я узнал о горьком сожалении большинства простых людей, что в замке правит не он, а его дяди. Такие мысли считались государственной изменой, поэтому высказывались только ночью или в глухом лесу, где их никто не мог услышать, кроме меня, а я ни с кем не делился.

Природа разразилась весенним взрывом; воздух потеплел, вся земля ожила. Я не мог найти покоя и не понимал, почему. Что-то должно было произойти, но что? Кенжи отвел меня в квартал удовольствий, чтобы я развлекся там с девицами, и мне удалось хоть на некоторое время забыть о своей тоске. Я не сказал учителю, что уже бывал в подобных заведениях вместе с Фумио. Девушки вызывали во мне не только страсть, но и жалость. Они были так похожи на девчонок, с которыми я вырос в Мино. Скорей всего, они из таких же семей, их толкают к проституции голодающие родители, они буквально продают своих дочерей, некоторые из которых едва вышли из детского возраста. Я внимательно осматривал их лица в поиске своих сестер. Стыд переполнял меня, но не останавливал.

Настал период весенних праздников, улицы и часовни полнились людьми. Каждый вечер били барабаны, лица и руки барабанщиков лоснились от пота в свете фонарей — они были так одержимы своим делом, что не знали устали. Я не смог устоять перед разгаром празднеств, неистовым самозабвением толпы. Однажды вечером я отправился туда с Фумио; мы шли за статуей бога, которую несла по улице толпа возбужденных людей. Я уже попрощался с другом, и тут меня пихнули, и я чуть не сбил с ног приземистого человека с уродливым, но проницательным лицом, похожего на коробейника, какие иногда приходили в Мино. Я узнал его: то был странник, который останавливался у нас на ночлег и предупредил об опасности. Прежде чем я успел увернуться, в его глазах мелькнуло осознание чего-то и жалость: он узнал меня.

Раздался крик:

— Томасу!

Я покачал головой, изобразив пустое удивление на лице, но коробейник не сдавался.

— Томасу, это же ты, мальчик из Мино?

— Вы ошиблись, — уверил я, — не знаю никого с таким именем.

— Все подумали, что ты умер!

— Не понимаю, о чем вы, — рассмеялся я, словно он отпустил невероятно смешную шутку, и попытался пробиться обратно в толпу.

Странник схватил мою руку, чтобы удержать, и когда он открыл рот, я уже знал, что он скажет.

— Твоя мать умерла. Они убили ее. Они убили всех. Ты единственный, кто остался в живых! Как тебе удалось сбежать?

Он пытался притянуть мое лицо поближе к себе, я чувствовал запах из его рта, пот.

— Ты пьян, старик! — сказал я. — Моя мать жива и пребывает в полном порядке в Ноф. — Я оттолкнул его и потянулся за ножом, сменив смех на гнев. — Я из клана Отори.

Странник отступил:

— Простите меня, господин. Я ошибся. Теперь я вижу, что вы не тот человек, за кого я вас принял.

Он был немного пьян, но страх отрезвил его.

В голове промелькнуло несколько мыслей сразу. Самая неотложная требовала, чтобы я убил этого безобидного коробейника, который пытался предупредить мою семью об опасности. Я в точности представил себе, как это произойдет: я уведу его в сторону по дороге, подставлю подножку, лезвие лишь коснется артерии на шее, он упадет на землю, будто пьяный, и я оставлю его истекать кровью. Если меня кто и увидит, то не посмеет задержать.

Мимо нас волной текла толпа, я держал в руке нож. Странник пал на землю, опустив лицо в грязь, и стал невнятно молить меня сохранить ему жизнь.

Я не могу убить его, подумал я, в этом и необходимости нет. Он убежден, что я не Томасу, даже если и питает сомнения на мой счет, то не посмеет никому рассказать о них. В конце концов, он один из Потаенных.

Я отошел в сторону и, гонимый толпой, добрался до ворот часовни. Затем свернул на тропу, идущую вдоль берега реки. Там было темно, пустынно, но я не переставал слышать крики возбужденной толпы, монотонный напев жрецов и глухой бой колокола в храме. Река плескалась, облизывая лодки, доки и камыш. Я вспомнил первую ночь в доме Шигеру.

Река вечно течет у двери. Мир всегда остается снаружи. А жить нам нужно в этом мире.

Сонные собаки послушно проводили меня взглядами, когда я проходил через ворота, а стражники не заметили вовсе. Обычно в таких случаях я прокрадывался в караульню и заставал их врасплох, но этой ночью душа к шуткам не лежала. Я с горечью думал, какие они нерасторопные и невнимательные, с какой легкостью сможет войти сюда любой из Племени, как это уже однажды сделал наемный убийца. Тут вдруг меня переполнило отвращение ко всему миру — миру хитрости, двуличности и интриг, где я был на высоте. Мне хотелось снова стать Томасу, сбегающим вниз по горе к дому матери.

Слезы подступили к глазам. Сад переполнялся ароматами и звуками весны. При лунном свете едва распустившиеся цветки отдавали хрупкой белизной. Их чистота пронзила мне сердце. Как может мир одновременно быть столь прекрасен и столь жесток?

На веранде мерцали лампы, на теплом ветру оплывали свечи. В тени сидел Кенжи.

— Господин Шигеру ругает Ихиро за то, что он потерял тебя. Я сказал ему: можешь приручить лису, но ее не превратить в домашнего пса!

Он увидел мое лицо, когда я проходил через полоску света.

— Что случилось?

— Моя мать мертва.

Только дети плачут. Взрослые вынуждены мириться со смертью. В глубине моего сердца плакал ребенок Томасу, но Такео не проронил и слезы.

Кенжи подступил ко мне ближе и спросил:

— Кто сказал тебе об этом?

— Один знакомый из Мино был в часовне. — Так он узнал тебя?

— Да, но я убедил его, что он обознался. Пока он думал, что я Томасу, он и сообщил мне о смерти матери.

— Мои соболезнования, — равнодушно сказал Кенжи. — Надеюсь, ты убил его?

Я ничего не ответил. В этом не было нужды. Кенжи знал ответ, еще не задав вопрос. Придя в ярость, он сильно ударил меня по затылку, как делал Ихиро, когда я пропускал мазок в иероглифе.

— Ты дурак, Такео!

— У него не было оружия, абсолютно безобидный. Он знал мою семью.

— Именно этого я и боялся. Ты позволил жалости остановить себя. Разве тебе неизвестно, что человек, которого ты пощадишь, будет вечно ненавидеть тебя? Ты всего лишь подтвердил, что ты Томасу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});