Н. В. Гоголь и Россия. Два века легенды - Леонид Крупчанов

(«Две бритвы»); Дураки и бездельники, которых Крылов заклеймил в известной формуле: «По мне уж лучше пей, да дело разумей» («Хор певчих»); лентяи и развратники («Стоячий пруд», «Сочинитель и разбойник»). Гоголь считает, что Крылов – «поэт и мудрец», слог которого с трудом поддаётся определению, так как, по прочтении басни, перед глазами возникает сама «натура», сам «предмет» изображения. Различный по размеру и ритму, его стих ощутимо выступает в «невыразимой духовности», «послушный мысли» автора. Гоголь приводит строки из басни «Две бочки»:

Великий человек лишь виден на делах,И думает свою он крепку думуБез шуму.

И наконец, Гоголь отмечает глубину и самобытность крыловской иронии, восходящей к русскому народному творчеству, свойственной всем большим русским поэтам в том числе Пушкину. В Крылове, говорит Гоголь, выражен не только «истинно русский ум», но и «верный такт русского ума, который делает своё дело, не оскорбляя людей». Только у Крылова, добавляет Гоголь, «не было ни одного врага».

Как видно, во многом совпадая с Пушкиным в оценке творчества Крылова, его русских, народных корней, Гоголь в то же время старается приспособить характеристику Крылова к своему православному воззрению всепрощения, примирения и согласия.

Хорошо был известен Гоголю Д. И. Фонвизин. В феврале 1827 года он пишет в письме матери из Нежина о том, что весело провёл Масленицу: студенты организовали театр, в котором были прекрасное освещение, декорации, исполнялась музыка Россини, Вебера. Известно, что в комедии Фонвизина «Недоросль» Гоголь удачно выступил в роли госпожи Простаковой. В марте того же года он сообщает об успехах студенческого театра своему другу Г. И. Высоцкому из Нежина в Петербург. В перечне сыгранных театром пьес здесь также упоминается «Недоросль» Фонвизина. Уже будучи в Петербурге, в статье «О движении журнальной литературы…», напечатанной в первом номере журнала «Современник» за 1836 год, Гоголь с возмущением говорит об издателе журнала «Библиотека для чтения» О. Сенковском, который исказил комедию Фонвизина «Корион», «приделав» ей другой финал. В этой же работе Гоголь выражает сожаление о том, что периодическими изданиями не упоминаются имена писателей XVIII века – Державина, Фонвизина, Ломоносова. Поэтому, по словам Гоголя, «наша эпоха кажется будто отрублена от своего корня…, как будто история прошедшего для нас не существует». Одобрительно отзываясь о работе П. Вяземского «Биография Фонвизина», Гоголь отмечает многогранность таланта автора: он политик, философ, тонкий критик, историк. Гоголя не устраивает лишь то, что эпоха Екатерины II не описана целиком в том же духе Вяземским, который не отличался трудолюбием и гармоничностью стиха. Анализируя комедию Фонвизина «Недоросль», Гоголь называет её (наряду с «Горем от ума» Грибоедова) «ярким произведением», перед которым «побледнело» творчество Озерова, Княжнина, Капниста, Шаховского. Гоголь подробно характеризует типы «огрубелого зверства» и «застоя» в захолустных местах России, типы, в которых, по его словам, «почти не узнаёшь русского человека»: злобное тиранство Простаковой, «художественную любовь» к свиньям Скотинина, Митрофана, наслаждающегося тиранством близких ему людей, «убитого существа»– мужа Простаковой. Русские качества Гоголь отмечает только у Еремеевны и отставного солдата. Всё остальное – «чудовищная карикатура на русское». И в то же время подобных типов не могло быть ни в Англии, ни во Франции – они могли быть порождены только русской землёй. Однако же Гоголь не видит в них «прямо русского типа». Это «дети непросвещения, русские уроды, преходящие лица» без русского гражданства. Называя комедию «Недоросль» общественной комедией, Гоголь не видит в ней сценического единства, композиционного мастерства, живого действия. Лица и характеры пьесы необходимы лишь для уяснения мысли её автора. Это не столько художественное создание, сколько средство очищения общества от грязи. Эта оценка Гоголем творчества Фонвизина содержится в XXXI главе «Выбранных мест…», посвящённой анализу специфики русской поэзии. В отличие от Пушкина, который видел в Фонвизине актуального сатирика и художника, Гоголь включает комедию «Недоросль» в свою систему оценки допушкинской литературы как малохудожественной или нехудожественной. В этой своей оценке Гоголь ближе к Белинскому, чем к Пушкину.

