Побочный эффект (СИ) - "Miss Doe"

Луна соскочила с кровати и, наспех набросив поверх пижамы старенький халатик, который почему-то оказался ей маловат, скатилась вниз по лестнице. Отца в комнате не было, зато стол, как она и предполагала, занимали аккуратные стопки «Придиры». С обложки на неё взирали с колдографий Дамблдор и Северус, разделённые резкой чёрной линией. Надпись поверх колдографий гласила: «Убийца или спаситель? Смерть по приказу». У Луны всё внутри похолодело, сердце будто сжали ледяные пальцы, перехватило дыхание. Она схватила верхний журнал, развернула его дрожащими руками и быстро пробежала глазами статью.

Описанию похорон Дамблдора в ней уделялось совсем мало места. Большая часть статьи состояла как раз из того, что она вчера поведала папе под глубочайшим секретом. Болезнь Дамблдора, задание, данное Драко Тем-Кого-Нельзя-Называть и приказ, полученный Снейпом от директора убить его и спасти душу юного наследника славного рода Малфоев. Спору нет, Снейп выглядел, как настоящий герой и спаситель обоих — Драко от разрушения души и Дамблдора от мучительной смерти в когтях Фенрира Сивого. Но, Мерлин всемогущий! Это же был смертный приговор Северусу! Прочитав статью или только узнав о её содержании, Волдеморт просто убьёт его! Нет, не просто… Он будет убивать его долго и мучительно, пытаясь узнать всё, о чём говорил Северусу Дамблдор.

Луну трясло. Папа! Что же ты наделал, папа?! Луна бросилась к себе в комнату и вернулась вниз, держа в руке волшебную палочку. Остановив работу печатного станка, она воскликнула:

— Акцио все экземпляры последнего выпуска «Придиры»!

Хвала Мерлину, распечатка не была закончена, а значит, тираж не успели отправить в продажу. Только бы ни один номер не затерялся! Луна на всякий случай повторила заклинание, после чего ещё раз взмахнула палочкой:

— Акцио все папины черновики и записи по новому выпуску «Придиры».

На столе поверх кипы журналов появились рукописи отца. Луна мельком просмотрела их. Да, это они. Луна торопилась, руки у неё тряслись. В этот момент в мастерскую зашёл довольный Ксенофилиус. Он остановился в дверях, удивлённо кося глазом в сторону, пытаясь понять, что задумала его дочь.

Луна вновь взмахнула палочкой над столом:

— Инсендио!

— Что… Что ты делаешь?! Стой!!!

Ксенофилиус рванулся к столу, пытаясь на ходу вытащить из кармана волшебную палочку. Луна опередила отца:

— Петрификус Тоталус!

Ксенофилиус, полностью парализованный, свалился на пол. Со своего места он мог прекрасно видеть, как ярким пламенем горит его детище, его надежда на славу и признание. А вместе с ним сизым дымом в потолок улетучивается всё, что связывало Ксенофилиуса с его капелькой. Его душа корчилась вместе с исчезающей в пламени бумагой от невыносимого чувства, что его маленькая Луна навсегда исчезла, сгорела в этом огне, и уже никогда не вернётся к нему, как и прошлое, которое их связывало. Из глаз Ксенофилиуса покатились слёзы, и не было возможности ни остановить их, ни утереть.

Кажется, Луна испытывала нечто похожее. Она неотрывно смотрела на пламя. Её трясло. Когда всё, что было на столе, превратилось в пепел и огонь начал лизать саму столешницу, Луна погасила пламя, на всякий случай залила его водой с помощью Агуаменти и, применив Эскуро, привела комнату в порядок. Её взгляд при этом оставался неживым, а движения — механическими, словно Луна была неодушевлённой игрушкой, в которой неведомый маг вдохнул жизнь. Последнее, что сделала Луна — освободила отца от Парализующего заклинания, после чего без сил опустилась на табурет и поникла всем телом, будто вся магия, дававшая “игрушке” силы двигаться, внезапно закончилась.

