Крики в ночи - Родни Стоун

— Эмма, это Эстель Деверо. Она работает в газете „Сюд журналь-экспресс“.

Эмма осторожно кивнула, и я увидел, как Эстель улыбнулась. Мы стояли во внутреннем дворике.

— Здесь громыхала сильная гроза этой ночью…

— Было и другое событие, — сказал я. — Кто-то проник в дом и унес вещи детей.

Эстель задохнулась от удивления:

— Нет, это невозможно.

— Это он так говорит, — добавила Эмма.

— Не понимаю. — Ее голубые глаза беспокойно забегали, на лбу появилась складка. — А дежурный жандарм, который находился здесь? — Она бросила взгляд на дом, будто ожидая, что тот сейчас появится. — Где он сейчас?

Я рассказал ей, что произошло, она чрезвычайно удивилась:

— Зачем кому-то понадобились их игрушки?

— Вот именно, — произнесла Эмма, уставившись на меня.

— Вы непременно должны рассказать все полиции.

— Хорошо, — согласился я. — В следующий раз, когда увижу инспектора.

Мне не особенно хотелось капать на бедного малого, который почему-то сбежал.

Эстель в нерешительности стояла рядом с домом. Между бровями у нее опять пролегла складка. Эмма, казалось, совсем не собиралась приглашать ее войти.

— Да, трудное дело, — сказала она Эмме. — Ваш муж попросил меня помочь ему, и я собиралась отвезти его в Понтобан… Но сейчас он должен все рассказать полиции…

— Почему в Понтобан? — подняла брови Эмма, впервые проявив интерес к этому городу. Ее лицо оживилось.

Эстель посмотрела на меня и пожала плечами:

— Еще одно связующее звено… взгляд в прошлое.

Эмма вздрогнула:

— О Боже.

Даже если Эстель и заметила, виду она не подала, а просто предложила:

— Давайте поедем туда все вместе, я покажу вам город.

Я почувствовал некую уловку по отношению к моей жене. Конечно, мы оба приглашены, но, возможно, она решила, что Эмма откажется ехать. Вместо этого Эмма попыталась остановить меня.

— Джим, я не хочу, чтобы ты туда ехал, — заволновалась она.

Но Эстель незаметно подала мне знак.

— Думаю, мне все же нужно побывать в городе, — ответил я.

— Тогда я одна здесь не останусь.

Эмма не отрывала глаз от журналистки, она просыпалась от своего сна и оживала.

— Пожалуйста, — попросила Эстель. — Давайте забудем об этом. Я не хочу мешать вам. Просто месье Фрилинг попросил меня помочь. Мы хотели встретиться со старым полицейским, и я могла бы переводить вашему мужу.

— Я не хочу ни о чем знать, — процедила сквозь зубы Эмма.

— Но вы должны посмотреть город.

Эстель даже предложила, чтобы мы взяли две машины и вернулись бы своим ходом назад. Эмма могла бы походить по магазинам, зайти в музей изящных искусств, пока мы будем искать этого Элореана.

— Дорогая, ты нормально чувствуешь себя? Сможешь осилить все это?

— Конечно, да, — выпалила Эмма.

В этот момент появился Клеррар со второй полицейской машиной, в которой сидел дежурный жандарм, но не тот, что сбежал, а его замена. Мы стояли на улице на солнышке, споря о том, что случилось, чего испугался дежурный.

— Он говорит, что услышал шум, — пояснил Клеррар.

— Именно. Какая-то тварь бродила в доме.

— И что он преследовал машину много километров, пока не потерял ее.

— Машину?

— Он думает, что это был большой „пежо“.

— Он думает?

— Бушевала гроза, месье, разобрать было трудно.

— И?

— И когда он потерял ее, решил доложить в Понтобан.

— Оставив нас одних.

— Это его ошибка, месье, о которой я сожалею. Но ничего же ведь из-за этого не случилось.

Вспомнив перепуганное лицо жандарма, я подумал, не наврал ли он, но вслух ничего не высказал: и без того уже было неприятно говорить о ночном воре, стащившем книги и игрушку.

— Вы уверены, что в доме действительно что-то пропало? — спросил Клеррар. — И что это унес ваш ночной визитер?

— Я-то уверен. Никому больше не нужны мягкие игрушки.

Клеррар повернулся к Эмме:

— Так вы утверждаете, что вещи исчезли?

— Я их не трогала, — заявила та.

— Вы можете уточнить все с Ле Бревом. Мы говорили с ним когда-то об этой игрушечной собачке. — Это звучало как бред. — Собачке по имени Шоколадка.

Клеррар протер глаза, будто кража в ночи явилась еще одним свидетельством, которое они постараются обернуть против меня, будто эта уловка, придуманная мною, чтобы направить следствие по ложному пути.