Другим интересом Гоголя после литературы была история. Она являлась, если можно так сказать, его второй специальностью, к которой он себя серьёзно готовил. Более того, не зная еще своих способностей в литературе, а после неудачи с поэмой «Ганц Кюхельгартен», сомневаясь в своих писательских способностях, он приступил к самостоятельной деятельности именно на ниве истории – адъюнкт-профессором истории Петербургского университета. Можно в связи с этим сделать вывод о закономерности его постоянного внимания к творчеству Н. М. Карамзина. В письме летом 1832 года И. И. Дмитриеву, известному литератору предыдущего века, из родной Васильевки Гоголь вспоминает «незабвенного» Карамзина, который ярко описал в своих очерках деревенский быт и природу, совсем в малороссийском духе. Позднее, в 1836 году, в своей большой критической статье «О движении журнальной литературы…», помещённой в пушкинском «Современнике», Гоголь отмечает выход в свет собрания сочинений Карамзина и сетует на то, что журналы не оценили в полной мере значения этого важного факта, отделавшись «пошлыми» фразами. В «Выбранных местах…» небольшую (тринадцатую) главу Гоголь так и обозначил – «Карамзин». Он одобрительно отзывается здесь о «Похвальном» слове Карамзину М. Погодина в Симбирске, в связи с открытием там в 1845 году памятника известному писателю-земляку и даёт высокую оценку его творчеству. Гоголь пишет, что Карамзин честно исполнил свой долг гражданина и равно почитаем всеми сословиями России. Цензура не мешала Карамзину говорить правду, которую при его чистой душе понимали и принимали все люди от царя до «последнего нищего». Карамзин-прозаик, по мнению Гоголя, уступал только Пушкину-стихотворцу. Для прозы Карамзина, вместе с тем, характерен своеобразный юмор; может быть, именно юмор был причиной того, что даже у Карамзина, человека «незлобнейшего и прекраснейшего душою», как полагает Гоголь, могли быть недоброжелатели. Карамзин не модный проповедник, а «независимый» писатель, не зарывший своё дарование, а «на данные ему пять талантов истинно принёс другие пять», как говорит Гоголь. Современные подражатели Карамзина, по мнению Гоголя, выглядят карикатурой на своего учителя – по своему мышлению, по приторно-сладкому стилю. В конце 1840-х годов Гоголь возвращается к Карамзину в своей «Авторской исповеди», не публиковавшейся при жизни автора. Он сравнивает здесь биографию Карамзина с историей своей жизни, отмечая, что Карамзину, «воспитавшемуся в юношестве», не пришлось, в отличие от Гоголя, переживать мучительную «внутреннюю историю» совершенствования, в результате которой центр его интересов переместился с проблем русского человека и России на вопросы, связанные с человеческой душой вообще. Как можно заметить, Гоголь одобряет творчество Карамзина именно за то, за что его упрекал Пушкин: за его неограниченные монархизм и консерватизм. В вопросах же художественного мастерства, языка и стиля Карамзина Гоголь и Пушкин единомышленники.

По приезде в Петербург Гоголь встречается с известным поэтом и баснописцем XVIII века И. И. Дмитриевым. О ласковом приёме «патриарха поэзии» он вспоминает в письме Дмитриеву из Васильевки в июле 1832 года. Гоголь пишет, что после этой встречи он, неизвестный и «не доверяющий себе» автор, «подрос на вершок». В письме Дмитриеву от 30 ноября, уже из Петербурга, извиняясь за опоздание, Гоголь сообщает о петербургских литературных новостях. Он называет Дмитриева «высокопревосходительством», свидетельствует о своём глубоком к нему уважении, подобно любому русскому человеку. В конце 1840-х годов, в главе XXXI (о русской поэзии) своей работы «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголь называет Дмитриева, наряду с другими русскими литераторами, поэтом, сблизившим литературный язык с народным, придавшим стихии языка лёгкость и свободу, при которых господство оды было заменено другими жанрами поэзии. И хотя Дмитриев не освободил русскую поэзию от светскости, он, как талантливый поэт, придал творчеству простоту в противовес напыщенным стихам бездарных подражателей Державину и Ломоносову. Как баснописец Дмитриев, по мнению Гоголя, уступает Крылову, создавшему совершенно новый жанр басни. Классифицируя поэтические жанры в своей «Учебной книге словесности…», Гоголь относит «Гимн Богу» Дмитриева к жанру оды, стихотворения «К младенцу», «Ах, когда б я прежде знала» – к жанру песни, «Ермака» – к жанру эклоги, «Модную жену» – к жанру повести.