Учитесь плавать (сборник) - Евгения Дебрянская

Толик вдруг испугался, что девица, единственная из всех, сможет запросто его раскусить.

— Много, — соврал он.

— Я так и знала, по тебе видать, взгляд у тебя сексуальный, словно рыщешь каждую минуту приключений, права я? Или нашел уже, поиски прекратил, а?

— Нашел, еще как нашел!

На него опять накатило, он то рвался к стакану, то принимался спорить, о чем и сам плохо понимал, то обнимался со всеми, то хватал девку за талию и тащил от стола. Она не сопротивлялась и переливчато, как лесной колокольчик, звенела. В самый разгар он вдруг вспомнил о Мартине, но опять мутно и неопределенно, словно это не она была, а огромная тень в огороженном вольере, плоскими раздвоенными копытцами поминающая свежую травку. Она легонько ржала, вытягивая кверху шикарную прическу.

Пошатываясь, прошел к телефону и набрал ее номер. Сквозь длинные гудки улыбался, воображая, что она вот-вот встрепенется и тяжелым ото сна голосом дыхнет в трубку. Узнав же его, сильно потянется и помягчеет: «Диктуй адрес, приеду за тобой!» И сразу приедет, схватит его и чуть ли не на руках снесет вниз, к машине.

Но время шло, а на том конце никто не отвечал.

Разочарованно бродила Лиданька по торговым рядам вдоль перрона. Ничего из того, что так ярко живописала рыжеголовая писательница, не было. Огромные помидоры, уложенные пирамидой, сочились под солнцем и годились разве что для салата или борща. Воздух, голубой в желтых пятнах, на глазах морщил огурцы, да все без толку — не стоило сожалеть о них, обычные огурцы. Она видела, как выволокли из вагона писательницу и потащили к автобусу. Рядом, подпрыгивая, бежала ее дочка. Лиданька рванула было за разъяснениями, но плюнула и остановилась: «Что с нее взять? Может это аллегория была? Может она что другое имела в виду? На неприятности можно нарваться, они мне сейчас ни к чему». Поболтавшись еще с часок, подхватила чемодан и поехала в пансионат. Ее поселили в двухэтажном деревянном доме. Вытянувшись на полулицы, он легко вместил около двухсот отдыхающих, что галдели днем и ночью, словно потревоженное воронье. Соседка по комнате приехала из Иркутска. Машенька, как она сама себя назвала, впервые вырвавшись от мужа и детей, вслух мечтала о любовнике и в столовой толкала Лиданьку, обращая внимание на мужчин с подносами. Лиданька возненавидела ее с первой минуты. Ночью, слушая грудной клекот в углу, еле сдерживалась, чтобы не накрыть подушкой зловонный соседкин рот и навеки освободить ту от дерзновенных мыслей о мужчинах. «Останется жива — до смерти благодарить будет. А нет — на том свете моя вечная должница. Вот Бог соседушку послал!» — дрожала Лиданька в одинокой южной постели. Каждое утро, до завтрака спешила на базар. В небесном блеске щурила веки и заглядывала вверх, ожидая чуда. Все еще, не теряя надежды, исследовала местные продукты. Солнце кровавым багрянцем наливало помидоры. «Эти сами ждут кому б отдаться!» Про Чкаловку же здесь никто и слыхом не слыхивал. Один раз Лиданька остановилась около клубники, повертела в руках ягоду, надкусила, но ничто не приходило на ум, словно она в эту минуту спала без сноведений. Безнадежно и зло ругалась с продавцами: «Мечту, мое предназначение, великий от начала и до конца путь пестицидами и нитратами извели!» Те не понимали, куда она клонит и давно послали бы подальше, если бы не лиданькин московский говорок и обжигающий все и вся взгляд, под которым робели и старухи, и молодежь. «Вы ответите за это, и не только мне, перед Богом в коленях валяться станете!» Натыкаясь же на пустые белесые глаза, дурела от неудачи и швырялась помидорами под ноги, а потом в слезах бежала в столовую.

