Мария-Антуанетта. С трона на эшафот - Наталья Павлищева

Мне показалось или на глаза Луи действительно навернулись слезы? Он прошептал:

– Я люблю вас…

Бедный Луи, насколько я внешне подходила на роль королевы, настолько он не подходил на роль короля. Он большой и неуклюжий, растерянности и нерешительности добавляла и сильная близорукость. Луи тугодум, но если я легкомысленна, то он, напротив, обо всем размышлял обстоятельно, только делал это, как я писала – медленно и со скрипом. Его нельзя торопить с ответом, нельзя задавать быстрых резких вопросов, нельзя торопить вообще ни с чем. Когда Луи торопили, он останавливался совсем. Именно поэтому мой муж страшно не любил придворное общество, приемы, балы, где надо было быть ловким, сообразительным, острым на язык и хитрым. Мне казалось, что Луи вообще не способен на хитрость, он слишком честен и прямолинеен.

Но отзывчив и серьезен. И если Луи не торопить, если дать ему прийти в себя, то он мог продемонстрировать такие знания и суждения, каких не дождешься даже от острослова Карла Артуа.

Многие прекрасные качества моего супруга не слишком помогали ему быть и выглядеть королем, а другие слишком мешали. Но тогда Франция была счастлива, что у нее новый, серьезный, не распутный и добрый король, а я была счастлива, что он меня любит и так щедр.

Но не все было гладко в отношении меня у французов, во всяком случае, при дворе, несмотря на восхищение, появилось первое недовольство. Прискорбно, но навлек его на меня собственный брат.

В Париж приехал наш Толстый Макс. Он на год младше, и толстым был всегда. Я смотрела на братца и вспоминала того маленького Макса, который изображал Купидона в домашней постановке, где мы с Фердинандом играли пастушка и пастушку. Как же давно это было! Словно в другой жизни…

Насколько толстые люди – разные, так совсем не похожи между собой Луи и граф Прованс. Мой Луи – неуклюжий увалень, а Станислав, хотя и производил впечатление громадины, двигался легко и ловко, хотя некрасиво. Неуклюжим увальнем показался и Макс. Я вдруг воочию увидела разницу между французским и другим дворами и поняла, как изменилась сама.

За время пребывания братца в Версале мне пришлось очень много раз краснеть из-за его неловкости, отсутствия чувства юмора, твердой уверенности, что, если кто-то с ним не согласен, значит, не прав. Макс просто не желал соблюдать никаких правил этикета, а я вдруг осознала, как важны многие из них. Братец столько раз ставил всех в неловкое положение, что поневоле задумаешься о необходимости этого самого этикета.

Постепенно над ним начали смеяться, и довольно откровенно. Сам Макс этого просто не замечал, хуже всего то, что отношение к нему стали переносить и на меня. Немедленно припомнилось, что я тоже против этикета. Припомнили и о поведении моих сестер Амалии в Парме и Шарлотты в Неаполе, которые также не желали ни с кем и ни с чем считаться. Вывод был единодушным: чего ждать от этих австрийцев?

Я поражалась, получалось, что только я сумела освоиться и стать настоящей француженкой. Если честно, то было одновременно и горделиво, и горько, словно, впитав правила поведения и требования Версаля, я предала свой Шенбрунн. Но ведь матушка всегда твердила, чтобы я училась французским обычаям, не стараясь вводить свои.

Братец уехал, чему я была даже рада, а я задумалась о правильности своего решения воевать против Этикета. Нет, наверное, не стоило, все же большинство правил придуманы для того, чтобы не поставить кого-то в глупое положение или кого-нибудь не оскорбить.

Но есть же правила, которые тяжелыми камнями висят на ногах! Поразмышляв, я решила повременить и посмотреть. Отменять правила противного Этикета (да нет, теперь они не казались мне уж столь противными) нужно осмотрительно, чтобы не ввергнуть двор в хаос обид и размолвок.

Осознав, как умно придумала, я не удержалась, чтобы не поведать о своем достижении Луи. Муж долго смотрел на меня, потом согласно кивнул:

– Да, есть очень противные правила, а есть разумные. Но мне некогда этим заниматься. Займись сама.

Я была счастлива и одобрением супруга, и появившимся у меня вторым по значимости занятием. Первым теперь был Трианон.

Поразмышляв, я решила устроить там образцовое скромное и естественное жилище. Там не будет вычурности, излишних украшений, тяжеловесности, все должно получиться легко, почти воздушно, очень нежно, просто очаровательно. Позже этот стиль назовут рококо.

Луи обязательно меня поддержит, когда я скажу, что не буду тратить много денег на содержание своего гнездышка, куда можно исчезать, когда устанешь от блеска Версаля.

