Воспоминания участника В.О.В. Часть 2 - Анджей Ясинский

Спустя час-два времени нас снова выстроили по десять человек в ряд. Последовала команда и необозримая колонна невинных узников продолжила свой путь в неизвестность, в плен, от которого мы ничего хорошего не ждали.

Прошел еще один трудный день пути. День, для многих ставший последним. По пути нашего следования осталось навсегда лежать на дороге много тех, кто был ранен, болен или обессилен. Еще одну ночь провели в Павлограде. Там, за все трое суток нам впервые выдали по двести грамм хлеба. Хлеб был сухой, заплесневелый, зеленый. Многие, боясь заболеть, выбросили его.

На другой день в послеобеденное время мы пришли на станцию Синельниково. Там нас ждали товарные вагоны красного цвета. В каждый вагон поместили по сорок человек. Без привычки расположиться на полу стольким людям было трудновато. Негде было повернуться. Потом утряслись.

На станции стояли долго. Через окно сверху вагона по очереди смотрели, что происходит на станции. Там в щеголеватой военной форме ходили немецкие офицеры, солдаты, летчики. Вид у них всех был опрятный. Ходили они спокойно и мирно о чем-то разговаривали и много смеялись. Нам вначале они показались людьми совсем милыми, чем все мы сами. К вагонам подходили местные женщины и громко через дверь выкрикивали: "Кто есть из Синельникова?". В вагоне повторяли: "Кто из Синельникова?". Таких у нас никого не было. Одна женщина, не найдя никого из своих, передала в наш вагон через окно хлеб, картошку вареную и еще чего-то. Заросший и ободранный пленный, на вид крестьянского образца, взял передачу и не хотел ни с кем делиться. Ему кто-то сказал:

- Ты что же, забрал все один! Поделись. Вот Куркуль выискался!

Пленный возмутился за то, что его назвали Куркулем, да еще оскорбительно.

- А ну повтори, какой я Куркуль! - Угрожающе произнес Куркуль. - Да ты знаешь, чья теперь власть пришла? Наша, куркулячья. Вот я сейчас гукну немцу, он тебе покажет за такие слова. Ишь мне, комиссар какой нашелся! А может быть, он и в самом деле комиссар? Вот выйдем в лагерях, потом его надо будет проверить, кто он такой!

Все молчали, не возражал и тот, кто назвал крестьянина Куркулем.

Потом из середины вагона один здоровый молодой солдат сказал медленно и внушительно:

- Ты, борода! Я не разбираюсь, кто ты такой. Куркуль ты или просто грабитель. Если ты сегодня ночью умрешь нечаянно, то знай, это я тебя придавлю, гада!

Говорящий солдат был хорошо сложен и сомневаться в его силе и намерениях не приходилось. Возражений по поводу сказанного не послышалось, а сам Куркуль забормотал:

- А, что ты мне сделаешь! Братцы, слыхали, как он мне грозит? Слыхали?

Куркуля никто не поддержал. Потом здоровый солдат сказал:

- Если ты, падла, еще будешь бормотать, я это сделаю сейчас же. Кидай сюда жратву!

Борода опять начал оправдываться:

- Я же по закону. Ни у кого ничего я не взял! А эту передачу! Так ее же мне дали, она моя.

Парень медленно, молча начал подниматься со своего места. Куркуль все еще придерживал своей узелок и, наверное, решил: чем связываться со здоровым парнем, лучше побороть его дипломатией:

- Ну вот, гляди, и здесь тоже комиссары над нами верховодят, - начал было Куркуль. Однако, взглянув на здорового солдата, начал вдруг улыбаться, отбросил от себя узелок и сказал, - Берите. Что мне, жалко, что ли. Я хотел как по закону, по правде. Мне же дали.

После этого случая все как-то притихли, приуныли. Молчал и Куркуль в своем углу. Поезд со станции отъехал поздно вечером. В запечатанных теплушках путешествие выглядит мало приятным. Слишком много неудобств. Хотя бы то, что в такой теплушке не предусмотрены уборные. Рано утром, без особых приключений, приехали в Днепропетровск. Снова построились в колонну по десять человек и по чистеньким, уютным улицам двинулись к своему лагерю. Ночью здесь прошел дождь и все нам казалось свежим, умытым. Произвело впечатление то обстоятельство, что никто не обращал ни малейшего внимания на нашу разнесчастную колонну. Деловито проходили мимо аккуратные и чистенькие немцы. Рядом с ними шли наши нарядные девушки, о чем-то мирно беседовали и ни малейшего взгляда в нашу сторону. "Наверное, такие, как мы, здесь проходят часто и уже надоели всем" - подумал я.

Мы же шли, измученные голодом, жаждой, многодневными боями и бессонными ночами. Многие в колонне не могли идти. Их вели под руки товарищи. Да и все остальные, которые смогли как-то мало-мальски сохраниться, выглядели весьма уныло. Одежда на всех грязная, изодранная в боях. На многих идущих белеют марлевые повязки с грязными пятнами запекшейся крови. У моего соседа было обожженное лицо. Оно распухло, по щекам текли струйки жидкости из образовавшихся трещин. Глаза затекли, из-за этого он походил на монгола.

Конечно, в том сравнении с немцами, которые они делали в своих цветных журналах, мы, безусловно для них были хуже скота. Унтерменши, как они нас называли. Хотя, если бы можно было поменяться обстоятельствами и местами, то вряд ли мы смогли бы себя чувствовать высшей расой. Было обидно за свое унижение. Хотелось спросить кого-то: "За что? Кто виноват в нашем позоре? Разве мы сами хотели этого?". С кого спросить за наше унижение? Кто должен нам ответить за все это?

Это печальное шествие босых и раздетых людей было своего рода парадом нашего позорного поражения. Нас, как побежденных рабов в картинках из учебника, вели по улицам красивого и чистого города. Мы же, в контраст городу, были грязны, измучены и окровавлены. В древних картинках были изображены толпы народа, которые разглядывали своих побежденных врагов. Наше же шествие слегка рассматривали только старушки и то наспех. Взглянет на это шагающее по городу чудище, перекрестится и убежит куда-то.

Наконец, подошли к большим железным воротам. "Днепропетровская тюрьма Чичерина 101" - пронеслось по рядам. Видимо, кто-то еще раньше успел познакомиться с ней. Через двое железных ворот, охраняемых немецкими солдатами, прошли внутрь. Это оказалась старая, добротная и большая тюрьма с множеством многоэтажных корпусов. На корпусах белой краской большими буквами было написано: "Block A", "Block B" и т.д. Все окна закрыты деревянными щитами. В некоторых щитах отсутствовали доски или были проломы. Через них из камер смотрели на нас люди в такой же красноармейской форме. Двор выглядел опрятно и по нему деловито сновали люди в немецкой одежде и в советской.

Все мы в подобном положении были впервые и все нами виденное производило на нас определенное впечатление. Высокие каменные заборы с колючей проволокой по верху. Часовые на вышках с пулеметами. И особенно - люди, которых мы встречали. По всему виденному пытались определить, куда мы попали и что ждет нас впереди. Немцы выглядели аккуратно. Они были красиво одеты, чисто выбриты, на голове у них были красивые прически и блестящие на солнце сапоги. Они были сыты и высокомерны. Шутили между собой и звонкими голосами отдавали распоряжения.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});