Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья

Петр: Я завтра допоздна на службе. Раньше восьми, а, вернее, девяти вряд ли освобожусь.

Элина: Приезжай. В любое время приезжай. Я буду ждать.

Петр: Хорошо.

Она долго-долго смотрела на это «хорошо». Так долго, что отчетливо поняла, что с ней случилось. Очень ясно и отчетливо поняла.

Она умудрилась скоропостижно и намертво влюбиться. Вот как называется это «хо-ро-шо». Эля встала, взяла пепельницу и выкинула ее содержимое в мусорное ведро. Нет, все-таки надо бросать курить. И подумать о том, что приготовить на завтра.

***

Петр долго смотрел на их короткую переписку. На свое последнее «хорошо».

А ведь теперь и в самом деле стало хорошо. А еще пять минут назад было совсем не хорошо. Херово было, скажем прямо.

По-хорошему, надо было позвонить Эле. Или хотя бы написать. Предупредить о своем приезде. Но он не стал этого делать. Потому что весь день занимался самовнушением, что ничего такого не произошло, и нет никакой необходимости сегодня снова к ней ехать. Что это как-то… Ну как-то не так! Он обычно раньше чем через неделю после удачной охоты на радарах не появлялся. В особых случаях – дня через два. А тут…

А тут он, по-прежнему внушая себе про «это как-то не так», прямёхонько на радар и поехал.

А Эли дома не оказалось. Он, как дурак, звонил в дверь, стучал, потом звонил по телефону – все без результата. Сначала он психанул – ну, подумаешь, цаца какая. Больно надо! Но уже примерно спустя десть минут пути домой ему пришла в голову другая мысль – нехорошая. В которой фигурировали убитый профессор, эти чёртовы иконы в сейфе и Поварницын. А если все-таки не Поварницын – так, может быть, кто-то другой – тот, кто убил профессора Конищева. А Элина не отвечает на телефонные звонки!

На этой смеси злости и все усиливающейся тревоги он почти доехал до дома, периодически набирая Элин номер. А когда она все же ответила, то облегчение было таким сильным, что он сорвался. Нет, не наорал. Но состояние было близко к определению «тихое бешенство». Точнее, «Тихое бешенство» – по меткому маминому определению.

А кто виноват? Сам, дурак, виноват. Если бы не занимался самовнушением из серии «Это как-то не так» и просто позвонил бы Эле и предупредил, что приедет – ничего этого не было бы.

Как-то не так… Пётр откинулся на кровать, закинул руки за голову. Конечно, не так. С Элиной все не так, и пора бы с этим смириться. Она свидетельница по делу, которое он ведет. Она вдова-девственница. Она сама первая поцеловала его. Она… да много чего она.

Это Элина. Она такая одна. Она даже дала ему шанс собственный идиотизм исправить. И завтра он ее увидит. И все свои нереализованные планы на сегодняшний вечер – осуществит. Надо будет не забыть про вино и цветы. Ведь завтра пятница, а впереди выходные. Которые он – Петр это сейчас вдруг отчетливо понял – хочет провести с Элиной.

Как-то не так… Нет, это просто так выглядит его новое «так».

Так-так-так…

***

– А зачем снова цветы?

– Мне с ними извиняться удобнее.

– Не надо тебе извиняться.

Ему пришлось резко опускать руку, потому что Элина порывисто бросилась к нему, прижалась, засопела в шею.

– Я должна была тебя предупредить, что уезжаю работать.

– Это я должен бы предупредить, что приеду. Нормальные люди предупреждают о том, что собираются заехать в гости. – Эля глубоко вздохнула, прижимаясь к нему сильнее. Петр провел рукой, свободной от цветов, по ее спине. – Но я в принципе совсем не против того, чтобы ты оповещала меня о своих планах.

Петр как-то понял, почувствовал, что Эля улыбается. А потом она кивнула.

– Хорошо. Скажи, а что там упирается мне в спину?

– Бутылка красного сухого.

– Тогда пойдем ужинать. Ты голодный?

Они слегка отстранились друг от друга и теперь смотрели в глаза. А потом Петр ровно по вчерашнему сценарию убрал вино и цветы на полочку для ключей. Эля довольно вздохнула, когда он подхватил ее на руки.

