Учитесь плавать (сборник) - Евгения Дебрянская

Галька улыбнулась, словно на миг вернулась в прошлое, и вспомнила, как скакала после каникул от счастья, обнимала подругу и обещала на следующее лето поехать в пионерский лагерь вместе, потому что теперь трахаться с профоргом она может параллельно с матерью, а значит будут две путевки.

Глотнув наркотик, Мартина в ту же секунду уплыла в пустоту, а очнулась уже в палате на шаткой железной кровати у окна. Полуденный жаркий ветерок шевелил занавески, и они надувались парусом над головой. Еще плохо понимая, что все позади, и операция прошла удачно, водила глазами по потолку и слушала себя. Внутри было тихо и спокойно. Грудь, вернее место, где она была, крепко перевязано бинтом, а под ним стучит сердце. Мартина представила, как встретится с Толиком, сразу после выписки поедет к нему, он удивится и, конечно, обрадуется, что она от слов перешла к делу, поможет снять повязку и будет глазеть на гладкое место. Она не сомневалась, что найдет необходимые слова, которые не оттолкнут, а, наоборот, сроднят его с ней. Ведь, уничтожив грудь, она приблизила сердце, сгорающее от любви. Разве этого мало? Мартина потрогала бинт, ей показалось, что и он пропитался любовью. Чуть приподнявшись, увидела двух бритых наголо мальчиков, играющих в карты за столом.

— Привет, — весело сказала она, — давайте знакомиться, я Мартина.

— Привет, коллега — прервали они игру, — Гоша, а это Алексей.

Гоша подошел к кровати и подоткнул одеяло.

— Тебе вставать еще рано, хочешь есть?

Мартина недоумевала, отчего в современной и такой комфортабельной больнице смешанные палаты.

— Хочу. А вы кто?

Гоша улыбнулся светло. Заговорил басом.

— Мы после операции, как и ты. Через час на выписку, кого-нибудь другого к тебе положат. Вот смотри.

Расстегнул рубашку и показал бинты, но не тугие, как у Мартины, а обтрепавшиеся нитками по краям. Похлопал легонько.

— Почти не болит.

Алексей, маленький, худой, встал из-за стола и поставил греть чайник. Пристальнее вглядевшись в ребят, Мартина догадалась, что перед ней девочки, молоденькие, лет 20, но уже с пониманием, к которому она пришла только в зрелом возрасте. Обрадовавшись случаю побыть среди родственных душ, и, натуженно покрутившись в бинтах, села на кровати.

Вопрос сорвался с губ сам собою, как давно пережитая боль.

— А дальше что?

Гоша, разлив по стаканам чай, буднично и деловито сказал.

— Женюсь. И Леха женится. Через год член пришьем: ё-мое.

— Зачем? — невольно воскликнула Мартина, отказываясь верить услышанному.

— Жениться-то? — Гоша опять отвечал за двоих, — чтоб никуда не делась: Так спокойнее:.

— Спокойствия, значит, желаете, в 20-то лет?

— Для тревог причин много, а в этом месте, что б как у всех, нормально, муж, жена:

— А любовь как же, где любовь-то? — в волнении Мартина даже вскочила на ноги, но, как подкошенная, вновь упала на кровать.

— Чего распсиховалась? Будет член — будет и любовь. Бабам что надо? Сама знаешь:

Мартина не знала и растерялась, и запылала, будто на пожаре.

— Вот, значит, как дела обстоят?! — сказала вдруг тихо и задумчиво, чувствуя, что позволила пригвоздить себя к стенке уродливой и мелкой перспективой. Мелкой! Куда любой ступит, не замочив обуви. Разве есть там место страстной мечте?! Да и зачем там мечта вообще? Чем будет питаться ее изысканная и жадная утроба? Увидела, что по-скотски просчиталась, в спешке пожелав иного тела. Это тело, небось, тоже всякой гадостью будет напичкано. Нет! Для мечты надо стать паром, росою, или чем-то смутно нематериальным, чтоб тяжелела одна лишь любовь.

— Нет, нет, — не заботясь больше ни о чем, отмахнулась от Гоши и Лехи, как от привидений, — уж лучше расстрел! Лучше Толика Лиданьке оставить. Отступить и не рыпаться. По вечерам шрамчики будет гладить, ласкать жалеючи, может и на руки прихватит сдуру. О! Господи, этого еще не хватало! Какое к черту лошадиное брюхо?! Никакого брюха не надо, не надо ничего!

Через несколько дней после беседы с магом Толик вышел из дому погулять. Вокруг толкался народ, на светофоре скопились машины и злобно гудели. Пытаясь скрыться от этой кутерьмы, кинулся в первый попавшийся магазин. Его тут же окликнули.

— Толян, вот удача! Иди сюда!

Толик не спеша, по пути соображая что-то, подошел к парню. Тот будто поджидал его.

