Две Дианы - Александр Дюма

— Арно, вы клеветник! — остановил его коннетабль.

— Но ваша усмешка, господин барон, достаточно выразительна! — продолжал негодяй. — Вполне возможно, говорю я, что королева к нему неравнодушна, но виконт-то равнодушен к королеве, в этом нет никакого сомнения. Любят друг друга эти два голубка, как в Аркадии, безупречной любовью, трогающей меня, как нежный пастушеский или рыцарский роман, что, впрочем, не помешало мне, прости меня Боже, выдать этих птичек за пятьдесят пистолей. Но согласитесь, господин барон, я неплохо начал и вполне заслужил свои пятьдесят пистолей.

— Пусть так, — сказал коннетабль, — но я тебя еще раз спрашиваю: откуда у тебя эти сведения?

— Ах, господин барон, простите, пока это мой секрет. Вы можете разгадать его, если пожелаете, но я еще должен таить его от вас. Впрочем, способы мои не имеют для вас ни малейшего значения, вам лишь бы достичь своих целей. А ваша главная цель — быть посвященным в планы и поступки, которые могут вам повредить, и мне кажется, что сегодняшнее мое донесение небезынтересно для вас, господин барон, и небесполезно.

— Разумеется, плут. Но надо и впредь следить за этим проклятым виконтом.

— Буду следить, господин барон. Я предан вам так же, как и своим порокам. Вы будете доставлять мне пистоли, я вам — сведения, вот мы и будем довольны друг другом. Но кто-то идет… Женщина!.. Черт! Имею честь кланяться, господин барон.

— Кто же это? — близоруко прищурился коннетабль.

— О, сама герцогиня де Кастро! Она, вероятно, идет к королю, и нельзя допустить, чтоб она увидела вас со мной… Я исчезаю…

И он быстро ушел.

Что же касается коннетабля, то он, поколебавшись, решил лично удостовериться в правоте слов Арно и двинулся навстречу герцогине Ангулемской.

— Вы направляетесь в кабинет его величества, герцогиня? — спросил он ее.

— Да, господин коннетабль.

— Боюсь, что король не будет расположен к беседе с вами, — продолжал Монморанси, обеспокоенный возможными результатами этой беседы, — и важные вести, только что полученные…

— Они-то и делают этот момент как нельзя более удобным для меня, сударь.

— А для меня неудобным. Вы ведь, сударыня, относитесь к нам очень враждебно.

— Господин коннетабль, я ни к кому не питаю вражды.

— Не питаете вражды? Что ж, вы и впрямь способны только любить? — спросил Анн де Монморанси так выразительно, что Диана покраснела и опустила глаза. — И не эта ли любовь побуждает вас противиться так долго желаниям короля и домогательствам моего сына?

Диана в замешательстве промолчала.

«Арно сказал мне правду, — подумал коннетабль, — она любит этого красивого вестника триумфов герцога де Гиза».

— Господин коннетабль, — ответила наконец Диана, — мой долг — повиноваться его величеству, но мое право — обращаться с просьбами к своему отцу.

— Итак, — заключил коннетабль, — вы все же намерены пойти к королю.

— Да, намерена.

— Хорошо! Тогда я пойду к госпоже де Валантинуа, сударыня.

— Воля ваша, сударь.

Они поклонились друг другу и разошлись в разные стороны.

XIII

ВЕРШИНА БЛАЖЕНСТВА

— Вот что, Мартин, — говорил в тот же день и почти в тот же час Габриэль своему оруженосцу, — я должен пойти произвести обход и вернусь домой лишь через два часа. А ты, Мартин, будь через час в обычном месте и жди письма, важного письма, которое, как всегда, передаст Жасента. Принеси мне его не мешкая. Понял?

— Понятно, господин виконт, но должен просить у вас милости.

— Слушаю.

— Дайте мне гвардейца в провожатые, господин виконт, заклинаю вас.

— Гвардейца в провожатые? Что за новое безумство? Чего ты боишься?

