Путь любви - Бхагаван Раджниш

Я слышал один советский анекдот:

У одного человека очень сильно заболел живот, и он направился в современное белое здание, построенное в его родном городке специально для больных. Войдя в помещение, он оказался в зале с двумя дверьми. На одной было написано: «Для мужчин», на другой — «Для женщин». Естественно, он направился к двери с надписью: «Для мужчин».

Он снова оказался в комнате с двумя дверьми. На одной было написано: «Старше двадцати одного», на другой — «До двадцати одного». Так как ему было двадцать два, он вошел в дверь с надписью: «Старше двадцати одного».

Он снова оказался в комнате с двумя дверьми. На одной было: «Серьезные заболевания», на другой — «Слабость и недомогание». Так как он уже сгибался от боли, он протиснулся в дверь с надписью: «Серьезные заболевания».

Он снова оказался в комнате с двумя дверьми. На одной было написано: «Неверующие и безбожники», на другой — «Верующие в Бога, религиозные». Так как он верил в Бога, он вошел в дверь с надписью: «Религиозные» и оказался на улице.

В коммунистическом лагере быть религиозным невозможно- недозволено. В коммунистическом мире верят в общество, в полное господство общества. Индивидуальность считается там опасным явлением. Каждый, кто пытается стать индивидуальностью, рассматривается там как враг: «Не нужно пытаться стать необычным, нужно быть с народом, нужно идти за толпой, не нужно изобретать какие-то свои пути и свой стиль», — даже относительно самых простых вещей. Если вы побываете в Китае, в России, то даже в одежде вы сразу заметите однообразие, некую униформу. Даже машины однообразны. Там все делается «как у всех». Там не одобряются личные попытки: даже в одежде никто не пытается найти индивидуальный стиль, потому что это будет опасным новшеством. При коммунистическом режиме не позволяется никакая индивидуальная деятельность, поэтому как там может существовать религиозность? Это невозможно.

Религия — это индивидуальное цветение. Религия может существовать только в обществе индивидуальностей; там, где есть свобода, где свобода быть самим собой не осуждается, где никто не лезет в ваши дела, где вы предоставлены самим себе, где вы можете делать с собой все, что хотите. Где общество начинает вмешиваться только в том случае, если вы сами вмешиваетесь в дела других людей, не иначе. Если вы не наносите никому вреда, то и общество оставляет вас в покое.

Это возможно только в демократических странах, это возможно только в капиталистических странах. Я полностью за капитализм и я всецело за демократию. Уж лучше быть бедным, но оставаться демократическим. Уж лучше быть необразованным, но оставаться демократическим. Иначе получится так, что ваши животы будут полны, а ваши души будут безжизненны; ваши тела будут получать питание, а ваши души умрут, засохнут.

И вторая часть вопроса:

Ясли нет, то каким должен быть общественный строй, чтобы человек не эксплуатировал человека?

Пока всего не будет больше, чем достаточно, человек будет продолжать эксплуатировать человека. Неважно, коммунизм это, социализм или капитализм. Пока всего не станет более, чем достаточно, человека будут эксплуатировать. Поэтому сделайте так, чтобы всего было более, чем достаточно, придумайте что-нибудь; используйте все пути, чтобы создать больше; это первое. А второе: живите в настоящем времени, не задумывайтесь о будущем. Прислушайтесь к Иисусу; он сказал: посмотрите на лилии. Они не прядут, они не шьют, они не работают, они не думают о будущем, и все же они так прекрасны. Даже Соломон во всей своей славе не был столь прекрасен.

Живите в настоящем. Забота о будущем становится жадностью, жадность переходит в погоню, погоня приводит к нищете. Только религиозное общество… и когда я говорю «религиозное общество», я не имею в виду религиозный общественный порядок, в котором много, много религиозных людей, или, по крайней мере, стремящихся к религиозности, где много людей медитирует, находится в состоянии молитвы; где много любящих людей, где люди заботливы, где многие люди имеют сострадание; где многие люди уже свободны от жадности и погони; где уже многие могут наслаждаться жизнью в настоящем, наслаждаются игрой в настоящем и не задумываются о будущем; где многие люди просто радуются жизни, живя от момента к моменту. В таком обществе эксплуатация прекратится. Иначе она не исчезнет.

