Дочки-матери: наука ненависти - Катерина Шпиллер

В общем, ту игру Антония в итоге проиграла. Столько лет упорного обучения музыке в музыкальной школе коту под хвост. Всё зря. Но придётся пойти на поводу — и Антония разрешила дочери больше не ходить в музыкалку. Только ради того, чтобы идиотка не натворила непоправимой беды. Но неполученного свидетельства было страшно жаль! Антония не выдержала и поехала тогда в музыкальную школу и выклянчила у администрации эту чёртову бумажку.

В один из последних своих визитов, когда они в очередной раз поругались, Таисия вдруг схватила свою сумочку и вытащила из неё то самое свидетельство.

— Ах, да, мамуля! Кажется, для тебя это очень большая ценность. Я решила тебе отдать это сокровище, а то оно у меня паутиной на антресолях покрылось — двадцать-то с лишком лет! — и она буквально швырнула документ Антонии на стол.

Вот именно эту сцену и весь тот неприятный эпизод их жизни вспомнила писательница, когда сочиняла сцену с дневником дочери героини. А особенно вспоминались дочкины противные мокрые руки и потный прыщавый лоб. Удивительно неприятная девочка была!

Опять слово котику.

«Я не люблю разговаривать об их дочери. Росла себе, росла, вроде как все люди, а потом я увидел, как из нее выпрыгивают черные жабы, а она вся в этот момент — не девочка, а что-то злое и ненавидящее. Она, слава Богу, живет далеко, это спасение для Ма и Па. Горе в том, что они не видели ее жаб, им казалось, что девочке просто не везет, ее, симпатичную, надо сказать, никогда не любили мальчики, видимо, мальчики, в отличие от родителей, чуяли в ней жаб. Так бывает».

Да-да, очень точный образ мокрой болотной жабы, именно так! Фу, даже вспоминать противно… Насчёт мальчиков она, конечно, тоже слукавила: какие-то мальчики постоянно обхаживали Таську. Но, странное дело, дочь это как-то мало интересовало, она не гордилась, не хвасталась и очень спокойно ко всему относилась. Иногда такое складывалось впечатление, что она даже не очень всё это замечала. Странная была девчонка, может, вправду, немножко того?

Финал подкрался…

Антония повела плечами и несколько раз покрутила головой — шея затекла. Сегодня, несмотря на не очень хорошие первые полчаса она отлично поработала — так много, так плодотворно, и всё это при постоянно побаливающем боке. Всё, хватит, продолжит завтра.

Пока Антония работала, она слышала, как Масик, рано вернувшийся с работы, в своём кабинете возился с компьютером и принтером: Антония уже знала этот противный скрежещущий звук дурной печатной машины. Неужели опять письмо из Израиля? Интересно будет почитать, может, что-то ещё случится добавить в новое произведение! Масик не смеет её беспокоить за работой, поэтому Антония сама пошла к мужу.

— Миленький, скоро будем ужинать, я на сегодня закончила, ты… — тут она осеклась, увидев бледное перекошенное лицо супруга. — Что случилось? — вскрикнула она. — Тебе плохо?

— Ми-милая, — Масик аж заикался от ужаса. — Тут такое письмо от Таськи… Такое…

— Да какое же, ч-чёрт! — Антония топнула ногой от нетерпения. — Умер кто? Козёл её перекинулся? — «А этот вариант тоже был бы неплох!» — быстро пронеслось в её голове.

— Нет, все живы, — бормотал Масик, — но…

— Да дай же мне это письмо, наконец! — рявкнула Антония, подскочив к мужу и одновременно с этим почувствовав сильную боль в правом подреберье. — Ах, ты, зараза! — она схватилась одной рукой за бок, а вторую протянула к Масику. — Ну! — грозно свела брови писательница. — Давай сюда!

Масик покорно протянул ей распечатанные листы. Антония жадно схватила стопку и тут же уселась на диван читать.

«Привет, ма. У меня для тебя есть одна новость — даже не знаю, как ты её воспримешь. Но считаю своим долгом поделиться, чтобы для тебя не было такой уж неожиданностью. Помнишь, я писала о том, что начала вести дневник, анализируя свою жизнь… нашу жизнь. С самого начала. А тут ещё все твои книги — с клеветой и наветами на меня, Аришку, моего мужа… В общем, писала я, писала, и мне ужасно захотелось дать кому-то почитать… кроме мужа, он, разумеется всё читал, ему интересно, а мне важно знать его мнение. Но хотелось дать кому-то стороннему, что ли… Да ещё чтобы оценили моё умение писать прозу — ха-ха, самой смешно, какой я прозаик! Дала почитать свои почеркушки моей подруге Але — помнишь её? Она работает ведущим редактором в крупнейшем московском издательстве. Словом, через пару дней Алька позвонила мне и буквально ошарашила криком о том, что я должна дописать всё, что задумала, а её издательство будет это печатать, потому что пишу я бомбу. Не смейся. Сама ржу.

