Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Но Черчилль приехал. Обед, устроенный в доме Эйзенхауэра, на котором также присутствовали Жиро и генеральный резидент в Марокко Поль Ноге, бывший сторонник Виши, который еще три месяца назад пытался оттеснить армию Паттона к морю, как водится, затянулся. Ужинали на вилле Каннингема, находившейся через дом от виллы Эйзенхауэра. Черчилля назвали «человеком, приехавшим на обед». На самом деле, сказал Черчилль Бруку, ему хотелось быть человеком, приехавшим на день, или на пару дней, или даже больше. Однако было запланировано, что в полночь Черчилль улетит в Лондон, чтобы не подвергаться риску в дневное время. Поздно вечером Черчилль с сопровождающими отбыли на аэродром Мезон-Бланш. Попрощавшись с хозяевами на взлетно-посадочной полосе, они заняли места в двух В-24. Лорд Моран выпил снотворное и лег спать. Брук надел пижаму, а поверх натянул летный костюм на меху. На борт загрузили карты, схемы и внушительный запас напитков[1565].

Но вылет отложили. Обнаружилась неисправность одного из двигателей черчиллевского Liberator. После двух часов безуспешных попыток запустить двигатель пилот решил отложить ремонт до утра. Пассажиры вышли, самолет закрыли. Морана, который крепко спал, оставили внутри. Около двух часов ночи обитатели виллы Эйзенхауэра и Каннингема проснулись от стука в дверь. Уинстон вернулся. Капитан Бутчер и американцы решили, что Черчилль спланировал это происшествие, чтобы провести еще один день на солнце и, возможно, искупаться в море. В любом случае человек, приехавший на обед, улетел домой вечером 6 февраля[1566].

Клемми телеграфировала Уинстону перед его прибытием в Алжир: «Я слежу за твоими передвижениями с большим интересом… Дверь открыта, и я надеюсь, что скоро мистер Булфинч прилетит домой». Черчилль ответил: «Держи клетку открытой в субботу и в воскресенье, дорогая». Он вернулся в родовое гнездо в воскресенье, 7-го числа[1567].

В течение двадцати шести дней Черчилль находился вдали от короля, жены и страны. Это был его последний полет на Commando. Самолет, уже с другим экипажем, позже бесследно исчез. Кадоган точно описал ужасные неудобства и опасности, связанные с полетом на бомбардировщике, но был не прав насчет Черчилля. С первых полетов в Каир и Москву шестью месяцами ранее премьер-министру было прекрасно известно, какими тяжелыми, но насколько необходимыми были эти полеты.

В это время в Бирме бригадный генерал Орд Уингейт повел бригаду бойцов, специально подготовленных для ведения боевых действий в джунглях (он называл их «чиндиты», в переводе с бирманского «львы»), через реку Чиндуин для совершения набегов в японском тылу. В Касабланке договорились о необходимости вновь открыть Бирманскую дорогу, но для выполнения этой задачи у Уингейта не хватало людей, а у британских военно-воздушных сил – самолетов. Генерал Джо Стилвелл, томившийся в Северной Индии, жертва решения, принятого в Вашингтоне, об усилении армии Макартура за его счет, почти не имел армии. А у Черчилля не было желания. По его мнению, Китай не стоил усилий. В те дни американская пресса писала, что к острову Гуадалканал направляется большая группа японских кораблей, вероятнее всего для того, чтобы усилить местный гарнизон. Но вскоре оказалось, что эти сообщения не соответствовали действительности: японцы плыли к острову, чтобы эвакуировать находившиеся там войска. 9 февраля New York Times объявила: ВРАГ ПОКИДАЕТ ОСТРОВ. Следующей целью союзников была Гвинея; возглавить наступление должны были австралийцы. Началось наступление на Токио[1568].

Больше года американцы, у которых не было особого выбора в силу их неподготовленности к войне, считались с мнением Черчилля по стратегическим вопросам. Так же они поступили и в Касабланке. Но это было последний раз. Гитлер потерпел военное поражение под Сталинградом, а теперь политическое поражение грозило Черчиллю. Его видение послевоенного мира вырисовывалось все четче, и он оттачивал слова и фразы, которые собирался использовать для описания этого видения в нужный момент. Однако по прошествии месяцев то, какие очертания примет новый мир, все больше зависело от Рузвельта и Сталина. Будущее Черчилля и будущее всей Европы было теперь неразрывно связано с политическими желаниями двух его союзников, которые, по словам сэра Джона Кигана, «вытесняли его с авансцены мировой политики». Черчилль постепенно утрачивал влияние; и хотя в начале 1943 года он еще это не почувствовал, процесс уже начался[1569].

