Смерть в шато - Йен Мур

выскочки в нем закипает гнев. А ведь он даже не хотел тут находиться. Валери, почувствовав, что Ричард вот-вот взорвется, взяла его под руку и повела прочь, следом за официанткой в классическом, стереотипном костюме. Черное платье с белым воротничком, оборками на рукавах и таким же чепцом было ну просто перебором, нелепость наряда заставила Ричарда с Валери улыбнуться друг другу.

– Никто из официанток больше такого не надел, – прошептала Валери, и Ричарда наконец осенило, в чем дело.

– Привет, Дженни, – тяжело вздохнул он. – Только не говори, что тебе просто нужен был предлог надеть форму?

Дженни и даже Валери захихикали.

– Ну, – тепло улыбнулась Дженни, провожая их к столу, – если в наше время нельзя чуточку повеселиться, то когда же можно? Кстати, вы оба прекрасно выглядите. Мне ужасно нравится этот цвет, Валери, он подчеркивает твои глаза.

Справедливости ради надо заметить, что цвет еще и привлекал глаза каждого второго мужчины в зале, несмотря на присутствие известных киноактрис.

– А мне нравится твой наряд, – невинно отозвалась Валери. – Очень стильный.

– Где Мартин? – с подозрением спросил Ричард. – Снаружи, наверное, дежурит в скорой?

– О нет, – ответила Дженни. – У него сегодня выходной.

Ричард не мог скрыть облегчения.

– Он на кухне, в костюме шеф-повара, – продолжила Дженни. – При полном параде, с колпаком и всеми делами. Рене ревнует.

Теперь Ричард не мог перестать думать о вопросах гигиены на кухне, если Мартин и Дженни пойдут вразнос со своим нынешним фетишем на униформу, но Валери тревожило нечто другое.

– Готовит Рене Дюпон? – Кажется, она пришла в ужас. – Он traiteur?

Ричард уже собирался пошутить по поводу французского traiteur, обозначающего поставщика провизии и созвучного английского traitor, предателя, которым Рене был для кулинарной репутации Франции, но промолчал, когда рядом с ним усадили Аморетт Артур. Дженни убежала, оставив Валери, бледную как полотно, предвкушать грядущий ужин.

– Добрый вечер, мадам, – улыбнулся Ричард, когда Аморетт заняла свое место.

– Добрый вечер, месье, мадам. – Она выглядела не очень уверенной.

– Ричард и Валери, – представил их Ричард, зачем-то указывая на себя, а потом на Валери, как будто здесь было что перепутать.

– Аморетт. – И она снова нервно улыбнулась. – Я не хотела сюда приходить!

Очевидно, ей до смерти хотелось этим с кем-нибудь поделиться.

– С чего бы, да? – очаровательно поинтересовалась Валери, отложив переживания о будущих преступлениях Рене на потом. – Кстати, выглядите вы восхитительно. Прекрасное платье и прическа, вам очень идет.

Ричард недоумевал, что это на нее нашло. Платье было простым, черным, длиной чуть выше колена, а прическа Аморетт, откровенно говоря, выглядела так, будто ее не успели уложить. Ричард не был экспертом и, разумеется, не стал бы высказывать мнение вслух, но историк собрала светлые волосы на макушке в подобие пучка, и они казались вовлеченными в гражданскую войну, которой еще далеко до завершения. Словно Аморетт собиралась впопыхах.

– Спасибо, вы очень добры, – ответила она, явно не привыкшая к комплиментам. – Я приложила все усилия, но, честно говоря, предпочла бы провести вечер в тишине четырех стен. Устала от всей этой киношной суеты. Думала, что уже все кончено.

– Дни тянутся, это уж точно, – согласился Ричард, наливая вина собеседницам – и себе побольше.

– А сколько апломба, – добавила Валери, поджимая губы так, будто надкусила лимон. – Сколько маленьких человечков, которые думают, что они большие.

– Дело не только в этом, – с досадой произнесла Аморетт. – Я просто хочу, чтобы они назвали картину художественным вымыслом, – и дело с концом.