Если ты думаешь, что «бомба» заключается в твоей известности, то ты ошибаешься. Твоего имени там нет, хотя ясно, о ком речь. Но Алька говорит, что я пишу настоящий роман с потрясающими идеями и мыслями, что это будет иметь успех, и публикация необходима! В общем, со мной заключают договор, и скоро я сдам рукопись в издательство. Такие дела, ма. Получается так, что я отвечу на все твои наветы и опровергну всю твою ложь. А заодно расскажу, как всё было на самом деле. И, ты знаешь, расскажу, начиная с самого своего детства. Ничего не утаю. А что мне терять? После твоих злобных карикатур на меня из книги в книгу мне уже терять абсолютно нечего. Есть твои точка зрения, которую даже ты вряд ли считаешь правдой, пусть будет и моя точка зрения, которую я искренно считаю правдой. Вряд ли тебя обрадует «вынос сора из избы» и раскрытие многих семейных секретиков, но что поделаешь, ма, не я это начала, посеешь ветер — пожнёшь бурю. Мне кажется, ты должна была быть к этому готова и для тебя не будет…»

Антония выронила листы бумаги из рук, застонала и скорчилась от боли в боку. Хотя намного сильней боли был ужас, охвативший её сознание! Нет, она не была к этому готова, она никак не ожидала подобного развития событий, такой кошмар ей даже в голову не приходил!

Масик бросился к жене:

— Тебе плохо? Что тебе дать? Какое лекарство?

Антония была бледна, как снежная баба, её прошиб зябкий пот, затряслись ноги, сердце начало прыжки внутри туловища и билось сразу во всех местах, даже там, где оно в принципе биться не может. Таська всё напишет. Таська всё расскажет. Её писульки прочтут все, кто кормился информацией только и исключительно из рук Антонии. И про Гошу… и про детство… чёрт её знает, что эта дрянь помнит и слышала… Господи, только не это! Только не это!

Антония застонала и повалилась на диван. Голова кружилась и пульсировала, боль усиливалась с каждой секундой. Антония чувствовала, что нечто чёрное и ядовитое, как кислота, как самый страшный яд, растекается у неё внутри и очень медленно заполняет каждый сосуд, каждый орган, каждую мыщцу, каждую клеточку.

— В-в-в… м-м-м… с-с-с… — она пыталась произнести простую фразу «вызови скорую», но даже говорить уже было больно, чернота заливала глотку и рот. К счастью, Масик понял сам и бросился к телефону…

Через три четверти часа «скорая» увозила Антонию. Ей сделали укол, и чуточку, совсем капельку боль отпустила. Она лежала на носилках, белее мучной присыпки, тяжело дышала, а по лбу скатывался крупный пот. Доктор тихонько говорил с Масиком.

— Не пойму. Судя по тому, что вы мне рассказали, что-то случилось с печенью, сердце — вторично. Но я не в силах сейчас поставить диагноз. Одно могу сказать — дело крайне серьёзное и срочное, тут ведь ещё возраст… А давление падает прямо на глазах…

Масик молча плакал и дрожал мелкой дрожью.

— В какую больницу?

— Сейчас будем выяснять, — и доктор начал куда-то звонить.

Масик подошёл к носилкам.

— Всё будет хорошо, любимая! — дрожащим голосом заговорил он, нежно поглаживая Антонию по плечу. — Не волнуйся, доктор говорит, что надо просто снять приступ…

Антония едва заметно поморщилась.

— Да пошёл ты… — с трудом и дикой одышкой пробормотала она. — Думаешь… я не понимаю… что это… конец? — как раз в эту минуту она опять почувствовала, что чернота снова начинает свой путь — из правой части организма и постепенно расползается по всему телу. Будто серную кислоту льют. — Не выбраться мне… слишком больно… — говорить ей было всё труднее. Но вдруг она с удивительной силой схватила Масика за руку и притянула к себе. Масик наклонился к её лицу и почувствовал на щеке зловонное дыхание, страшное дыхание, как будто из самого ада. — Ты должен… должен… мне обещать…

— Что, милая, что? Я всё тебе обещаю!

— Молчи! Ты должен… мне обещать… что закончишь редактирование… коты… коты…

— Не беспокойся! С Мурзом будет всё в порядке!

— Болван… — Антония уже почти хрипела. — Коты… моя последняя книга… доделаешь её… доведёшь до ума… и… и… издашь! Обещай же… — у Антонии вдруг стали закатываться глаза, и она потеряла сознание.

— Обещаю! Обещаю, любимая! — плакал Масик. — Доделаю, доредактирую, допишу, если нужно! И обязательно издам, клянусь! — он разрыдался и упал на колени перед носилками. Но Антония его уже не слышала.