Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья

– Здравствуйте, – Эммануилович устроился напротив Петра. То ли они давно не виделись, то ли профессорский племянник был всегда такой нервный. Петр вспомнил, как подозревал Виктора и Элину в романе – и ему сделалось смешно. Элина – и это невротический доходяга? Нет. Тысячу раз нет.

– Я вас слушаю, гражданин следователь.

Нет, нервозности в глисте точно прибавилось.

– Это я вас слушаю, Виктор Эммануилович. Я бы хотел расспросить вас об иконах, которые хранились у вашего дяди.

– А… а с чего такой интерес?

– Здесь вопросы задаю я.

– А… Ну да… Извините, – Эммануилович прокашлялся. – Просто вы про них не спрашивали. Видите ли… Тема довольно деликатная и… И я бы без лишней надобности не хотел…

– Надобность не лишняя.

– Хорошо, – слегка будто напоказ выдохнул Конищев-младший. – Что вас конкретно интересует?

– Все, что вам известно.

– Дядя рассказал мне об иконах не так давно. Может быть, года полтора или два назад. По его словам, он купил их достаточно давно, совершенно за бесценок. Чуть ли не у какого-то бомжа на улице.

– Какая драматическая история.

– Вот вам смешно, а дядя под конец жизни стал терзаться муками совести, – поджал губы Виктор-Эммануил.

– Из-за чего?

– Иконы эти представляют собой большую историческую и… и материальную ценность. Сначала дядя хотел их продать. Но, как видите, он не был нуждающимся человеком. А тот факт, что дядя купил за копейки у человека в отчаянном положении нечто очень дорогое, стало на него… ну, как-то давить. И тогда я убедил дядю, что лучший способ утихомирить собственную совесть – подарить иконы музею.

– То есть, передать безвозмездно нечто, представляющее большую материальную ценность? – занятные они люди, конечно, это Конищевы. Как на подбор.

– Знаете, есть вещи, которые не измеряются деньгами! – пафосно воскликнул Конищев-младший.

Петр хмыкнул. Как-то поприбавилось пафоса в профессорском племяннике. А его и так было с избытком.

– Валентин Самуилович согласился с вашим предложением?

– Не сразу, но да.

– Почему же иконы не были переданы?

– Мы не успели, – скорбно поджал губы Виктор-Эммануил.

– Кто вел переговоры о передаче икон?

– Сам дядя, – вздохнул племянник. – Я предлагал ему помощь, но он отказался.

– Вы знаете, о каком музее шла речь?

– Увы, – развел руками Конищев.

– А Элина Константиновна была в курсе ваших планов?

– Я… – Петр отчетливо увидел, что племянник профессора растерялся. – Я не знаю. Я с ней это не обсуждал. Валентин Самуилович – не исключаю. А что она сама говорит?

Ну, надо же. Как много у Виктора Конищева вопросов. Кажется, с этими иконами что-то нечисто.

– Скажите, а вы сами разбираетесь в иконах?

– Нет, – ответ прозвучал резковато. – Ну, только в общих чертах. Дядя говорил, что это псковская школа. Что четырнадцатый век.

– А вы что думаете?

– А я не эксперт. Причин не доверять дяде у меня нет.

Петр помолчал, не без удовольствия наблюдая, как нервно ерзает на стуле Конищев.

– А вам известно, что похищенный альбом офортов Пиронезе был не оригиналом, а копией девятнадцатого века?

– Вы нашли альбом? – Конищев изумился так искренне, будто и в мыслях не допускал, что Пётр и его люди способны найти пропавший альбом.

– Нет. Пока – нет. Таково мнение экспертов. Что альбом с данными офортами не мог находиться в России.

– Да вы что!

– То есть, вы об этом не знали?

– Не подозревал даже! – Конищев прижал лапки к груди. - Но ведь это невозможно определить достоверно, если альбома нет на руках.

– Невозможно, – согласился Петр. Кое-что в предметах искусства этот племянник все же понимал. – Но иконы-то у нас в наличии. И о них можно достоверно сказать – подлинник это или нет.

– Наверное, можно, – как-то неохотно буркнул Конищев. – Но ведь иконы не пропали. Они не являются этим… как его… предметом преступления.

Боже мой, какие мы слова знаем.