— Представляешь, как наши обрадуются, тебя всуе вспоминали, но никто телефона не знал, а ты сам нарисовался, бутылка с тебя!

Что-то шевельнулось в голове у Толика, но ненадолго.

Парень продолжал.

— Второй день не расстаемся, наговориться не можем. С первой же секунды нашли общий язык, будто не было этих одиннадцати лет:

Но заметив, что Толик колеблется, разошелся.

— Давай деньги!

— Я не готовился, — Толик, пошарив по карманам, протянул мятую десятку и мелочь.

— А кто готовился? Забили стрелку и через час встретились: Помнишь, как раньше собирались? Кто не успел — тот не съел:

Толика словно прорвало, и он тут же признал в парне Митьку, старинного дружка по техникуму. А узнав, дико обрадовался и снова зашарил по карманам, в надежде найти еще что-нибудь, но было пусто.

— Никого не узнаешь, — Митька уже рвался к выходу, распихивая бутылки по карманам, — а ты не изменился, черт возьми.

Толик еще пуще повеселел и, шагая рядом с Митькой, впервые за последнее время не тревожился мыслями ни о чем:

— Ни хрена себе, — заорали все разом, вскочили с мест, оттерли Толика к стене, хлопали кулаками по груди.

-: Я и говорю, — шумела за столом потрепанная девка, — нет, вы послушайте:

Но, увидев Толика, замерла и вдруг закричала в голос.

— Не может быть, Толик: не узнаешь? Никто не узнает. Вот она, жизнь, что с нами делает.

И, не останавливаясь, понеслась дальше.

— А ты не изменился, разве что красивее стал. Ты и тогда самый красивый был, а сейчас, — щелкнула языком, — самый, самый, не помнишь? Я ведь любила тебя, ну, узнал?

Толик неопределенно пожал плечами. На другом конце стола на правах хозяина руководил Митька.

— Так о чем мы? — разлил по стаканам и остановился глазами на Толике, — рассказывай, что там у тебя насчет жизни?

Тот от неожиданности вздрогнул, и мгновенно в воображении выступил желанный и ненавистный образ матери. Чтобы скрыть судорогу, схватил стакан, разом выпил. Ах, эта тайна съедала его поедом. Сидел, не отвечая, боясь поднять глаза, словно его вывели на чистую воду. «А что, если взять, да и брякнуть, как оно на самом деле. В красках расписать», — закружилось в голове.

Митька не отставал.

— Не томи, рассказывай!

От выпитого телу стало жарко и спокойно.

— «Гори, гори, моя манда!» — ни с того ни с сего пропела девица.

Все заржали.

Толику враз полегчало: ничего не узнают, не отгадают одиноких мук, неистового и горького желания, что горело внутри пуще водки.

— Пронесло! — усмехнулся про себя.

— Вчера к другу заходил, пьет запоем, к другому пошел — тоже пьет, а третий с матерью пьет:, - Митька звал всех в разговор.

— Тебя послушать, так, словно участковый по всем домам носишься и проверяешь, — налетела девица, — ладно бы сам не пил!

— Народ спивается!

— Ой, только не надо о народе, пьет, значит есть еще запал, значит живой еще! Значит, фантазию имеет пить! И веру, что все образуется!

— По твоему судить, так в Европе и в Америке, если не пьют, так все без фантазий?

— Во-первых, — девка аж на ноги вскочила, — пьют, а, во-вторых, там много фантазии для жизни не надо.

— Митя, давай выпьем! — Толик встал с поднятым стаканом, — кто в нашей стране не пьет? Подлецы не пьют! Так не будем же ими!

Все вскочили и, приветствуя тост, загоготали.

— Не будем, не будем!

— Толь, — девица присела рядом, — как думаешь, могу я бабам нравиться? Не знаю, что творится в последнее время, зачастила ко мне в магазин одна, ни мужик, ни баба, каждое-то утро стоит и на меня такими глазами смотрит, все в них написано. Редко, когда не приходит, а я уж и скучаю без нее. Как думаешь, а?

Толик засмеялся.

— Ну, давай о любви поговорим. Мало тебе мужиков?

— Не мало, а не хватает чего-то, — девица вдруг стала серьезной, — все они, словно из-за угла пыльным мешком стукнутые. По-моему, так просто мертвые. Поверишь, не из-за водки, а ровно такими и родились. Водка, наоборот, их хоть немного к жизни возвращает, будто что-то вспоминают о жизни, живее становятся. В глазах что-то шевелиться начинает. А так? Вот скажи, как у тебя? Любовниц много?

Толик вдруг испугался, что девица, единственная из всех, сможет запросто его раскусить.

— Много, — соврал он.

— Я так и знала, по тебе видать, взгляд у тебя сексуальный, словно рыщешь каждую минуту приключений, права я? Или нашел уже, поиски прекратил, а?