Широкий Дол - Филиппа Грегори

Колени подо мной подогнулись, и я рухнула в кресло. На один лишь безумный миг мне показалось, что Джон убил моего сына, но потом я увидела, как он сует мундштук от одной из курительных трубок доктора Пиерса в маленькое, только что прорезанное в дыхательном горле отверстие, и услышала хриплое дыхание. Ричард обрел способность дышать!

Я уронила голову на руки, не в силах смотреть, потом все же сквозь дырочку меж пальцами увидела, что Джон внимательно всматривается в рот Ричарда, а его правая рука повелительным, как у настоящего эдинбургского хирурга, жестом протянута в сторону Селии.

Она, порывшись в своем ридикюле, вытащила оттуда крючок для застегивания перчаток с перламутровой ручкой, а потом еще маленький крючок для вязания. Она положила первый крючок в раскрытую ладонь Джона, но никуда не отошла. Без малейших колебаний она обеими руками взяла бледное личико Ричарда и устроила его так, чтобы трубочный мундштук ничем не закрывало и не забивало. Губы мальчика уже снова порозовели. Джон, низко склонившись над ним, пытался извлечь проглоченный колокольчик крючком для перчаток. У меня за спиной в дверном проеме вдруг резко скрипнули башмаки доктора Пиерса – это он от волнения переступил с ноги на ногу.

– Слишком велик, – сказал Джон, выпрямляясь. – Что еще есть?

Не говоря ни слова, Селия вынула одну руку из-под головы Ричарда и предложила Джону вязальный крючок. Он улыбнулся, не отрывая глаз от моего сына, и сказал:

– Да, это отлично подойдет.

Все в комнате затаили дыхание. Миссис Мерри, которая когда-то насмехалась над «молодым умником», получившим образование в Эдинбурге, Марджери Томпсон, деревенская сплетница, доктор Пиерс и я – все молчали, когда Джон погрузил тонкий серебряный крючок в крошечное горлышко Ричарда. Казалось, только он и Селия не замечают, какое чудовищное напряжение царит в залитом солнцем кабинете.

Послышалось еле слышное, почти неразличимое звяканье – это колокольчик зацепился за молочные зубки Ричарда, когда Джон его вытаскивал. А потом мы увидели, что колокольчик висит на конце серебряного крючка.

– Готово, – сказал Джон и, вытащив из кармана свой шелковый носовой платок, ловко извлек мундштук из горлышка ребенка и перебинтовал ему шейку платком. Потом он перевернул мальчика на животик прямо на твердой столешнице, и Ричарда вырвало. Он закашлялся жутким лающим кашлем и хрипло заплакал.

– Можно мне? – спросила Селия, и Джон кивнул, а она взяла моего сына на руки и положила его головку себе на плечо. Она поглаживала его по спинке и шептала ему всякие нежные слова, пока он плакал от испуга и боли в горле. А Селия прижималась щекой к его кудрявым волосам, и лицо ее сияло гордостью и любовью, особенно когда она смотрела на Джона. В эти мгновения в ее глазах можно было прочесть все, что у нее на сердце.

– Вы держались молодцом, – сказал он, словно разделяя с нею успех. – К сожалению, крючок для перчаток оказался великоват. Мы бы потеряли мальчика, если бы вам не пришло в голову воспользоваться вязальным крючком.

– Это вы держались молодцом! – сказала Селия, глядя на него с нескрываемой любовью. – Ваша рука была тверда, как кремень. Вы спасли Ричарду жизнь.

– У вас не найдется настойки опия? – между тем спросил Джон у доктора Пиерса, не отрывая взгляда от сияющего лица Селии.

– Нет, этого у меня нет. Есть только немного бренди, – сказал викарий, как и все остальные, не сводя глаз с этих двоих.

Джон поморщился.

– Ну ладно, пусть хоть бренди. Мальчику необходимо что-нибудь дать. Он пережил очень неприятный шок.

Он взял Ричарда у Селии с такой нежностью, словно мальчик и впрямь был его сыном, и поднес стакан с бренди к его губам, заставляя сделать хоть маленький глоток. Но Ричард извивался и уже открыл было рот, собираясь зареветь, но как раз в этот момент Джон ловко влил ему в рот небольшое количество бренди. Как ни странно, малыш почти сразу успокоился. Селия снова взяла его на руки, и он, положив головку ей на плечо, заснул.

А Селия и Джон еще одно краткое волшебное мгновение смотрели друг на друга. Но вскоре волшебство было нарушено: Джон повернулся ко мне и холодно сказал:

– У тебя тоже был шок, Беатрис. Может быть, выпьешь бокал ратафии? Или порто?

– Нет, – я с тупым видом покачала головой. – Мне ничего не нужно.

– Вы ведь, наверно, решили, что уже потеряли мальчика? – спросила миссис Мерри. – Бедняжка, он весь прямо посинел!

– Да! – с отчаянием сказала я. – Мне действительно показалось, что я потеряла его, нашего будущего сквайра. И тогда все, все оказалось бы совершенно напрасным!

Воцарилась абсолютная тишина. Все с потрясенными лицами смотрели только на меня. Все. Словно я – лучший экспонат на выставке уродцев.

– Ты думала, что потеряла будущего сквайра? – недоверчиво поинтересовался Джон. – Твой сын умирал у тебя на руках, а ты думала, что твои труды пропали даром?

– Да, – сказала я. И уставилась в пустой камин. Мне было все равно, что они обо мне подумают. Мне вообще все стало безразлично. – Если бы он умер, – монотонно продолжала я, – что стало бы с Широким Долом? Ведь право наследования переписано на них обоих. Я все поставила на карту ради них обоих. И потом, мне действительно показалось, что Ричард умер!

И после этих слов я не выдержала. Я уронила лицо на руки, и плечи мои затряслись от беззвучных рыданий. Но никто не положил руку мне на плечо, чтобы меня утешить. Никто не сказал мне ни одного доброго слова. Первой заговорила Селия.

– У тебя просто шок, – сказала она, но даже ее голос звучал холодно. – Там, возле дома, стоит моя карета. Ты можешь в ней вернуться домой. А меня Джон отвезет на твоей двуколке. Поезжай домой, Беатрис, и уложи Ричарда. А потом и сама ложись и поспи. Сейчас ты просто не понимаешь, что говоришь. Ты испытала слишком сильное потрясение.

Я позволила Селии проводить меня до кареты. Затем она помогла сесть миссис Остин, подала ей Ричарда и отступила в сторону. Кучер Бен повез меня домой, и мой сын, теплый и сонный, лежал у меня на руках.

Когда мимо окон кареты замелькали деревья подъездной аллеи, такие зеленые в лучах апрельского солнца, я припомнила тот взгляд, которым обменялись Селия и Джон, когда он хвалил ее за сообразительность, а она его – за мастерство. А еще я вспомнила, ее слова: «Рука ваша была тверда, как кремень»; и эти слова, конечно же, предназначались только для его ушей. Она ведь не просто хвалила его, она восстанавливала его в звании первоклассного врача. Она давала понять всем в этой притихшей комнате – а значит, и всей деревне, и всему окружающему эту деревню миру, – что доктор МакЭндрю по-прежнему является самым лучшим врачом, какого когда-либо знало наше графство. Она вернула Джону его прежнее место в обществе. И я прекрасно знала, что сам он никогда бы не смог этого сделать. Ну, а я поклялась, что никогда этого для него не сделаю. Зато Селия с помощью всего нескольких слов сумела все расставить по местам.