Кража в особо крупных чувствах (СИ) - Волкова Дарья

– А не надо подбирать. Скажите прямо. Как есть.

– Хорошо, – она вздохнула, выпрямилась. Солнце, которое светило ей в спину, зажигало золотые искры в ее волосах. – Поцелуйте меня. Пожалуйста.

Петр замер. Кажется… Кажется, он не удивлен. Ведь это сумасшедшее, вполне себе Льюис-Кэролловское чаепитие должно было кончиться чем-то подобным.

– Что? – хрипловато отозвалась она. – Что вы молчите? Моя просьба слишком вычурна? Но ведь наверняка такого вам не предлагали на допросах. В прошлый раз вы сказали, что я должна постараться. Я постаралась. – Он продолжал молчать, а Элина вдруг резко встала. – Ну же, Тихий, целуйте, черт вас раздери! Иначе я сама вас поцелую!

Он медленно встал.

– Давайте не будем повторяться.

В этот раз она стояла на месте, а он подходил к ней, огибая стол, крытый зеленой бархатной скатертью.

У нее очень красивые губы, бледно-розовые, с четким контуром и безо всякой помады. Нет, он не собирался ее целовать.

Но почему-то поцеловал.

Целовал и думал о том, что нарушает все служебные инструкции разом. Что между ними не должно быть никаких отношений вне рамок расследования. Что, черт возьми, он вообще при исполнении и даже с табельным оружием.

Ни одна из этих мыслей не смогла пробиться сквозь сладость этого поцелуя.

У нее мягкие, теплые губы со вкусом апельсина. Или апельсиновой карамели. У нее гладкий послушный язык, который охотно принимает правила французского поцелуя. Поцелуя, который как-то неумолимо перетекает в нечто большее, чем просто поцелуй.

Петр же не собирается…

– Секса во время допросов у меня тоже никогда не было… – хрипло выдохнул Петр на ухо Элине, прижимая ее к себе. Всю. Крепко. Плотно. Почувствуй, каковы ставки в игре. Откажись, пока не поздно.

Ее пальцы скользят по его шее, пробираются к затылку, ерошат волосы.

– Боже мой, как же скучно ты до меня жил…

Если делать глупости – то все сразу. Не мелочась. Петр подхватывает Элину на руки. Расположение комнат он помнит, и ее спальня – отсюда по коридору налево.

***

– Какого черта и почему?! – он запутался в трусах. Потом в штанах. Застегнул ширинку, обернулся к кровати и нацелил туда палец. – Ты ничего не хочешь мне объяснить?!

– Что именно? – растрепанная Элина сидела на разворошенной постели, опираясь спиной на изголовье и прижимая к груди одеяло.

Петр наклонился, поднял рубашку, натянул на плечи и начал застегивать пуговицы, путаясь в них. И параллельно говорил. На повышенных тонах.

– Ты была замужем восемь лет. Ты вдова, черт побери! Как так вышло, что ты – девственница?!

– Господи, сколько шума из-за пары капель крови.

– Эля! – рявкнул Петр. Вышло у него это настолько естественно – вот это рыком «Эля!» вместо вежливо-равнодушного «Элина Константиновна» – что Петр поразился, замолчал и замер. Снова наклонился, вот этот раз за кобурой. Какой дурдом. Он в первый раз оказался в ситуации, когда женщина с него стаскивала кобуру. С этой Элиной Конищевой вообще надо быть готовым ко всему. Девственница. Вдова-девственница, твою мать! – Как такое могло произойти, объясни мне!

Она некоторое время молча наблюдала, как он застегивают кобуру.

– Я тебе все давно объяснила, – наконец, произнесла она.

– Нет, не объяснила!

– Я же сказала! – она резко поддёрнула вверх одеяло. – Что Валентин Самуилович после смерти моих родителей забрал меня к себе. Чтобы поддержать. Что он помог мне. И что мы поженились, чтобы не было всяких… сплетен.

– И что же это значит?!

– Что это был платонический брак!

– Какой?!

– Формальный! Фиктивный! Какое слово тебе понятнее?! – Элина уже почти кричала. Шумно выдохнула. – Хотя нет. Фиктивным он не был. Мы жили в одной квартире. Мы заботились друг о друге. Валентин Самуилович всегда мне помогал. Я старалась, как могла, сделать удобным его быт – он все-таки был уже немолодой мужчина. Мы… мы хорошо относились друг к другу.