Она отпила вина.

– Знаете, изначально фильм планировался о Второй мировой войне, но они передумали. Лучше бы они этого не делали. Люди здесь до сих пор помнят войну, и закрывать глаза на факты не так-то просто.

– Я не знал.

Вскинув брови, Ричард глянул на Валери, которую в этот момент представляли актеру Жильбертину. Он выглядел очень эффектно в поварском колпаке, toque blanche, лихо заломленном, но, на взгляд Ричарда, пуговицы на белом кителе держались с превеликой натугой. Французские актеры – совсем другая порода, подумал Ричард, им нравится выглядеть обычными мужчинами, которые всегда плотно кушают. Валери он, похоже, понравился.

– Так много неправильного, так много неточностей! – продолжила Аморетт Артур, прерывая размышления Ричарда. Видно, решила выложить все, что наболело. – Сплошное разочарование для историка. То есть Наполеон не путешествовал со своей матерью, это нелепо. Некоторые костюмы и декорации на столе – прискорбный анахронизм. И вообще, где пленные испанцы? Это же Валансейский договор тысяча восемьсот тринадцатого года, положивший конец Пиренейской войне, а тут нет ни одного испанца.

Аморетт осушила бокал, Ричард вновь его наполнил. Валери тепло беседовала с Жильбертином, который рассказывал о меню, указывая на него и фотографию месье Корбо, его украшавшую. Будто каким-то образом развил в себе кулинарные способности, играя роль Антонина Карема.

Ужин прошел довольно приятно. Рене превзошел самого себя и подал daube de boeuf[21], вероятно вспомнив опыт в качестве повара-заключенного в различных парижских тюрьмах. Готовка на большое количество народа была его сильной стороной.

За главным столом, прямо напротив Ричарда и Валери, сидел мэр, а рядом с ним – Фридман. Тем временем Ноэль Мабит сновал по залу, раздражая людей, как оса на пикнике. По другую сторону от мэра сидела Лионель, что явно доставляло высокопоставленному лицу немалое удовольствие. Справа от Лионель обмяк в кресле Бердетт. За ним расположился Тернбулл, а вот Дженнифер Дэвис – по другую руку от Фридмана, вместе с Сашей, которая в кои-то веки смеялась, разговаривая с Сэмюэлом. Было заметно, что женщин разместили подальше от Рида Тернбулла, вероятно, по указанию Фридмана. Какая же все-таки досада, что утром Тернбулл не собирался уезжать. Брайан Грейс и Стелла Гонсалес сидели где-то в зале, разговаривали с местными шишками, вымучивая тут и там улыбку, но никого ею не обманывая. В перерывах между блюдами почти все вставали и перемещались по залу. Актеры и съемочная группа общались с людьми, все, кроме двух главных актеров, и местные, казалось, вздохнули с облегчением, что им не пришлось перед ними несколько минут лебезить.

Жильбертин извинился перед Валери, сказав, что его ждет работа, и поправил свой нелепый поварской колпак.

– Развлекаешься? – немного натянуто поинтересовался Ричард.

Валери надула щеки.

– Не особо, – ответила она. – Неужели актеры всегда говорят лишь о себе? Очень утомительно. Неудивительно, что у Саши такой скучающий вид.

Ричард посмотрел на режиссера, пребывавшей в угрюмом настроении. Она и правда скучала и бесконечно теребила меню, избегая разговоров.

– Наверняка нужно иметь особый склад характера, чтобы целыми днями возиться с актерами и киношниками. Мне так ее жаль.

Жильбертин вернулся из кухни с огромным блюдом, на котором красовался великолепный croquembouche – высокая пирамида из профитролей, изобретение Антонина Карема. Их скрепляли сахарная вата и карамель, и зрелище заставило гостей ахнуть. Актер поставил десерт перед хмурым «Наполеоном» и почти ничего не понимающим «Талейраном», после чего раскланялся под аплодисменты