Пламенный цветок (СИ) - Ризман Мира Keganis

— Вы можете читать чужие мысли? — Рениса похолодела от ужаса. Подобная новость буквально переворачивала все события её недавнего прошлого. Она пыталась осознать, как много Филипп мог узнать и что теперь ей с этим делать.

— Странно, что вы об этом беспокоитесь, — хмыкнул он. — До сих пор мы с вами прекрасно находили общий язык, не вижу причин это менять. Вдобавок я не настолько способный телепат, чтобы вам следовало меня опасаться. Что до принцессы, ход её мыслей можно было угадать и без какого-либо вмешательства. У неё же всё на лице написано!

Рениса недоверчиво взирала на Данье, но тот продолжал лучезарно улыбаться, и, видимо, желая её совсем успокоить, открыл поднос. Он подхватил небольшой серебристый чайничек и начал наполнять грубоватую кружку янтарным напитком. Рениса оглядела принесённый перекус и невольно поморщилась — перед ней оказался всё тот же набор: пара галет, несколько полосок вяленой рыбы, крошечная баночка со сливочным маслом и ломтик засушенного яблока. Скудная корабельная пища обещала в скором времени встать комом в горле.

— Вот, держите чай, он тут вполне сносный, — протягивая кружку, сказал Филипп. — И потерпите немного, к ночи «Эмальгион» разгонится, а там ещё день-два, и мы будем на месте.

— А что агни Аулусу всё-таки нужно от этого Трёхликого? — отпив глоток чуть пряного напитка, спросила напрямую Рениса. Ходить вокруг да около, зная, что Данье способен «прочитать» все её уловки, не имело смысла.

— Пока не могу сказать, — вновь ушёл от ответа Филипп. — Возникли дополнительные трудности, но вскоре всё должно проясниться. Возможно, к нам даже прибудет помощь…

Ренису тяготила неопределённость, но все последующие попытки выведать хоть что-то более конкретное закончились неизбежным провалом. Данье проявил себя настоящим мастером, продолжая стойко скрывать факты под самыми благовидными предлогами. Он продержался ровно до того, как Рениса закончила скромную трапезу, после чего поспешно покинул каюту, обещая заглянуть к обеду. Вот только узнать сдержал ли тот своё слово, не удалось. Вновь оставшись наедине со спящей принцессой, Рениса ощутила накатившую вдруг слабость и усталость. То ли дело было в странном незнакомом чае, то ли всё же её вымотала тяжёлая бессонная ночь, но спать захотелось нестерпимо. Не в силах бороться с собой, Рениса прилегла на кровать и, едва её голова коснулась подушки, как отяжелевшие веки сомкнулись, а сознание ускользнуло в сонную негу.

* * *

Жуткий грохот, заставивший содрогнуться всё вокруг, мгновенно разбудил Ренису. Корабль неистово мотало, так что она чудом не слетела с кровати, инстинктивно вцепившись обеими руками в прибитое к стене основание. В каюте было темно и беспредельно страшно. Бушующие волны яростно обрушивались на деревянные борта галеона, и те жалобно скрипели под их ожесточённым натиском. Ветер выл, словно ополоумевшая банши, так что закладывало уши. Яркие изломанные молнии то и дело вспыхивали, изредка выхватывая из темноты неясные силуэты. От мощных раскатов трясло обшивку, а сердца замирали от дикого первобытного страха перед свирепой стихией. Рениса вжалась в кровать и едва могла дышать.

«Безумие, это полное безумие!!!» — стучало у неё в мозгу, пока корабль, словно щепку швыряло по беснующимся волнам. Она искренне не понимала, как тяжёлое судно до сих пор удерживалось на плаву и не развалилось на части. Галеон же, словно намекая, что тому осталось не долго, трещал обшивкой и отчаянно скрипел. В очередной раз жёстко сотрясаясь от грома, корабль сильно накренился, подставляя один бок исступлённо лупящим ливневым потокам. Очередная молния ворвалась в каюту, вспоров темноту, и краем глаза Рениса заметила появившуюся похожую на привидение фигуру. Облачённый в просторную длинную светлую сорочку призрак ошалело заметался по каюте. Его надсадное и жалобное подвывание почти невозможно было различить в нескончаемом неистовом грохоте. Но тут галеон внезапно приподняло, а потом резко подбросило. Корабль завертелся и закружился, словно детский волчок, и перед глазами Ренисы всё пришло в движение. Несчастный призрак не удержался на месте. Его заштормило из стороны в сторону, а потом и вовсе швырнуло в сторону. Глухой удар подсказывал о крайне неприятной встречи с дверью. Привидение жалобно вскрикнуло, но не успело даже восстановить равновесие, как новый виток корабля отбросил его к кровати Ренисы. Хрупкое тело шмякнулось прямо на неё, на секунду выбив из лёгких воздух.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Тонкий горячий ручеёк заструился по ткани платья, и Рениса с трудом подавила вопль ужаса, осознав, что это могло значить!