Петр опустил руки и ошарашенно уставился на Элину. Платонический брак? Серьезно?! В двадцать первом веке?!

– Вы просто жили вместе в одной квартире? – уточнил осторожно он. – Как… Ну, как отец и дочь, например?

– Скорее, как дядя и племянница.

– И… и вы не спали вместе? В смысле, у вас не было никаких контактов… Ну, как мужчина и женщина? Может быть, не секс, но… Разные есть варианты…

– Тебя все-таки очень интересует моя постель! – прошипела Элина.

– Но я же в ней в итоге оказался!

– Ах, бедненький! Тебя совратила вдова-девственница!

– ЭЛЯ!!!

– Убирайся! – в него полетела подушка.

А вот это – здравая мысль.

***

За окном серой моросью царил осенний дождь. Капли то и дело стекали по стеклу. Самая подходящая погода, чтобы поплакать. Чтобы по лицу тоже бежали капли – так же, как по стеклу напротив ее лица.

Но плакать почему-то не хотелось. Эля плотнее закуталась в теплый шерстяной палантин, зябко передёрнула плечами. Нет, плакать совершенно определённо не хотелось. Но было холодно. И хотелось согреться, потому что теплый шерстяной палантин не помогал. Потому что он не мог сравниться с жаром большого горячего мужского тела.

Эля отвернулась от окна, прошла к комоду, достала из пачки сигарету и принялась ее задумчиво разминать. В ее ситуации все-таки полагается поплакать. Наверное, полагается.

Сегодня Элина стала женщиной. Правда, ей уже так-то и пора было. Давно пора. Ей двадцать восемь, и она уже давно не трепетная девочка, которую знакомство с этой стороной взрослой жизни может привести в трепет. Так и нет его – этого трепета. От самого факта – трепета нет. Как нет и обиды на то, что ее первый мужчина, после исполнения своего мужского долга, наорал на Элину. Высказал ей претензию в том, что она оказалась девственницей. И ушел, хлопнув со всей дури входной дверью.

Какая-то… унизительная ситуация. Теоретически. Только Элина не чувствовала себя ни униженной, ни оскорбленной, ни какой-либо еще в таком же ключе. Озадаченной – это да.

Она все же прикурила, села, заложила ногу за ногу. Чуть поморщилась кольнувшему легкому дискомфорту между бедер.

Да. Озадаченной – вот правильное слово. Озадаченной и собственной реакцией, и реакцией Петра. Со своей реакцией Элина разобралась довольно быстро. Тихий слишком сильно ее привлекал, ее слишком сильно тянуло к нему, и вот теперь… И вот теперь она познала его как женщина – мужчину. Она с ним стала женщиной. И ей это понравилось. Очень. Или это называется каким-то другим словом.

Эля почувствовала, как стало горячо щекам – уже почти привычно. В последнее время так происходит всегда, когда она думает о Петре Тихом. А теперь к мыслям присоединились воспоминания. О том, какие у него широкие плечи – обнаженные они кажутся еще шире. О том, какая у него мощная грудь, покрытая густыми короткими темными волосками. О том, как он хрипло и рвано дышит. Как приятна его горячая тяжесть. Как незаметна и воспринимается естественно легкая боль от его проникновения. И как ошеломительно чувство наполненности им.

Там, где есть все это, уже не остается места обиде. Даже когда он орет на нее, а она орет на него в ответ. Элина неопытна в этой сфере жизни, но она все же понимает, что редко какой мужчина предъявляет после близости девушке претензию в том, что стал у нее первым. Почему так сделал Петр?

Элина потерла висок, еще плотнее запахнула палантин, прикурила еще одну «Герцеговина-Флор». Надо бросать. Но не сегодня.

Неужели для него факт только платонических отношений между Элиной и Валентином Самуиловичем оказался настолько неожиданным? Неужели он думал, что Элина и Валентин Самуилович могли, в самом деле… Элина еще раз передёрнула плечами. Ей казалось, что сама мысль о возможности интимных отношений между ней и Валентином Самуиловичем – абсурдна. Но теперь Элина вдруг посмотрела на ситуацию с другой стороны. А может быть, это только для нее такое – абсурд. А для всех остальных это – естественное видение ситуации. Со стороны, так сказать.