– Не «наверное», а можно. Нужно всего лишь провести экспертизу.

– А мне вы это зачем рассказываете? – неожиданно взвился Конищев. – Я не эксперт. Но я лично уверен, что это подлинник. Зачем дяде было врать?

– Он мог и сам не знать. Или ошибаться. Как в случае с офортами.

– Возможно. Хотя, в любом случае, при передаче в музей была бы проведена экспертиза, и все бы выяснилось.

– Тоже верно. Но ведь иконы не были переданы в музей.

– Не были.

Диалог застопорился. Петр нутром чувствовал, что с этими иконами что-то не то. И с Эммануилом что-то не то. Но мотива он упорно не видел. Единственное, что было более-менее ясно – что надо-таки озадачиться экспертизой икон. Хотя… что это даст? Нет, сначала эксгумация и определение принадлежности волоса из сейфа. И если это Поварницын – то и черт с ними, с иконами. Пусть себе лежат в сейфе – настоящие или нет.

– Ну что же, спасибо за информацию, – Петр резко встал со своего стула. – Более вопросов не имею. Пока не имею.

Провожая взглядом уходящего Конищева, Петр думал о том, является ли его нервозность просто реакцией на место встречи – все же в кабинете следователя почему-то принято нервничать – или есть еще какие-то причины?

– Виктор Эммануилович!

– Да? – тот сначала вздрогнул и только потом обернулся.

– Скажите, какая у вас специализация?

– Простите?

– У вас же образование, связанное с культурой и искусством, верно? Но в иконах вы не очень разбираетесь. Как и в офортах. А в чем разбираетесь?

Петру казалось, что Конищев упорно пытается задрать повыше нос, но у него это никак не получается. В отличие от Элины Конищевой, Виктор-Эммануил не умел смотреть на собеседника не с высоты собственного роста, а с высоты собственной личности.

– Моя специальность – древняя культура Мексики, – наконец произнёс он. С пафосом – что умел, то умел.

– Эко вас далеко занесло… от родных пенатов.

– Уицилопочтли.

– Чего почти?!

– У ацтеков это бог солнца и войны. Ваш бог.

И, резко развернувшись, Виктор Конищев вышел из кабинета. Какой, однако, внезапный и стремительный. Как понос.

***

– Привет. Пирог еще остался?

Элина какое-то время смотрела на него молча. Смотрела и молчала. А он смотрел и любовался. И как он не замечал раньше, что она в самом деле такая… Такая… Такая, в общем, девушка, ради которой легко и непринужденно нарушаются служебные инструкции.

– А ты сегодня с пистолетом?

Интересно, она что, не собирается приглашать его в дом?

– Я сегодня с вином, – Петр вытащил из-за спины бутылку вина. – Так что там с пирогом? Остался?

– Конечно, нет. Я испекла новый.

– С чем?

– С вишней.

На этом диалог застопорился. Петр вздохнул и зашел с козырей.

– Если я извинюсь, ты пустишь меня в дом?

После паузы Элина отступила вглубь квартиры.

– Я тебя в любом случае пущу. Не люблю слушать извинения через порог.

Через этот порог Пётр и шагнул. А потом вытащил и вторую руку из-за спины. Цветы он все-таки купил – хрупкие и дорогущие лилии. На них и смотрела Элина. Без неприятия, вроде бы даже с интересом.

– Что это?

– Это – извинения, – Петр протянул девушке цветы.

– С драной овцы хоть шерсти клок, – Элина все же взяла цветы и каким-то удивительным гармоничным движением сунула нос в букет. И Петр тут же простил ей драную овцу. Просто стоял и смотрел на ее тонкие ключицы в вырезе домашней маечки. И как она часто дышит, уткнувшись носом в хрупкие бело-розовые цветы. Нет, цветы – это все-таки тема.

– И почему же я все-таки овца, да еще и драная?

– Потому что словами не умеешь.

Вот же упрямая!

– Умею.

Он взял ее руку с букетом и медленно опустил. А потом наклонил свое лицо к ее.

– Извини.

И поцеловал. Ее губы теперь, наверное, всегда будут для него пахнуть апельсиновой карамелью. Сладкие, свежие, гладкие. Вкусные.

Женские пальцы взъерошили ему затылок.