— Принцесса! — Она схватила Торину и, прижимая её к себе, не позволила продолжающему безумствовать на волнах кораблю вновь начать разбрасываться пассажирами. Тонкая ткань платья быстро впитывала кровь. Рениса напрасно напрягала глаза: разобрать толком в темноте насколько глубока и серьёзна рана принцессы и есть ли ещё ей так и не удалось. Лишь одно было понятно совершенно точно — Её Высочество умудрились разбить себе лоб! И, похоже, довольно сильно. Кровь и не думала останавливаться, доводя Ренису до паники. Бедняжка принцесса пребывала в неописуемом шоке, так как ничего членораздельного произнести не могла вовсе. Из её рта то и дело вылетали какие-то невнятные стоны и испуганные всхлипы, а слёзы лились беспрерывным потоком, что ещё больше путало. Рениса уже не могла понять отчего именно безнадёжно промокло её платье.

Рассчитывая приостановить кровь, она оторвала клок ткани от простыни и попыталась сделать принцессе повязку. Но то ли из-за того, что корабль продолжал беспорядочно вращаться и раскачиваться, то ли от отсутствия опыта, получалось плохо. Ткань отказывалась удерживаться на лбу и съезжала на глаза. Вдобавок она слишком быстро впитывала кровь и слёзы, становясь совершенно непригодной. Пребывая в растерянности, Рениса тщетно пыталась как-то поправить последнюю неудачную повязку, но сделала только хуже. Ткань прилипла к ране, и безболезненно сдвинуть её уже не получалось. Принцесса сдавленно вскрикнула и попыталась оттолкнуть Ренису, стоило только попробовать оторвать неудачную повязку.

— Простите, — едва не плача сама, произнесла Рениса, но тут корабль вновь резко тряхнуло, а затем последовало стремительное падение, от которого заложило уши. Галеон будто бы проваливался куда-то в небытие. Рениса ощутила, как расползаются по телу холодные щупальца безысходности, сковывающие дыхание и заставляющие цепенеть тело. А затем раздался сокрушительный раскат, пробирающий до костей, а потом всё внезапно стихло.

Рениса поначалу решила, что просто оглохла: безмолвие казалось абсолютным. Но спустя миг до её ушей донёсся рваный вдох Торины, которая всё так же по-детски наивно прижималась к ней. Прислушавшись, Рениса различила мерный стук своих сердец, но ни дикого рёва ветра, ни хлестких ударов дождя, ни даже плеска волн — ничего. Она скользнула взглядом по иллюминатору и не сдержала удивлённого вздоха. Голубая полоска Онио серебрила безмятежное море: о недавнем жутком шторме не намекало ровным счётом ничего. Она бы так и сидела, пребывая в полном недоумении, если бы рядом не зашевелилась Торина:

— Голова… болит… очень, — всхлипнула принцесса, кренясь на бок.

Сердца Ренисы гулко забились от нахлынувшего разом страха. Уж не довела ли она принцессу до серьёзной кровопотери? Поддавшись порыву, Рениса резко вскочила с кровати, затем осторожно помогла хнычущей и стонущей Торине улечься.

— Я сейчас приведу помощь! — приговаривала она, прикладывая ко лбу новый обрывок простыни. Тот мгновенно намок, подгоняя решимость Ренисы. Вновь позабыв о настойчивом предупреждении Данье, она ринулась в тёмный коридор кают-компании.

Настроение 5. Сомнения. Рениса

Рениса:

На нижней палубе было почти так же светло, как днём. Огромная Онио нависала, казалось, над самим кораблём. Ещё никогда прежде Рениса не видела, чтобы луна была настолько огромной. Онио занимала собой едва ли не полнеба, впрочем, не она одна. Многочисленные звёзды, щедро рассыпанные по небосводу, совсем не напоминали те тусклые призрачные огоньки, которые привыкла наблюдать Рениса. Яркие и большие, они походили на сотни фонарей, запущённых по случаю большого праздника.