Широкий Дол - Филиппа Грегори

Я с ужасом думала о том, что приближается мой день рождения, да еще в такую отвратительную погоду. Раньше я всегда воспринимала этот день как начало весны, однако в этом году погода больше походила на ноябрьскую. И все же день рождения наступил, и я медленно спустилась вниз, зная, что возле своей тарелки найду, конечно, подарки от Гарри и Селии, однако на крыльце уж точно не будет никаких подарков от деревенских детей, как это бывало раньше. И мне не будут с утра до вечера нести корзины и букеты весенних цветов. Теперь всем окончательно станет ясно, что «мисс Беатрис» утратила любовь Широкого Дола и стала изгоем на собственной земле.

Но оказалось, что все выглядит как прежде, и это было совершенно невероятно. Три подарка в ярких обертках лежали возле моей тарелки – от Гарри, от Селии и от Джона. И на боковом столике, как всегда, тоже лежала целая груда мелких подарочков. Именно в них я сразу и впилась взглядом. У меня даже невольно вырвался радостный вздох, почти вскрик, глаза защипало, и я поняла, что вот-вот разревусь на глазах у всех. Значит, весна все-таки наступила! И новое лето внесет свои поправки. И деревня меня простила. Они, видно, все-таки поняли то, что сама я никогда не осмеливалась им сказать. Что плуг, который, взрезая землю, невольно разрезает на куски жабу, делает свою работу для того, чтобы посадить семя. Что коса, когда косит сено, совсем не хочет поранить зайчишку, она делает это невольно. Что утраты и смерти, горе и боль, которые терзали деревню всю эту ужасную холодную зиму и весну, – это все равно что родовые муки при рождении будущего; будущего моего сына, будущего этой деревни. И теперь этому будущему уже ничто не угрожает. Не знаю как, но они это поняли. Они, может, и отвернулись от меня на какое-то время, охваченные горем и ненавистью, но потом все же поняли меня!

Я улыбнулась, и на сердце у меня впервые стало легко. Впервые с того дня, когда Джон, глядя на меня, как на своего умирающего пациента, сказал, что за мной идет смерть. Первыми я развернула те подарки, что лежали возле моей тарелки. Гарри подарил мне хорошенькую брошку – золотую лошадку с бриллиантом-«звездочкой» во лбу. Селия – отрез очаровательного светло-серого шелка. «Ведь скоро, дорогая, нам уже не нужно будет соблюдать полный траур», – сказала она, целуя меня. Затем я развернула крошечный сверток – подарок Джона – и тут же снова скомкала обертку, пока Гарри и Селия не успели увидеть, что там. Там был пузырек с настойкой опия, на котором было написано: «Четыре капли каждые четыре часа». Чувствуя, что вся кровь отлила у меня от лица, я опустила голову над тарелкой, скрывая испуганный взгляд.

Джон прекрасно понимал, что я ищу спасения в мире снов. Как прекрасно понимал и то, что все это связано с моей тайной мечтой о смерти. Он понимал, что я тогда поверила ему, что я и сама знаю: за мной идет смерть и я готова встретиться с ней. И теперь он давал мне средство, дающее возможность поспешить навстречу смерти. Чтобы тот уголок за стеной церковного кладбища, где хоронят самоубийц, действительно стал «уголком мисс Беатрис».

Когда я, собравшись с силами, заставила себя поднять глаза, Джон смотрел прямо на меня, и его взгляд был ясен и насмешлив. Собственно, он просто следовал моему примеру. Когда он тщетно пытался бороться с пьянством, то моими стараниями повсюду, в каждом подходящем местечке, находил новую, еще покрытую холодной росой бутылку с несломленной печатью. Теперь я знала: каждую ночь у моей постели будет появляться такая бутылочка с настойкой опия. Этот молодой врач, который когда-то так любил меня, который постоянно предостерегал меня от злоупотребления этим опасным лекарством, теперь сам станет снабжать меня им, пока однажды я не выпью всю бутылку и не усну навеки.

Меня передернуло. И я быстро посмотрела в сторону маленького столика с грудой подарков.

– А это все из деревни! – восхищенно пояснила Селия. – Я так рада, Беатрис, так рада!

– Я тоже очень рада, – тихо сказала я. – Это была трудная зима для всех нас. И я очень рада, что она, наконец, позади.

Я подошла к столику и развернула первый маленький сверток. Как ни странно, все свертки были одинаково крохотные, не больше пробки от винной бутылки, и все подарки завернуты в одинаковую серую бумагу.

– Что бы это могло быть? – воскликнула Селия. И вскоре получила ответ на свой вопрос. Из бумаги выкатился кусочек кремня. Он был белый, и серые сколки указывали, где он был отбит. Это был кремень с общинной земли, куда деревенским теперь ходить запрещалось.

Я уронила кремешок на колени и потянулась за следующим свертком. В нем был еще один кремешок. Гарри что-то сердито воскликнул и, широким шагом подойдя к столику, стал разворачивать свертки, разрывая бумагу и швыряя обрывки на пол. Во всех были кусочки кремня. Вскоре у меня в подоле скопилась целая куча таких камешков. Я машинально их пересчитала. Их было столько же, сколько крестьянских домов на нашей земле. Вся деревня, все, даже самые бедные, арендаторы прислали мне в день рождения по кремню. Они не осмелились забросать меня камнями. Лишь однажды о борт моей двуколки ударился брошенный камень. Но они прислали мне полный подол камней, завернутых в красивую бумагу. Я резко встала, и камешки дождем посыпались на пол гостиной, тщательно убранной к праздничному завтраку, и загрохотали, точно чудовищный ледяной дождь. На лице Селии был отчетливо написан ужас. Джон смотрел на меня с откровенным любопытством. Гарри от ярости потерял дар речи.

– Клянусь Богом! – воскликнул он, наконец. – Да я войска в эту деревню введу! Это же оскорбление, сознательное, расчетливое оскорбление! Богом клянусь, этого я им не спущу!

Карие глаза Селии вдруг налились слезами, и она с неожиданной страстностью воскликнула:

– О, не надо так говорить! Это мы навлекли на Беатрис такие неприятности. Это наша вина. Я же видела, что крестьяне голодают, что их все сильней охватывают отчаяние и гнев, и все же я почти ничего не сделала, лишь попыталась чуточку облегчить жизнь самым бедным, чтобы они смогли хоть как-то пережить зиму. Я ни разу слова не сказала против вас, против того, что вы оба делаете. Но теперь я вижу, каковы результаты вашей деятельности. Мы все делали неправильно, Гарри! Мы совершенно неправильно поступали!

Я смотрела на Селию, надеясь, что на лице моем не отражается чувств, бушующих в моей душе. Всюду, куда бы я ни пошла, я, казалось, слышала эхо ее слов: все в Широком Доле делалось неправильно, преступно неправильно. Тогда как сама я считала – вынуждена была считать! – что все идет как надо. И теперь, с полусотней кремешков у моих ног, я могла лишь молча смотреть на Селию, упрекавшую себя за то, что позволила печали и горю обрушиться на мою землю, и на разъяренного Гарри. И, конечно, на Джона, который все это время не сводил с меня глаз.