– Я очень голодный.

***

Это были изумительные выходные. Во время которых Петр Тихий многие вещи делал впервые в жизни. Или впервые за очень долгое время.

Например, у него был, наверное, впервые в жизни настолько шикарный утренний секс. Потому что Петр не стал повторять свою предыдущую ошибку и, прежде чем тереться пахом о круглую аппетитную женскую попу, прижал к себе Элю покрепче – чтобы не вздумала сбежать, как в прошлый раз. А потом она и сама сбегать передумала. Прогибалась, стонала, вжималась в него. И ни словом не возразила, когда Петр откинул в сторону одеяло. И получился и в самом деле шикарный неспешный утренний секс. С неторопливыми в раскачку движениями. С возможностью гладить Элю везде, где только заблагорассудится – особенно там, когда он закинул ее ногу на свое бедро. И с возможностью на все это смотреть – на растрепанные, залитые утренним солнцем волосы, на белую грудь и яркие розовые соски, на развал ног и нежную влажную припухлость между. А если туда еще и пальцами нырнуть, а носом в изгиб ароматной шеи…

Во всем этом был единственный минус – он опять засадил Эле на шее синяк. Она его, кстати, за это не упрекнула. Самому стыдно было – у нее такая тонкая нежная кожа на шее, а он…

Потом его накормили на завтрак такими вкусными сырниками, каких он давно, кажется, не ел. С тех пор, как жил дома, с родителями.

А еще Петр впервые в жизни мыл сервиз. Какой-то невероятно дорогой. А началось все с противного, до нытья в зубах звука – это так скрипели дверцы посудного шкафа, в который Эля зачем-то заглянула.

Поразительно, но в доме, где хранятся альбомы с офортами девятнадцатого века, а в сейфе припрятаны иконы веков еще боле древних, нашлись кое-какие инструменты и даже силиконовая смазка для замков. В общем, Петр отверткой подрегулировал дверные петли на старом, но добротном шкафе, смазал их, а потом Эля охнула по поводу пыли на сервизе, и вот…

И вот они перемывают бесконечный темно-синий с золотом столовый сервиз. Эля рассказывает про сервиз, употребляя смешное слово «парцелиновый», а когда Петру надоедает лекция, он брызгает в Элину водой. И ему не доставляет ни малейшего дискомфорта тот факт, что он находится в квартире, где Эля жила с другим мужчиной, и сервиз, который они моют, когда-то принадлежал этому мужчине. Покойный профессор Конищев для Петра теперь считался дядей Эли. Поэтому у них и фамилии одинаковые. И надо непременно найти того, кто лишил этого дядю жизни – ведь Элина была к нему так привязана. Но это потом. Все потом, кроме такого вкусного здесь и сейчас с ней.

Мытье сервиза отняло два часа времени, а потом Петра привлекли к нарезке салата, и был обед, а после – послеобеденный – нет, не секс. Просто уютные обнимашки, которые бы перешли в секс, если бы вероломная Элина не гладила его по голове так, что Петра просто вырубило.

А вечером Эля потащила его в кино. В кино! Петр в кино не был со студенческих времен, да и то, ходил туда обычно не с целью кинопросмотра, а с совершенно другими. А тут они пошли в кино смотреть кино! Интересный, между прочим, оказался фильм. Правда, к детективной составляющей кино у Петра были вопросы, но он благоразумно промолчал. По крайней мере, во время просмотра. А вот после фильма Эля предложила посидеть в кафе – в ее любимом, сказала она.

Так Петр в первый раз в жизни оказался в ресторане паназиатской кухни, которой всю жизнь избегал. Ну, если у твоего отца сеть ресторанов, специализирующихся на русской кухне, пищевые привычки вырабатываются как-то сами собой другие, сильно отличные от азиатских.

– Ты же говорил, что любишь острое, – прищурилась на него Эля.

В общем, взяла его на «слабо». Потом смеялась над ним, когда Петр пытался продышаться после «средне-острого» супчика, и сердобольно подливала в стакан водички из предусмотрительно принесенного официантом кувшина с водой. А потом они обсуждали фильм, смеялись, пили зеленый чай.