Skinова печать - Константин Алов

палки мы все стахановцы. А ты попробуй добровольно, когда никто не заставляет! В собственной лавке. Вот то-то и оно! Нет, ребята, торговать — это их работа. И мне нисколько не завидно. Каждый должен делать то, что он умеет делать хорошо.

— Хорошо, пусть торгуют, — согласился майор. — Но вот когда они лезут в правоохранительные органы, да еще взятки берут?

Крамской откупорил новую бутылку и принялся разливать.

— А ты не берешь? — спросил он с наигранным удивлением. — Если бы русских подвергали побиению камнями за взяткодательство, население у нас уменьшилось бы наполовину. Ладно, посошок и разбежались. У меня на сегодня еще шкурные дела.

— Какие дела на ночь глядя? — удивился майор, но первым стал убирать со стола остатки пиршества.

Опер и начальник подключились к наведению порядка, и через несколько минут все следы оргии были уничтожены. На этом рабочий день закончился.

Но не все в этот тихий вечер пребывали в покое и ожидании отдыха. Профессор Жидоморов бесился от ярости. В нем все клокотало. То, что антифашисты забросали его яйцами, было в порядке вещей, не это его бесило. Но вот предательского поведения «архангелов» он простить не мог. Вместо того, чтобы слиться с «Языческим братством» в едином порыве и под его, разумеется, знаменами, эти вчерашние уркаганы и бандиты играют в христиан, да еще вставляют ему палки в колеса. Их следовало проучить.

Профессор подумал: «А не пора Ли заказать самого Миху Архангельского?». Но сам же себя и одернул — рано. Сначала надо продемонстрировать противникам собственное подавляющее превосходство, а потом убирать их лидера. Тогда рядовые члены, обезглавленные, сами прибегут и попросятся в ряды его «Братства». Потому что главное для них — бить. А кого бить — укажет им он, Святополк Окаянный… Тьфу, блин, менты проклятые! Укажет он, Святополк Жидоморов.

По его приказу Шварц должен был забить «архангелам» стрелку на ближайшие дни. Да и бойцы застоялись, пора дать им размяться. Но сначала требовалось воодушевить паству на новые подвиги. И вождь назначил большой сбор. Точнее — «собор».

Хорсту позвонил сам Шварц и назначил время всеобщего схода. Собираться велели к двадцати трем. Место «собора», как обычно, — Кутузовский парк.

Уголок идеальный. Нормальным людям никогда не пришло бы в голову гулять там поздно вечером или ночью. Тропинки парка были слишком узкими, чтобы по ним могла проехать милицейская машина, и слишком неровными и покрытыми корнями для конных патрулей. Днем еще куда ни шло, но ночью любая лошадь непременно переломала бы в потемках ноги. Пешие же милицейские патрули не появлялись по ночам в Кутузовском парке с тех пор, как на службу в милицию перестали принимать сумасшедших. Потому что даже милиционеру хочется жить.

Хорст перезвонил Ботанику Ване, дальше тот сам передал сигнал по цепочке. После того, как он спас Ване жизнь, тот стал просто боготворить его.

К половине одиннадцатого почти все собрались. Шли последние приготовления к ритуалу. Одни заканчивали сколачивать факелы из черенков лопат и консервных банок, другие копали яму посреди поляны, третьи воздвигали рядом столб.

Больше всех суетились «микроны» и «карлики» — малолетки и мелкая шпана, которых Жидоморов гордо именовал будущим нации. Все дело в них, от них зависит то, в каком обществе мы все будем жить — это была его любимая фраза.

Хорсту давно надоели эти нелепые вымученные обряды вроде факельного шествия. Он считал их дешевой рекламой, но вождь-профессор придавал им огромное значение. Поэтому приходилось терпеть.

Хорст заметил Шварца. Тот по обыкновению прикрывал лицо низко надвинутым капюшоном. Они крепко обнялись по обычаю «Братства».

— Ты Витаса не видел? — спросил Хорст.

— Его сегодня не будет. Он на особом задании, — отозвался Шварц.

Что-то в его тоне Хорсту не понравилось, но что — он не понял.

В центре поляны появился Святополк Жидоморов. Это было сигналом к построению. Хорсту стало тошно — он терпеть не мог всех этих построений в колонны, но взял себя в руки и направился к своему месту в первой шеренге.

Застолье в кабинете расслабило Крюкова. Ездить под градусом он не любил и решил прогуляться. Но, отойдя от уютного особнячка на несколько кварталов, он вспомнил, что оказался практически безоружным.

Свой табельный «Макаров» сыщик предпочитал держать в сейфе дежурного по управлению. Благодаря техническим характеристикам этот пистолет служил скорее источником проблем, чем оружием самозащиты. Его легче было потерять, чем применить по назначению — для поражения живой силы противника. В работе опер предпочитал обрез двенадцатого калибра — вещь совершенно неотразимую. Но сейчас вдруг оказалось, что «Перделли» остался запертым в «рябухе».

Вспомнив о мстительных кунаках Ибрагима, сыщик устыдился собственной беспечности и поплелся обратно. Добраться до припаркованной возле особнячка «рябухи» оказалось непросто. Узкий въезд перегородила «Газель». Когда Крюков уходил отсюда, никакой «Газелью» тут не пахло. Это показалось ему странным. Учреждение давно закрылось, сотрудники разошлись по домам, наелись вкусной манной каши и теперь, вероятно, спят в своих теплых постельках. Так что тогда тут делает грузовой фургон? Привез охране рогалики и пиццу? Спросить бы водителя…

В кабине мелькнул свет. Значит, внутри кто-то есть. Опер совсем забыл, что не вооружен. Он рванул на себя дверь машины. Сюрприз. Водитель автоматически уцепился за ручку двери изнутри. Но рывок был так силен, что шофер вывалился наружу.

Крюков не стал задавать вопросов, а начал с грубого насилия. Несколько ударов достигли цели. Водитель отключился. Крюков выволок его на светлое место. Парень как парень. Волосы светлые, очень коротко острижены. На его руке опер прочел татуировку: «Витас».

Сыщик вытащил из штанов поверженного противника ремень и на всякий случай стянул ему руки за спиной и привязал к ним одну ногу. Потом осторожно подошел к «Газели» и заглянул в открытую дверь.

В тусклом свете лампочки он увидел, что салон забит плотными пакетами. Пришлось забраться внутрь и надорвать упаковку на одном из них. Увиденное заставило его вздрогнуть, спина покрылась холодным потом. Машина была под завязку набита взрывчаткой.

3

Устроившись на рынок грузчиком, Алан с самого утра начал катать тележки, доверху нагруженные коробками и банками. Кроме того, он должен был в начале рабочего дня ставить палатки, а вечером убирать. Ну, и без тележек приходилось подбрасывать товар то в одну, то в другую точку. Времени на то, чтобы поспрашивать народ насчет Полковника, не оставалось. К вечеру он просто с ног валился, а утром снова — на работу.

Перед концом рабочего дня подошел сам Муса. Он о чем-то договаривался с