Дочки-матери: наука ненависти - Катерина Шпиллер

— Обещаю! Обещаю, любимая! — плакал Масик. — Доделаю, доредактирую, допишу, если нужно! И обязательно издам, клянусь! — он разрыдался и упал на колени перед носилками. Но Антония его уже не слышала.

Эпилог

Из письма Таси, которое Антония не дочитала.

«Я бреду по пляжу босиком, песок горячий, солнце шпарит, прямо у ног плещется тёплое море. Моя рука спокойно нежится в руке любимого. И это не сон, а самая настоящая явь. Моя душа рвётся наружу и бьётся где-то в горле, желая крикнуть, чтобы услышало море: «Я счастлива!» Но это же неприлично — так себя вести, поэтому я постоянно сглатываю, чтобы упихнуть беснующуюся душу назад, на место, но в горле так щекотно от её рывков и движений, что я вынуждена смеяться. «Что это ты сегодня?» — удивляется любимый, глядя на меня с улыбкой. Ему нравится, когда я такая — беспричинно весёлая, он радуется, если я просто улыбаюсь или начинаю дурачиться, как глупенький ребёнок. Часто в такие моменты он смотрит на меня теплыми глазами и говорит: «Господи, какое счастье, мы с тобой сделали это: ты весёлая!» И мне становится ещё лучше.

Ты знаешь, ма, я ведь открыла формулу счастья! Я её теперь точно знаю, могу запатентовать. А ведь она проста: любовь, свобода и правда. Когда есть все эти компоненты, счастливым не стать невозможно! И я очень жалею тебя, поверь…

В твоей жизни никогда не было ни одной из этих составляющих. Ни одной. Любить ты не умеешь и, видимо, по-настоящему никогда не любила. Твоя любовь всегда была уродливой, с условиями и ультиматумами. Если объект не соответствовал, она умирала в корчах. А, может, и без корчей… Но ты и не искала никакой любви, а ту, которая была рядом, брезгливо отталкивала и не хотела знать. Без надобности тебе.

Свобода… Какая же у тебя могла быть свобода, если всю жизнь ты — раба одной единственной задачи: состояться и всем доказать, какая ты особенная и необыкновенная по сравнению с пошлой публикой вокруг. Такое рабство посильнее реальных железных цепей, я же понимаю. Вечная борьба, поиск доказательств, аргументов для возражений и фактов, свидетельствующих против оппонента. Даже свой писательский дар ты подчинила этому рабству — кошмар! Каждая твоя книга кричит: «Посмотрите, какая замечательная я и какие ничтожные другие!» И в этом весь пафос твоих произведений, их смысл и суть. Твоё творчество исключительно и только о себе. О себе — самой лучшей. На мой взгляд, это рабство, страшнее не придумать.

И, наконец, правда. В угоду своему добровольному рабству, от правды ты отказалась давным-давно. По крайней мере, лично я тебя честной, искренней не знала никогда. Поэтому и не могла понять, что творится у тебя в голове, какие чувства тебя обуревают… Ты всегда была скрыта от окружающих покрывалом лжи, лицемерия, всяческих придумок и недоговоренностей. Ложь стала твоим поводырем в этой жизни, путеводной нитью, способом существования. Ты закутывалась в ложь всё больше и больше и, наконец, окончательно изолгалась не только в реальности, но и в своём творчестве. Ты прекрасно это знаешь, но, похоже, тебя это нисколько не тревожит.

Поэтому, бедная ма, у тебя на самом деле не было в жизни ни дня счастья, и ты понятия не имеешь, что это такое.

Я тоже очень долго не знала счастья. Сначала я не понимала, что такое любовь. То есть, сама я, как мне кажется, любить умела — обожала вас с отцом, но то ли что-то делала не так, то ли здесь виноваты ваши дефекты (про твой я уже написала), но холод и равнодушие с вашей стороны загасили мое чувство к вам и, самое страшное, уничтожили умение любить. Уже во взрослом состоянии мне пришлось учиться этому искусству заново, а это, как известно, намного сложнее, чем естественным образом уметь любить и наслаждаться этим. Много лет понадобилось на освоение любви, много, ма… Но получилось! Я люблю, я умею любить. И ещё я любима. Теперь понимаю, что это за существо — любовь — и как за ним надо ухаживать, какого оно требует отношения и обращения.

