Дочки-матери: наука ненависти - Катерина Шпиллер

Плохой человек. Она просто плохой человек. Родилась плохим человеком, выросла плохим человеком. Ничего с этим поделать невозможно! Генетика, наверное, от каких-то предков поганые гены взыграли… Или так звёзды встали в момент её рождения… Но Антония здесь точно ни при чём. Не её кровь, не её сущность. Чужая.

А ведь она не выбросила дочь на произвол судьбы под забор, не сдала в детдом, даже в круглосуточные ясли не определяла! Антония по натуре гуманист и шестидесятник (да-да, дочечка!) и невинного ребёнка обидеть не может. Тем более, что с самого начала ещё было не совсем понятно, как жестоко судьба над ней посмеялась. Это нынче она задним умом всё понимает и правильно анализирует, а тогда… Тогда ещё была надежда, что маленький комочек вырастет во что-то родное, как Гошка. Но Гошка — один такой. Самый любимый, самый красивый, самый сладкий сынуля на свете! Куда там Таське…

Словом, на дочкин вопрос «при чём здесь я?», ответ мог быть один: да при всём! Невыносимо, когда ты права, потому что не можешь быть права — плохой человек не должен быть правым, с плохим человеком нельзя соглашаться даже в мелочах, дабы не укреплять его в его неправильности. Поэтому не дождёшься, Тасенька, моего одобрения во веки веков! И всякая дурная, глупая, с помойкой вместо мозгов, Анна будет всегда права перед тобой, хороша перед тобой, справедлива перед тобой.

Антония обо всём об этом подумала быстро, намного быстрее, чем тут написано. Буквально за пару секунд все рассуждения пронеслись в её голове привычным торнадо объяснения, самооправдания, самоуспокоения.

— Не тебе судить и осуждать человека, у которого есть большая цель и правильная мечта! — сложив у губ весьма выразительную скорбную складку, Антония выдала залп «Таська, знай своё место!». — Человек к чему-то стремится, хочет доброго и прекрасного для людей, для искусства. Работает над этим, бьётся, в чём-то ошибается, где-то идёт, возможно, не тем путём. Но пытается делать! И задачу перед собой ставит большую, настоящую…

Тася опустила голову. Потом резко вздёрнула подбородок и, чуть прищурившись, внимательно взглянула на мать.

— Ты это серьёзно, да? Я, по-твоему, живу низко и неправильно, а… эта вот… Анна… правильно и красиво? — Антония с удивлением заметила в глазах дочери… насмешку. Это что за новости?

— Ну… в общем… тебе не стоит её судить… — немножко растерянно ответила писательница, обалдев от совершенно нового взгляда дочери. Наглого?

— Ладно, ма, я поняла, — спокойно отреагировала Таська, вставая и явно не желая продолжать тему. — Я лучше пойду. Своим неправедным, безнравственным путём, ага, — и, клюнув мать в щёку, дочь ушла. Антония пребывала в смятении, ощущая, что нечто в жизни начинает меняться совсем в нехорошую для неё сторону, валится куда-то не туда… Идут странные процессы, не подвластные ни её воле, ни её желанию. Будто опухоль, которая зреет где-то внутри организма, опасная, грозящая бог знает какими бедами, а ты, вроде бы полновластный хозяин собственного тела, ничегошеньки с этим не можешь поделать и даже не понимаешь, как и что там творится. Примерно такое же ощущение.

Однажды получилось так, что в разговоре принимали участие трое: писательница, Анна и Таська, вдруг заехавшая к матери совсем не вовремя по дороге в редакцию журнала, которой она последнее время руководила. У Антонии как раз митинговала Анна. Некстати… Сейчас дочь увидит своими глазами эту «высокую правильность», ая-яй…

Тася внимательно и как бы с интересом слушала страстные речи Анны и с хорошо скрываемой иронией глядела на журналистку. Насмешку в её взгляде могла прочитать только мать: эти чуточку поднятые домиком брови всегда свидетельствовали о не вполне серьёзном отношении к собеседнику. Немножко снисходительном.

А тут как назло Анну несло особенно лихо:

— Смотрите, у государства нет денег на культуру, на театр, кино, телевидение. И это понятно, — Тасины брови метнулись вверх и тут же опустились, но Антония «прочитала»: «Почему понятно? Кому понятно? Мне — непонятно». — А богатые люди ставят себе золотые унитазы и украшают бриллиантами своих собачек… — у Анны голос задрожал от гнева и возмущения, а Тасины брови хихикнули: «Дались этим дуракам и дурам золотые унитазы! Любимая тема». — И им нет никакого дела до того, что театр гибнет, музеи замерзают, а настоящее кино не снимают, потому что оно небюджетное, не приносит доходов и его никто не финансирует. Как же так?

