Сезон ведьмовства - Наташа Мостерт

Габриель осторожно отворил дверь. От скрипа петель у него свело зубы. На расстоянии фута свирепо сверкал глазами черный кот, яростно хлеща себя хвостом и угрожающе подняв переднюю лапу. Кот зашипел на Габриеля и издал жуткий горловой звук, как будто младенец под пытками.

— Тихо, киска, тихо.

Габриель попытался успокоить животное и выставил вперед руку. Все, что угодно, лишь бы унять этот нечеловеческий вой. Кот отреагировал с молниеносной быстротой, и в следующую секунду непрошеный гость Монк-хауса уже разглядывал четыре глубокие царапины на запястье. Кровь почему-то потекла очень сильно.

Вот дерьмо! Габриель одновременно ощутил приступ тошноты и легкое головокружение. Что за ерунда, в конце концов, это же не смертельная рана. Он вытащил из кармана носовой платок и, как мог, соорудил повязку на запястье. Надо быть осторожнее, чтобы не закапать все кровью. Он нащупал возле двери выключатель и зажег свет: не стоит давать адскому отродью дополнительного преимущества. Кошачьи зрачки сузились, тварь продолжала завывать, и от этих воплей Габриеля буквально выворачивало наизнанку. Он с грозным видом двинулся по направлению к зверю, но кот, должно быть, разгадал его замысел и быстро взобрался по шторе на платяной шкаф, где сжался в тугой меховой шар, не сводя с противника злобных глаз. Ладно, по крайней мере хоть выть перестал.

Так, пора перегруппироваться. Габриель глубоко выдохнул. Дома он продезинфицирует царапины, а пока нужно заняться делом, не обращая внимания на кота. Только бы не забыть перед уходом вышвырнуть его отсюда. Дверь, наверное, специально была заперта, чтобы поганое животное не пробралось в комнату.

Спальня, как и другие помещения, оказалась прелестна. Теперь, когда сердце перестало колотиться, Габриель смог как следует рассмотреть обстановку. В комнате преобладали розовый и персиковый цвета, и хотя такую цветовую гамму легко можно было счесть кричащей, здесь она отнюдь не выглядела безвкусно. На туалетном столике возвышался огромный череп кита с букетом маргариток в одной глазнице — свидетельство прихотливой фантазии хозяйки. Габриель невольно отметил и своеобразие ее юмора: прикроватная лампа с лиловым пластиковым абажуром была выполнена в форме микеланджеловского Давида. Разумеется, без головы.

На кровати валялись початая коробка конфет и салфетка с отпечатком ярко-красной губной помады. Габриель невольно улыбнулся. Милые женские штучки. Рядом с коробкой на покрывале обложкой вверх лежала книга с потрепанным корешком. «Ум к Гермесу» — наверняка захватывающий дамский роман.

Габриель взял книгу в руки, не закрывая страницы, на которой она была развернута. Судя по виду, произведение несколько раз перечитывали от корки до корки. Мелованная бумага затерлась, шрифт размазался. Внимание Габриеля привлек абзац, жирно подчеркнутый карандашом: «Если сумеешь объять мыслью все сразу — время, место, материю… сумеешь постичь Бога». На полях убористым, но округлым женским почерком было написано:

«Божественное начало изгнано из мира, в котором мы живем. Мы создаем сложнейшие машины для ума, но при этом утратили алхимический импульс и стремление трансформироваться в идеального богоподобного человека. Вместо того чтобы помочь нам объять сокровища Вселенной, машины для ума опустошают наше сознание, превращая его в смятый бумажный стаканчик, использованную салфетку, нечто, не представляющее ценности, способное лишь отражать знания мира, но не впитывать их!!!»

Габриель состроил гримасу. «Машина для ума»… компьютер? И что такое «алхимический импульс»? Сами по себе фразы довольно туманны, но горячую убежденность, стоящую за ними, не прочувствовать нельзя. Взять хотя бы эти восклицательные знаки.

Что ж, у каждого свои причуды, как говорит Исидор. В перечне жизненных приоритетов Габриеля трансформация в богоподобного человека занимала невысокое место. Скорее он придерживался девиза «Личное преуспевание — лучшая месть».

Он собрался положить книгу на место, но тут зазвонил сотовый, закрепленный на ремне брюк. От неожиданности Габриель вздрогнул.

— Алло?

— Привет, — коротко и устало выдохнула Фрэнки.

— Что случилось?

Габриель машинально бросил взгляд на часы. Он провел в доме всего час. В резиденции Уиттингтонов еще даже не подали бутерброды с икрой.

— Они едут домой, точнее, выехали с четверть часа назад.

— Что? Почему ты сразу мне не позвонила? Пятнадцать минут. Черт, сестры, наверное, уже на крыльце.

— Извини. Уильяму стало плохо, поэтому пришлось отменить вечеринку. — В трубке послышался тяжелый вздох. — Сам понимаешь, в первую очередь я думала вовсе не о том, чтобы позвонить тебе, — сухо пояснила Фрэнки.

— Понимаю. Ладно, мне пора уносить ноги. — Габриель вдруг спохватился. — Как он?

— С ним все будет в порядке. В последнее время такое часто случается. Спасибо, что спросил. Торопись!

Габриель засунул телефон за пояс. Пора сматываться. Он оглянулся на кота, который по-прежнему злобно щерился со шкафа. Выгонять адское создание из комнаты некогда, остается надеяться, что сестры решат, будто сами забыли закрыть дверь. Так, книга лежит на покрывале, как и лежала, об этом он позаботился. Что еще? Свет, нужно погасить свет.

На лестничной площадке взгляд Габриеля упал на другую дверь, расположенную с правой стороны от комода и тоже закрытую. Может, он успеет одним глазком заглянуть? Габриель осторожно открыл дверь и просунул голову внутрь. Еще одна спальня, на этот раз в сиреневых и желтых тонах. Он без труда мог все рассмотреть, так как хозяйка оставила зажженной лампу. Перламутрово-розовые вечерние перчатки были небрежно брошены на зеркало с изменяемым наклоном, в котором отражались кровать и кисейный полог. Внимание Габриеля, однако, привлекло нечто другое: дальняя стена комнаты. Он искал фотографии — пожалуйста, вот они, целая коллекция. Любительские, студийные, черно-белые, цветные — десятки фото; одни небрежно прикноплены внахлест, другие аккуратно помещены в рамки.

Фрэнки упоминала, что сестры довольно привлекательны, и, мельком увидев их на крыльце сегодня вечером, Габриель был склонен согласиться с ее мнением. Сейчас, разглядывая их лица в полной тишине, он осознал, что «привлекательные» — слишком бесцветное определение. Эти женщины оказались не просто хороши собой по общим меркам. Минналуш и Морриган Монк были потрясающе — сногсшибательно — красивы.

Минналуш — рыжеволосая — отличалась более мягкой красотой. Скулы — высокие, как у сестры, но черты лица более округлые, не такие резкие. Губы — полные и чуть бледные, взгляд светло-зеленых глаз немного туманный, как будто Минналуш только что встала с постели и смотрит на мир еще сонным взором. Формы можно назвать пышными: тонкая талия и роскошная грудь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});