— Себя самого, господин виконт, — жалобным тоном ответил Мартин. — По-видимому, я в эту ночь опять набезобразничал. До сих пор никогда не был ни пьяницей, ни игроком, ни драчуном. А теперь я распутник! Поверите ли, сударь, я имел низость попытаться в эту ночь похитить женщину! Да, похитить! К несчастью, или, вернее, к счастью, меня задержали, и, если бы не мое имя и не ваш авторитет, пришлось бы мне ночевать в тюрьме.

— Но как же, Мартин? Приснилось это тебе или в самом деле нашло на тебя такое затмение?

— Приснилось? Вот протокол, господин виконт. Да, было время, когда я думал, что все эти позорные поступки были страшными кошмарами или что дьявола забавляло принимать мое обличье. Но вы же первый разуверили меня в этом, а к тому же я больше не встречаю своего призрака-двойника. Мой духовник тоже разуверил меня в этом… И теперь нарушителем всех законов, преступником, нечестивцем и негодяем оказываюсь я, как все меня уверяют. Ну что ж, и я в это верю… Лишь вам одному я смею сказать, что я одержимый, что иногда в меня вселяется бес…

— Да нет же, мой бедный Мартин, — смеясь, возразил Габриэль, — как я замечаю, ты просто с некоторых пор стал прикладываться к бутылочке, и тогда у тебя двоится в глазах.

— Но я пью одну только воду, господин виконт, только воду! Разве что здешняя вода из Сены ударяет мне в голову.

— Ну, а в тот вечер, когда тебя отнесли пьяного на паперть?

— Боже мой, да я в тот вечер мирно улегся спать, утром встал такой же непорочный, как лег, и только от вас узнал, как провел ночь. То же самое повторилось и в ту ночь, когда я поранил великолепного стража… То же самое было и вчера, когда я совершил это мерзейшее покушение!.. А между тем по моей просьбе Жером запирает меня снаружи на засов, ставни же я скрепляю тройной цепью! Но ничего не помогает. Видимо, я среди ночи встаю и начинаю жить гнусной жизнью лунатика. Проснувшись, я спрашиваю себя: «Что я за ночь натворил?» Выхожу, узнаю об этом от вас или из рапортов сторожей и тут же иду облегчить свою совесть исповедью. А духовник из-за непрерывных моих грехов уже отказывается их отпускать. Я только тем и утешаюсь, что пощусь и ежедневно по нескольку часов умерщвляю свою плоть, изо всех сил бичую себя плеткой. Но предвижу, что все-таки умру нераскаявшимся грешником.

— Надейся лучше, Мартин, на то, что полоса эта кончится и ты станешь прежним Мартином, благоразумным и степенным, — сказал виконт. — А до тех пор выслушай своего хозяина и точно исполни его приказ. Разве могу я дать тебе провожатого? Ты ведь прекрасно знаешь, что это строжайшая тайна и посвящен в нее только ты.

— Будьте уверены, господин виконт, я сделаю все, что в моих силах. Но я не могу за себя ручаться, предупреждаю вас.

— Право же, Мартин, это мне надоело! Да почему же?

— Потому, что у меня случаются провалы в памяти, господин виконт. Например, я думаю, что я где-то в одном месте, а оказывается, я в другом; я думаю одно, а делаю другое. Недавно на меня наложили эпитимью: прочитать тридцать раз «Отче наш» и тридцать — «Богородицу». Я решил ее утроить и остался в церкви Сен-Жерве, где более двух часов перебирал четки. И что же? Возвращаюсь сюда и узнаю, что вы посылали меня отнести записку и что я даже принес на нее ответ. А на другой день Жасента бранит меня за то, что я накануне слишком вольно вел себя с нею. И так повторялось трижды, господин виконт! Как же вы хотите, чтобы я на себя полагался? Наверняка иной раз в моей шкуре сидит кто-то другой вместо мэтра Мартина…