Селфи - Каат де Кок

звучит скорее как вопрос, нежели как утверждение.

— О, привет, — говорит Арне. Потом поворачивается и выходит из кухни.

Мы с отвисшими челюстями глядим друг на друга.

— Думаю, что надо бы мне представиться как положено, — удивленно говорит папа. Он идет вслед за Арне, а я остаюсь наедине с мамой.

— Что это было? — спрашиваю я.

— Арне было два года, когда папа от нас ушел, — говорит она. — Он его едва ли знал, а потому никогда по нему не скучал. Да так оно и лучше, правда?

— Мам, зачем ты дала папе мой телефон? Я не понимаю, как ты сейчас можешь иметь что-то общее с этим человеком! А что, если он опять сделает тебе больно?

— Да ну, Линда, слушай, он давно не может причинить мне боли. Мы расстались одиннадцать лет назад. Одиннадцать лет! Во мне уже давно все это перегорело. Неужели ты думаешь, что я до сих пор о нем тоскую? Конечно, нет. За это время, чтоб ты знала, еще трое мужчин разбили мне сердце. Да я и сама парочку сердец разбила, — улыбается она.

Чего-чего? У моей матери имеется любовная жизнь? Моя мать разбивает сердца? А почему я ничего об этом не знаю? Да и хочу ли я это знать? Одна только мысль, что какие-то незнакомые мужики целуют мою мать… а то и чего похуже. Какая гадость!

— Да, у меня были короткие романы. Ты что же думаешь, что я все эти годы жила монашкой?

Нет, ну в самом деле? Да я даже никогда об этом не задумывалась. Моя мать — это… моя мать. А не какая-нибудь озабоченная самка! У родителей секса не бывает, правда же? И если кто-то будет мне противоречить, я просто заткну уши и буду громко петь «ла-ла-ла-ла-ла».

— Я вам никогда ничего не рассказывала, потому что совершенно не хотела, чтобы вы привязались к какому-то мужчине, которого больше никогда не увидите после того, как между нами все будет кончено. Последнее, что вам было нужно, — это чтобы вас еще раз бросили. Но даже если я больше ничего не испытываю к вашему отцу, я никогда в жизни не прощу ему, что он вас покинул. И разумеется, материнский инстинкт говорит мне, что я должна держать его на как можно большем расстоянии от вас. Но тебе уже шестнадцать. Ты почти взрослая. И потому сама должна решить, хочешь видеться со своим отцом или нет.

— Ну, с этим решением я точно ошиблась, — сердито говорю я. — Обратилась к нему за помощью, а он нож в спину всадил. Я его специально попросила не звонить в полицию, а он что сделал? Побежал туда, как только мы попрощались. Я знала, что он плохой отец!

— Нет, — говорит мама спокойно. — Вовсе даже наоборот. Он поступил именно как настоящий отец.

* * *

К большому моему удивлению я замечаю, что Жюли уже стоит и ждет меня, когда в среду утром я появляюсь на ее подъездной дорожке.

Вчера вечером я звонила ей, чтобы просветить насчет всего, что случилось. О том, как явились полицейские. Как зла я была на отца. Про мой первый за одиннадцать лет обед в кругу семьи. Про безразличие Арне к отцу.

— Эй, — говорю я, тормозя и резко останавливаясь рядом с ней. — Что-то ты рано сегодня.

— Ты Фейсбук еще не смотрела?

— Нет, — говорю я, — а что там?

— На твоей странице висит твоя фотка. Топлес.

ГЛАВА 21

— Нет, нет, нет! — кричу я. — Я знала, что так и будет! Это все отец виноват! Почему ты мне сразу не позвонила? Почему не убрала мою фотографию со стенки?

— Эй, тихо, тихо, — говорит Жюли. — Я только утром увидела и сразу же набрала тебя, но ты не отвечала. Скорее всего, уже выехала из дому. И, понятное дело, я немедленно пошла на твою страницу и сняла тэг с фотки. Но тут же увидела, что ее тут же опять тэгнули.

Она протягивает мне свой телефон. Я вижу фотографию топлес на своей странице. Она висит там только пять минут, и ее уже тридцать девять раз лайкнули и двадцать три раза расшарили. Что делают все эти люди в такую рань в Фейсбуке, спрашиваю я себя. Тип, который меня тэгнул, стало быть, Брам или Йонатан, в профиле значится как Линда Топлес. Фотография была вывешена онлайн сегодня в час ночи с моим тэгом. Это пост, с которого Жюли сегодня утром сняла тэг.

Смысла в этом мало, потому что фото успело ночью набрать сто тридцать два лайка и пятьдесят четыре расшаривания. Даже мальчики, которые меня не знают, лайкнули фотку. Мне нужно бы рассматривать это как комплимент, но я чувствую себя так, словно меня вываляли в грязи.

— Что нам теперь делать, Жюли? — спрашиваю я.

Я чувствую одновременно и панику, и поражение. Холодный пот щиплет лоб, стекает по спине. Я знаю, что нужно действовать быстро, чтобы свести ущерб к минимуму, но в голове у меня ничего не происходит. Ничего. Теперь я понимаю, что имеется в виду под выражением стоять как пригвожденный, потому что именно это происходит со мной сейчас. У меня больше нет сил после всего, что случилось за последние дни. В голове словно закоротило.

К счастью, у Жюли мозги пока в порядке.

— Прежде всего, выходим в настройки Фейсбука и устанавливаем их так, чтобы никто не смог тэгать тебя без твоего разрешения, — говорит она. — Если ты норм насчет этого.

— Норм? Конечно, я норм! Если бы я знала, что такая функция существует, давно бы это сделала. Столько фигни не произошло бы! — кричу я.

— Эй, потише, нос мне не откуси, он мне пока еще нужен! Я просто помочь хочу.

— Да знаю я, Жюли, сорь. Я просто от всего этого офигеваю. Можешь кое-что сделать для меня? Я пойду домой. Мне нужно что-то придумать. И ребятам на глаза я сейчас попасться не могу. Они же наверняка все это видели! Конец жизни, Жюли.

* * *

Слава богу, и мама, и Арне уже ушли к тому моменту, как я возвращаюсь домой.

Я швыряю на пол рюкзак и начинаю рыдать. Какой все это кошмар. Какой все это гребаный кошмар. Я сделала дурацкую ошибку: поверила парню, которого не знала. И потому весь мой мир рухнул.

Фото может исчезнуть с моей стенки, но его между тем уже стопицот раз расшарили. Не сомневаюсь я и в том,