Мы будем прятаться там вдвоем, размышлять над серьезными вопросами, принимать серьезные решения… Вот кого там точно не будет, так это противных министров, у которых на все один ответ: «Нет денег!», и графини де Ноай с ее требованиями Этикета. И тетушек, пожалуй, тоже. Вообще, там не будет старых дам в скучных одеждах и сыплющейся с париков пудрой.

Я задумалась о том, к чему эти самые дамы и при дворе тоже. Немного поразмышляв, решила, что ни к чему. На балах они не танцуют, только сидят в сторонке и шипят, как гусыни на проходящих. Не повернись, не улыбнись, не посмейся… Надоели! Надо постепенно отучить их от дворцовых приемов. Решено, мы, молодые король и королева, и двор наш тоже будет молод!

Луи подобная перспектива просто испугала:

– А как же тетушки?

Я сделала круглые глаза:

– А что тетушки? Они уже стары, им трудно выходить из своих покоев, пусть сидят там и играют в карты.

Какие же они разные, словно лед и пламень, эти король и королева! Судьба словно нарочно свела двух столь непохожих людей на троне Франции, чтобы посмотреть, можно ли этим развалить страну.

У Луи основная забота – как сэкономить. Эти мысли ему внушил новый министр финансов Тюрго.

– Тюрго сказал, что мы должны начать экономию с себя. Прежде всего нужно пересмотреть расходы двора, которые огромны.

– Да, конечно! – горячо поддержала я мужа. Мне тоже так хотелось быть экономной. Роскошь Версаля иногда просто утомляла. – Я думаю, мы могли бы заменить мебель на менее роскошную. И гобелены тоже поменять, пусть будут скромнее. У себя в Трианоне я сделаю очень скромный интерьер, выбросив большую часть мебели, сделанной на заказ для мадам Дюбарри. И стены мне обобьют не парчой или атласом, а шелком. Как ты думаешь, Луи, это сэкономит нам средства?

Супруг смотрел на меня так, словно я говорила откровенную глупость.

– Что?

– Я думаю, экономней будет ничего не менять, ведь чтобы заказать новую мебель, нужны большие средства. К тому же куда мы денем старую?

– О, это просто! Раздадим бедным!

Я сказала что-то не то? Почему бы не отдать большое кресло или красивое канапе тем, кто никогда не сможет себе позволить заказать их у хорошего мастера?

– Дорогая, куда в скромной комнате можно поставить канапе, да и кому оно нужно?

Поняв, что я обиделась, Луи быстро добавил:

– Но в Трианоне ты можешь делать все по-своему.

Решив перевести тему на другое, я поинтересовалась:

– Ты заказал себе одежду из простой шерсти?

– Да, я буду одеваться в простую одежду солидарно со своим народом.

– А я? Я не могу одеваться в простую одежду, меня не поймут при дворе.

– Ты можешь продолжать одеваться, как и раньше.

– О, Луи, я хотела посоветоваться с тобой по поводу наряда для коронации. Как ты думаешь, стоит ли делать длинный шлейф или это может оказаться неудобным для окружающих. Вдруг кто-то наступит, ведь это не во дворце.

Муж явно помрачнел, видно, ему было непросто сказать следующее:

– Тюрго говорит, что у нас слишком мало средств на коронацию. Он полагает, что нужно провести пока только мою, а твою позже. Мы же должны экономить, ты помнишь?

Я помнила, но представить, что моей коронации не будет, не могла. И все же кивнула, словно так и надо:

– Хорошо, моя коронация будет позже.

Луи облегченно вздохнул:

– Я знал, что ты меня поддержишь, ты же разумная женщина.

Коронацию назначили на июнь следующего года, чтобы успеть изготовить новую корону и подготовить еще массу всякой всячины. Я решила, что так даже лучше, я посмотрю, как проходит коронация, и подготовлюсь, чтобы на моей все было великолепно.

– Мадам, кажется, у графини д’Артуа начались роды… – Жанна Луиза напоминала мне об обязанности быть рядом с роженицей в самый ответственный момент. Я должна присутствовать. Должна, хотя мне очень тяжело.

Я вздохнула и поднялась с кресла. Действительно, надо идти в комнату к Терезе и смотреть, как она рожает. Она рожает, а я нет! Я, которая так любила детей и мечтала их иметь! Я не могла пропустить мимо ни одного малыша без того, чтобы его не приласкать, которая готова была родить кого угодно – мальчика, девочку, хоть даже неживого, только родить, только почувствовать, что я могу!

Чуть не зарыдала от отчаяния. Но я королева, значит, не должна показывать своей слабости. Я сильная, я выдержу.