Но одной любви мало… Свободы у меня не было тоже. Я даже не знала, что это такое. Я была вся в зависимостях, комплексах и страхах. Повязана, словно цепями, так же, как и ты, своим рабством. Эти цепи пришлось сдирать мучительно, иногда вместе с кожей, с кровью, с мясом! Очень больно и страшно — а как же без цепей жить? Сначала стало просто легко дышать… А потом… потом от воздуха и ощущения лёгкости приятно кружилась голова, как после хорошего шампанского, я с удивлением разглядывала себя заново: вот они руки — без наручников, такие красивые, их так легко можно закинуть за голову! Вот ноги — стройные, длинные, без кандалов — они могут танцевать! А вот лицо — оказывается, я могу улыбаться от уха до уха, не стесняясь неуместности или «глупости» своей улыбки. Я — личность, человек, у которого могут быть свои собственные чувства и мысли, на которые я, безусловно, имею право, и, если не захочу, я не обязана ни перед кем держать отчёт ни за что — как хочу, так и живу. Это моя жизнь, моё тело, моё право, моя свобода. И никто, ни один человек в мире не вправе на это посягать, никто без моего разрешения не вправе ставить мне оценки за те или иные мои действия, за мои поступки! Даже ты, ма. Прежде всего — ты. Если я совершу ошибки, то мне за них и расплачиваться. Я считаю, что вердикты с осуждением моей жизни — это проблема тех, кому зачем-то понадобилось подпитывать своё существование моими соками. Я на это согласия не давала. Поэтому — не сметь! Ваши вмешательства в мою жизнь — это грех, ма. Твой. Ваш. Вы наломали дров на моей территории, куда я вас не приглашала. Моя ошибка лишь в том, что я вовремя не выгнала непрошеных и злых гостей поганой метлой. Но лучше поздно, чем никогда.

И вот, уже обладая такими бесценными сокровищами, как любовь и свобода, я поняла, что всё равно чего-то не хватает. Оказалось — правды! Твои бесконечные, душные, толстые покрывала лжи опутали и мою жизнь, и не только мою. Из-под этого надо было выбираться. Но не просто наплевав и забыв, а сказав правду, дав ей жизнь, выпустив её в мир. И я её стала говорить. И писать. И тогда пришло счастье.

Ложь — зыбкий фундамент, ма, на ней ничего нельзя построить, как на зыбучих песках. Обязательно рухнет и завалится. И правда вылезет наружу. Ни одна конструкция в мире, сделанная на лжи, не продержалась сколько-нибудь долгое время, в конце концов, всё равно наступал крах. Вот и твой замок лжи, ма, рушится, как карточный домик — падают, падают, падают разноцветные карты вниз, вниз, вниз, строение всё меньше, всё более жалкого вида, прямо на глазах пропадают его призрачные величие и красота. Полный крах.

Я рассказываю себе и миру мою историю, рассказываю её такой, какой она была на самом деле. Ни слова, ни полслова лжи. Поэтому мне нечего бояться за строение, мой фундамент прочен, как скала.

Мне жаль тебя, ма. Построенные на твоей лжи замки вот-вот рухнут.

Такие дела. Наверное, это было моё последнее письмо к тебе, дальше «заговорит» моя книга.

Песок становится нестерпимо горячим, мы с любимым подпрыгиваем и ойкаем и, наконец, взявшись за руки, бросаемся в волны теплого моря. Любовь! Свобода! Правда! Ещё и море — тоже компонент огромного счастья, прямо громадного! Бонус для самых счастливых!»

От автора

В книге использованы отрывки из следующих произведений Галины Щербаковой:

«Эдда кота Мурзавецкого», «Яшкины дети», «Лорка», «Нескверные цветы», «Перезагруз».

Автор сожалеет о неграмотных оборотах речи и скверно отредактированных местах в указанных отрывках, но именно так в оригиналах.