Днем всем гуртом выползали к морю и жарились под солнцем. Машенька и там преследовала ее: делилась планами на вечер. А один раз напрямую обратилась к Лиданьке с вопросом, не может ли та стать ее наставницей, грубо намекнув на лиданькин почтенный возраст и полную столичную компетентность. Лиданька, спасаясь от нее, прыгала в воду и подолгу каталась в волнах; закрыв глаза, нащупывала путь к воображаемым сокровищам, что рисовались ей то в виде пустивших всходы огуречных семян на подоконнике, или осенней листвы, подхваченной ветром под купол юбки. Однажды, не обнаружив никого рядом, оглянулась к берегу. Подернутый тончайшей дымкой, он угасал почти у горизонта. «Господи, хватит ли сил? — испугалась до коликов в сердце, — если что, кто спохватится? Соседка? Ха-ха, кровати сдвинет для удобства. Никто, кроме Гальки не знает, что я здесь, а она, небось, забыла уж думать обо мне. Толик? Пожалуй, один и вспомнит, в деревню помчится, опять же Мартина под ногами путается у него, так что и сына у меня нет». Лиданька, изо всех сил подгребая воду под живот, впервые остро и больно (как стрела, пущенная в цель) ощутила невыносимое бремя одиночества и собственный грандиозный провал. Мысль же о смерти, такой скорой и нелепой, до того поразила ее, что она тут же перестала двигаться и остолбенело смотрела перед собой. Берег не приблизился. Ленивые, равнодушные к человеческому горю, волны рябили у самых глаз. Жидкие волосы, похожие на водоросли, плавали полукругом рядом и лезли в рот. «Ах, дура, я дура, ну ладно бы акула меня съела: Раз! Я бы и не почувствовала ничего. А так? Чего ждала? С соседкой мучилась, ради чего? Зачем писательнице поверила на слово? Почему побрезговала местными огурчиками, пусть вялыми и обветренными?:Потом сама что-нибудь в этом роде написала бы, поспорила бы с ней:» Скоро Лиданька услышала, как заплескалась в ушах вода, напомнив шум прибоя, в железных тисках небольно надломились стенки груди, и кровь хлынула наружу. В броске отчаянно схватила волну рукой, но та выскочила и накатила в лицо так, что все враз потемнело, и Лиданька потерялась. Еще раз закружилась на месте, пытаясь определить, куда же все-таки подевался берег, но быстро устала и сдалась.

III

Тягучий, словно коктейль, звук донесся снизу, и черные птицы сорвались с насиженных мест. Должно быть, звонили к заутрене. Взбудораженные крошечные мужчины и женщины засновали повсюду в поисках что бы пожрать и выпить. Тряские дома, выгребные ямы, грязные прилавки, влажные от постоянных приливов простыни на веревках. Младенцы в люльках злобно перекликались через улицу, исхудавшие в постоянной тревоге за их жизнь, матери возили в мутной воде руками.

Человечки, словно навозные мухи, заползали по площади перед церковкой, вползали внутрь и выползали, кто парами, кто в одиночку. Крошечный, ручной работы бог жестко наблюдал за каждым из них.

Город походил на большую свалку.

— Что? Так и не нашли тело? — черноволосый мужчина зашагал рядом с Машенькой.

— Как в воду канула!

— Долго искали?

— До вечера и сегодня с утра обещались: а мне-то каково? Никто даже не поинтересовался, словно я бесчувственная кукла, — она раскраснелась и заморочилась головой, прикинув, как, сдвинув кровати, удобно расположит этого полного и красивого мужчину.

— Да, вам, наверное неприятно:

— Не то слово.

— Боитесь приведений?

— Чудной вы:, кто ж их не боится?

— Я где-то читал, что утопленники часто навещают.

— Пока не приходила, упаси Господи. Ой! Глядите, вишня созрела.

Они как раз проходили вдоль забора, поверх которого выпростались ветки в тяжелых зрелых ягодах. Машенька встала на цыпочки и сорвала одну.

— Плохая примета начинать отпуск с утопленника, — опять заговорил мужчина. Машенька в ответ свернула бровки к переносице и повысила голос.

— Что вы об одном и том же:

Но мужчина вовсе не обратил внимания на ее рассерженный тон.

— Я: ах, простите, забыл представиться, Евгений, Женя. Я не об утопленнице вовсе, а о скоротечности жизни. Вот идем мы сейчас с вами, любуемся вокруг, ничто не говорит, что через минуту конец: странно все это. Так же и подруга ваша, небось, не ожидала такого подвоха.

— Не подруга, а соседка, — поправила Машенька, — чудная она была, все рвалась куда-то, какая-то тайна сжирала ее, думаю, она ее и доконала, не всякую тайну сердце может вынести.

— Д-а-а: а вы думаете с ней на воде сердечный приступ сделался? — не унимался Женя.

— Ничего я не думаю! Вы на покойнице помешались, я-то здесь при чем?!

— Но вы последняя видели ее, мне интересно, может знак какой-нибудь на лице у нее появился, или в движениях что-то изменилось? Мне интересно. Подумайте сами! Был человек — а через минуту не стало. Куда подевался?!

— Никуда не подевался, под водой плавает.

— И сколько плавать будет?

— Сколько надо, столько и будет! — вышла из себя Машенька, но Женя не отступал.

— Наплавается и выйдет, что-ли?

— Нет, конечно:

— Так в этом весь мой вопрос и есть — куда человек подевался?

Машенька задумалась, но коротенькие мысли бодро заскакали в другую сторону: «В постели тем же самым мучать будет, проку от него, что от козла молока:»