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

2 февраля в New York Times была опубликована статья, в которой автор рассуждал о решениях, принятых в Касабланке. Заголовок гласил: «Президент намекнул на возможность вторжения в 1943 году». На самом деле такое решение не принималось в Касабланке. Это была скорее надежда, а не цель, и с каждой неделей эта надежда таяла.

11 февраля Черчилль, усталый и простуженный, выступил в палате общин. Он не гарантировал полномасштабного вторжения в Европу, но дал обещание, что все враги Британии будут «гореть и истекать кровью» (его любимая фраза), а «все преступники и все виновные» понесут суровое, но справедливое наказание. Он послал Рузвельту черновой вариант своей речи и попросил прокомментировать. Рузвельт, будучи уверенным в том, что французы ненавидят британцев и уважают американцев, ответил, что «французы охотнее пойдут на сотрудничество, если вы подчеркнете, что командование в Северной Африке будут осуществлять американцы». Черчилль откорректировал план выступления, уделив особое внимание словам Эйзенхауэра. Спустя неделю он почувствовал огромное облегчение, что сделал это[1570].

После своего выступления Черчилль в течение нескольких дней не мог справиться с сильной усталостью и простудой, которую подхватил в Африке. Вечером 16 февраля у него резко подскочила температура. Лорд Моран, послушав его легкие, сказал, что у пациента «пятно» в левом легком. «Что вы имеете в виду под пятном? – недовольно спросил Черчилль. – У меня пневмония?» Рентген легких, который был сделан на следующий день, и повторный осмотр доктором Джоффри Маршаллом подтвердили подозрения Морана: Черчилль подхватил воспаление легких. Но, учитывая его возраст, Морана не столько беспокоили его легкие, сколько возможные осложнения на сердце. Пациенту был прописан постельный режим. Черчилль читал роман Дефо «Радости и горести знаменитой Молль Флендерс», приказал до минимума сократить количество документов, которое ему приносили, и писал короткие письма Гопкинсу и Рузвельту, который тоже заболел после укуса африканского насекомого. В письмах Черчилль жаловался на «тяжелое состояние и длительный процесс лечения». В ответ они прислали письма с пожеланиями скорейшего выздоровления. Моран вспоминал, что Черчилль не был трудным пациентом. Он делал то, что ему велели, «если, конечно, ему объясняли, почему он должен это делать». Слова доктора Маршалла, что «пневмония – подруга стариков», не способствовали выздоровлению. «Прошу, объясните», – сказал Черчилль. «Ее так называют, потому что она может очень быстро свести в могилу», – ответил Маршалл. В это время пришли новости с Северной Атлантики, из России, Индии и Туниса, которые без всякой болезни могли свести его в могилу[1571].

К середине февраля войска Роммеля перегородили «черный ход» в Тунис, заняв позиции на линии Марет, французские пограничные укрепления, возведенные десять лет назад на французском оборонительном рубеже, которая шла от залива Габес до обширных солончаковых болот. К северо-западу от Роммеля на дальних склонах хребта Восточный Дорсаль Атласских гор против нескольких танковых дивизий Арнима оборону на участке протяженностью 80 миль и в городе Сиди-Бузид удерживали неопытные американские солдаты 2-го корпуса под командованием генерал-майора Ллойда Фредендалля. Его задача состояла в том, чтобы не дать войскам Арнима продвинуться дальше, и ждать, пока рано или поздно Роммель, которого преследовал Монтгомери, не попытается соединиться с ним. К северу от Фредендалля стояло несколько плохо вооруженных французских бригад, раньше входивших в состав войск Виши. Дальше к северу 1-я армия Андерсона уже восемь недель не могла пробиться к Бизерте и Тунису, поскольку Кессельринг присылал Арниму подкрепление быстрее, чем союзники успевали его уничтожать. По хребту Восточный Дорсаль, который с таким трудом удерживали американцы и французы, от Гафсы и далее на запад проходил левый фланг немецких войск.