Вы, конечно, можете изменить структуру: в России исчезли старые эксплуататоры, и на их месте появились новые. И новые стали еще большим бедствием — потому что теперь они оснащены лучшей, чем у первых, техникой. Раньше были богачи, они эксплуатировали, был царь, он эксплуатировал, но это было ничто по сравнению со Сталиным и его компанией. Они были более подготовленными. Именно поэтому и стала возможной революция. Теперь, после этого, уже никакая революция невозможна. Уже и представить себе невозможно никакую революцию"- потому что хватка властей столь крепка, и власти так хорошо оснащены техникой против индивидуальности, какая индивидуальностям даже и не снилась. Теперь бессмысленно говорить о какой-либо революции. Даже представить себе невозможно, потому что, говорят, даже стены имеют уши. Вы не можете рассказать что-либо по-приятельски даже своей жене, потому что, кто знает, не информатор ли она? Вы не можете поделиться своими мыслями со своими детьми, со своим собственным ребенком, потому что он — уже член Союза Молодежи. И там людей учат, как быть более патриотичными, как лучше любить страну, но все это оборачивается против семьи. Получается, что цель — это общество, а не семья. Семья должна окончательно распасться.

И нет уже больше никаких партий, нет больше никаких идеологий, и нет возможности издать какую-нибудь книгу или газету. Каким образом можно представить себе новую революцию в России? Нет, государство уже так сильно, что оно сокрушит любую попытку.

И чем они теперь занимаются? Сначала они боролись со своими врагами; теперь уже не воюют. Теперь у них уже достаточно смертоносных зарядов; теперь они промывают мозги, они уже не воюют открыто. Они просто применяют электрический шок, инсулиновый шок, они калечат людей.; Теперь человек возвращается из больницы, а не из лагеря, полным идиотом, дураком. Он уже забыл все, что знал; он уже не умеет думать; он не может связать два слова. Ему приходится снова начинать с алфавита. Возможна ли теперь какая-либо революция?

Рано или поздно в коммунистических странах это произойдет, так как дети рождаются в больницах. Сразу после рождения ребенка они вставят ему в мозг электроды, и дело сделано. Тогда власти постоянно будут иметь возможность узнать, о чем вы думаете — не важно даже, что вы говорите. Тогда в милиции уже будут знать, кто думает плохо. Ваш номер загорится в отделении: тридцать первый. Тридцать первый попался. Теперь это стало возможным, техника позволяет.

И помните, человек очень опасен: все, что технически возможно, он должен испробовать. Это становится навязчивой идеей, он не может сопротивляться искушению.

И последний вопрос:

Я чувствую себя виноватой от того, что я могу прийти к тебе, а бедные люди не могут.

Не вини себя; пожалуйста, тогда не приходи. Позволь мне рассказать тебе один анекдот.

Марта умирала. На последнем издыхании она повернулась к Эйбу и попросила:

— Эйб, перед тем, как я умру, давай займемся любовью еще один раз.

Эйб ответил:

— Как ты смеешь просить такое? Я убью тебя!

Марта захныкала:

— Каждому человеку позволяют исполнить последнее желание перед смертью. Ты должен исполнить мою последнюю просьбу.

Эйб сказал:

— Хорошо.

Он лег в постель и занялся с ней любовью. Не успел он закончить, как она вскочила с кровати совершенно здоровая, сбежала вниз и начала ощипывать курицу, крича в гостиную, где сидели дети, что ужин будет готов через час.

Дети остолбенели, а затем побежали наверх к своему отцу, который сидел в кресле и рыдал. Они закричали:

— Папа, почему ты плачешь? Свершилось чудо! Мама полностью выздоровела!

Он ответил:

— Я знаю. Я просто подумал, что я мог сделать что-то и для Элеонора Рузвельта.

Поняла? «Я знаю, но я думаю, что я мог сделать что-то и для Элеонора Рузвельта; вот почему я рыдаю».

Не думай об Элеонорах Рузвельтах, и не рыдай без повода. Если стыдно — не ходи сюда, потому что чувство вины — очень плохое чувство, и я не хочу, чтобы кто-то чувствовал себя виноватым. Тогда иди и помогай бедным. А если хочешь ходить сюда, тогда забудь обо всем мире. Если ты будешь думать о мире, ты не сможешь слушать меня, ты не сможешь меня понять.