Ксенофилиус с трудом поднялся на ноги и вытер слёзы с лица. Он стоял перед Луной, не зная, что сказать и что сделать, полностью опустошённый и разбитый, терзаемый чувством непоправимости случившейся беды. Луна медленно подняла голову и устремила немигающий взгляд отцу в глаза. Сколько же боли и отчаяния было в этом взгляде! Сердце Ксенофилиуса рвалось на части. Он внезапно ощутил всю степень своей вины — и ужаснулся тому, что натворил. Как он мог? И ведь ничего уже не исправить…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мгновения, в течение которых Луна молча смотрела на отца, показались обоим вечностью. Но вот губы Луны дрогнули, светлые брови странно изогнулись и из горла вырвался странный хриплый звук:

— Папа…

Луне не сразу удалось справиться с голосом. Пришлось несколько раз прокашляться, прежде чем она смогла произнести:

— Зачем… Зачем ты сделал это, папа?

В её голосе не было ни одной обвиняющей или возмущённой нотки. Только безграничное удивление. И — сожаление. Ксенофилиус понимал, что это — то же сожаление о прошлом, сгоревшем безвозвратно, которое испытал он сам, лёжа на полу, парализованный заклятием собственной дочери. Острое чувство вины и непоправимой утраты разорвало его душу на тысячу кровавых клочьев. Что он наделал? Как он мог? Что было в его голове, когда он решился на эту подлость? Почему только теперь понял, что это — подлость?

Ксенофилиус был готов рухнуть перед дочерью на колени и умолять её о прощении. Но он понимал, что этот театральный жест лишь сильнее оттолкнёт Луну. Но как? Как передать ей то чувство раскаяния, которое он сейчас испытывает? Как рассказать о невыносимом чувстве вины, терзающем душу?

— Прости меня… Прости… Я… Я сам не знаю, что на меня нашло. Я хотел, чтобы все узнали, что ты связалась не с преступником.

— Все? И Тот-Кого-Нельзя-Называть?

Луна по-прежнему смотрела на отца взглядом, переворачивающим душу. Ксенофилиус опустил голову. Сказать было нечего.

— Ради моей репутации ты готов был убить его?

Голос Луны оставался бесцветным, лишённым каких бы то ни было интонаций, и от этого становилось ещё страшнее. Будто его девочка умерла и продолжала говорить лишь по инерции.

Не дождавшись ответа, Луна продолжила:

— Я хочу, чтобы ты знал, папа… Если с ним… Если его не станет… Не станет и меня. Я не смогу жить без него. Так что… Убив его, ты убьёшь и меня.

Ксенофилиус осмелился взглянуть в лицо дочери и понял, что она говорит правду. В одно мгновение он вдруг осознал, что жизнь его маленькой Луны теперь неразрывно связана с жизнью этого негодяя, независимо от желания самого Ксенофилиуса. Нет, его девочка не наложит на себя руки, если вдруг этот дракклов Снейп погибнет. Она просто перестанет существовать — ведь не может тело существовать без души. Этот мерзавец отнял у него самое дорогое, то, ради чего он жил все эти годы после гибели Пандоры — любовь его дочери. И его за это даже убить невозможно!

Луна, казалось, прочла мысли отца. В её душе шевельнулась жалость.

— Папа. Я очень тебя люблю. Но и его я люблю. По-другому. Понимаешь? Я не могу без него. И без тебя. Вы нужны мне оба. Ты думаешь, что, любя его, я предаю тебя?

Именно это Ксенофилиус и думал, только боялся сформулировать с такой отчётливой беспощадной ясностью. Он сам понимал, что это глупо, неправильно, но ничего поделать с собой не мог. Если бы избранником Луны был её ровесник, возможно, это не воспринималось бы, как предательство. Но тот факт, что дочь предпочла ему мужчину его возраста, причинял боль.

— Прости меня. Я не знал… Я не подумал…

— Ты думал, что это будет сенсационная статья, после которой «Придира» станет самым популярным изданием?

И снова ни намёка на обвинение — Луна просто констатировала факт.

— Да, — упавшим голосом подтвердил Ксенофилиус.

Луна вновь подняла на него взгляд, устремлённый куда-то мимо, в пространство и одновременно в самую душу. Выдержать его Ксенофилиус не смог и опустил глаза.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я верила тебе, папа… Я думала, что могу доверить тебе всё…

Взгляд Луны затуманился. Горло сдавило. Боль, звучавшая в словах дочери, вывернула душу Ксенофилиуса наизнанку, полоснула ножом по сердцу. Не думая о том, что делает и имеет ли он на это право, не заботясь о том, как это будет выглядеть со стороны, Ксенофилиус бросился к Луне, упал перед ней на колени и прижал её голову к себе.