— У нас есть опись, — заявил он и начал бормотать по-французски, отдавая обычные распоряжения об обыске и отпечатках пальцев, но я-то знал, что результата это не даст. Они только наполовину верили мне, Клеррар и Эстель, и даже моя собственная жена.

Эстель взглянула на свои наручные часы — золотые, на браслете — на загорелой коже:

— Если мы поедем… Я должна… Мне нужно кое-что сделать по работе, — неуверенно заговорила она.

Решение приняла Эмма.

— Мы все поедем, — сказала она. — Времени у нас достаточно.

Мы оставили Клеррара одного посреди двора и тронулись в путь.

Эмма настояла, чтобы мы высадили ее на площади рядом с рынком, где я парковался раньше. Она выглядела уставшей, но собранной, и заверила, что с ней будет все в порядке. Она предоставила Эстель и мне несколько часов. Встретиться мы договорились в сквере в центре города.

Когда мы остались одни, Эстель разогнала маленький „ситроен“, пока машину не начало трясти, и выехала из города по дороге, ведущей на север, к гряде холмов, которые притягивали ночные грозы. Она сняла жакет, и я невольно обратил внимание на ее упругую грудь под блузкой.

— Куда мы едем?

Она улыбнулась несколько мрачновато:

— Вы были правы насчет Элореана. Он все еще живет в этих краях. Свидетель того, что случилось много лет назад. Может, я задам ему от вашего имени вопросы, чтобы вы успокоились на этот счет?

Все начало становиться на свое место, и я громко закричал, но потом увидел, что моя спутница очень серьезна. Она исподлобья посмотрела на меня, ее лицо напряглось. Затем мы оба улыбнулись понимающей улыбкой. „Ситроен“ свернул с шоссе и запрыгал, как желе, по проселочной дороге среди кукурузных полей, которые тянулись вдаль и исчезали где-то у подножия гор.

Я попросил у нее помощи, и теперь она оказывала ее. Если я почему-то ждал подвоха от Ле Брева, то ей интуитивно верил. Я также решил, что она хочет сделать мне что-то хорошее, приятное.

Мы подъехали к белому каменному забору, за которым стоял дом, старинное строение, окруженное виноградниками и фруктовым садом, немного наклонившееся в одну сторону. Здание имело респектабельный вид, и скорее походило на виллу, а не на жилище крестьянина: солидный фасад, двухэтажное, с центральным входом, с жалюзи небесно-голубого цвета, скрытые от глаз внушительные пристройки сзади, в большом огороженном саду. В таких любят селиться отставные военные. Достаток и ухоженность усадьбы резко контрастировали с окрестными голыми холмами, где боролись за существование карликовые деревца и вереск.

Эстель остановила машину. Чувствовалось, что она напряжена.

— Вы все-таки хотите продолжать ваши поиски? — спросила она, повернувшись ко мне.

— Да.

— Тогда посмотрите на этот дом.

— Ну и что? Маленький симпатичный особнячок.

— В нем живет месье Элореан.

— Полицейский, который расследовал дело о пожарах?

Она открыла калитку и повела меня по дорожке, между благоухающими цветущими кустами.

— Бывший полицейский, — уточнила она. — Предоставьте его мне, ладно?

Не помню, кого я ожидал увидеть, возможно, похожего на кого-то состоятельного пенсионера в хорошей форме, этакого типичного французского пожилого доктора или адвоката, живущего в уединении. Я чувствовал себя неуверенно, осознавая, что полностью нахожусь в ее руках.

Дверь нам открыл старый человек, крупный, с толстым приплюснутым носом на мясистом лице, обрамленном остатками вьющихся волос, растрепанных и седых. Ошеломленное — вот самое точное слово, чтобы описать выражение этого лица, пока он стоял, недоуменно уставясь на нас. Он мог оказаться садовником, подрабатывающим на сезонных работах, но одежда на нем была добротной, хорошего покроя и явно дорогой.

Эстель протянула свое журналистское удостоверение.

— Месье Элореан? Можем мы войти? Я из газеты „Сюд журналь-экспресс“.

Он машинально качнул головой, будто большая старая собака, но Эстель не дала ему опомниться. Она улыбнулась и засыпала его словами, не давая опомниться. Элореан зашаркал ногами, не в силах принять решение, большими ногами в домашних тапочках.

Затем мы оказались внутри, нравилось ему это или нет. В этом крупном человеке не осталось и следа уверенности и солидности, он растерялся и казался выпотрошенным.

Дом был на удивление не просто большим, но и прекрасно спланированным и роскошно отделанным. Одна комната переходила в другую, пол в изразцах, изысканная мебель. Пышные восточные ковры, мягкая мебель, обитая цветастыми тканями, по крайней мере, двое напольных часов, огромное количество китайских вещичек, резные изделия и посуда за застекленными дверцами. Мы как-то смешались, почувствовав себя не совсем уверенно и явно растеряв, в свою очередь, былой апломб.