— А вы, наверное, предлагаете обязать богатых спонсировать нашу культуру, в частности, производство «правильных» фильмов? — тихо и вкрадчиво, едва заметно шевельнув бровями, но тут же вернув их в положение «домика», спросила Таська.

— М-м-мда-а-а! — страстно почти простонала Анна. Антония дёрнула плечами в волнении: дочь, похоже, изготовилась к прыжку.

— Вот, к примеру, мой сценарий… — сверкнула глазами журналистка, и Антония мысленно охнула: жертва сама идёт в пасть хищнику! Нашла, идиотка, перед кем о своём неснятом шедевре поговорить. — Я придумала кино о настоящем, вечном, о любви, которая всему основа и начало…

«Какая же ты оригинальная! — заскрежетала зубами Антония. — Сейчас наговорит вагон и кучу тележек ничтожных банальностей, ё-моё!»

— Но им, этим толстосумам, нужна прибыль, только прибыль!

— Ну, это понятно и логично, — заметила писательница. — Безвозмездно спонсирует только государство, ожидая своих прибылей в виде культурного и воспитанного на хорошем населения….

— А, значит, богачам, гражданам страны, это не нужно? — сощурилась и запалилась ещё пуще Анна.

— Ох… у них не столь глобальные намерения и желания. Они свою жизнь строят, свой бизнес, думая максимум о собственной семье…

— Разве это правильно? — продолжала распаляться Анна. — Почему-то вот я думаю обо всей стране, обо всём народе, о его духовной пище…

«Потому что ты — голодранка и делать тебе больше нечего», — мысленно ответила ей Антония и с досадой прочитала то же самое во взгляде дочери.

— Понимаете, Анна, — вкрадчиво и почти ласково вдруг заговорила Тася, — вот у коммунистов как раз и не получилось сделать нового человека. Такого, чтоб думал прежде всего обо всём человечестве, а не о своей семье, не о своих детях. Всякий раз, когда у них получалось нечто близкое к идеалу, выяснялось, что это жуткий Голем, чудовище, не способное ни на что хорошее, доброе, зато прекрасно умеющее пожирать детей, — на этих словах Антония вздрогнула от брошенного на неё дочерью взгляда. Что-то такое в них полыхнуло — обвиняющее, что ли, и одновременно с этим болезненное и страдающее. Что это было? Губы дочери чуть скривились в иронии, бровки домиком, голос спокойный, но глазами она устроила пожар на лице матери! Это обвинение? Этакое иносказание для неё, Антонии, разговор с матерью под видом разговора с этой дурочкой? Странно. Лучше всего сделать вид, что ничего не заметила… Да и дурочка что-то там лопочет…

А лопотала дурочка про свой сценарий, который так прекрасен, и фильм по нему был бы очень нужен людям. Таська совсем разошлась:

— Простите, а про высокие качества сценария и про его необходимость людям — это только ваше мнение или чьё-то ещё?

— Мой сценарий читали очень многие — все мои друзья и родственники — мнения не разошлись! — гордо вскинула голову Анна.

— Ага, понимаю, — закивала Тася. — А среди этих людей случайно не попались какие-нибудь известные киноведы или кинокритики, которые оценили бы его с профессиональной точки зрения?

— Я понимаю, к чему вы клоните, — сощурила глазки сценаристка. — Вы же прекрасно знаете, что нынче такие времена — за так ни один человек с весомым голосом в мире искусства не даст хорошей характеристики ничему и никому. Всё только за конвертируемую валюту! Не делайте вид, что это для вас — новость.

— Да, времена ужасные, кошмарные, — запричитала Таська, — просто ужас, какие времена! Только вот такие люди, как, к примеру, Герман, находят возможность снимать… сколько лет он снимает своё кино? Десять? Двадцать? Заметьте, дело там отнюдь не в средствах — такой проблемы у него нет. Он просто вот так по-своему снимает кино — деньги ему дают. И сценарий его фильма… по очень хорошей, скромно говоря, литературной основе, не находите? Из братьев Стругацких, если мне не изменяет помять. Или Сокуров… Вот уж некассовое искусство, нужное единицам! А деньги ему дают. Режиссёр снимает. Никому не известному Звягинцеву помогли снять «Возвращение», так дебютная лента стала сразу событием мирового масштаба. Может, причина в том, что в них, вернее, в их талант верят, потому что он очевиден?

Анна стала пунцовая и очень-очень злая.

— Вы намекаете, что я никто, звать меня никак и поэтому мне можно отказывать? — женщина уже почти шипела от гнева.

— Да помилуйте, я просто рассуждаю вслух… Ну, на самом деле, не можете же вы требовать от богатого человека, чтобы он на вас женился, если вы ему не приглянулись, правда? Почему же он должен давать вам деньги, если ему ничуточки не нравится ваш сценарий, а оценки ваших друзей и родственников его совсем не убеждают?