Я — авантюрист? - Кирилл Фисенко

сгрудилась вокруг него и стала толпой, потерявшей цель. Найдя глазами Водянова и Алёну, «вожак» скомандовал в полный голос:

— Привал! Всем разуться, снять одежду, стряхнуть пыль. Алёна, определи, откуда ветер, расставь их цепочкой, чтобы на других не летело. Сергей Николаевич, пойдёмте искать шанцевый инструмент.

— Что? Какой инструмент? — удивился профессор, поспешая за Виктором в деревянное строение, из которого навстречу бежало почти два десятка человек с криками:

— Вы спасатели? Что с вапамом? У нас отключились!

Криво усмехнувшись, невольный «вожак человеческой стаи» поднял руку, привлекая внимание новой группы бедолаг, дождался тишины и объявил командным голосом, чтобы не оставить и крохи сомнений:

— Меня зовут Виктор, моих помощников — Сергей Николаевич, он рядом, и Алёна. Она с той группой. Пострадавшие есть? Нет. Прекрасно. Тогда — к делу. До прихода спасателей вы подчиняетесь нам. Кто старший? Представьтесь.

Виктор выслушал сбивчивый ответ, сурово задал нужные вопросы, раздал задания. Видя, как только что испуганные, растерянные люди с радостью бросаются исполнять его распоряжения, он сам обретал уверенность в будущем, которое могло преподнести чёрт знает какие сюрпризы, но прав Водянов, прав: «На миру и смерть красна!»

За ночь народ немного успокоился, а утром появились первые капризы. Когда Виктор вошёл в обеденный зал, превращённый в общую спальню, и приказал всем подняться и выйти на зарядку — два крепких парня послали вчерашнего вожака по традиционному русскому маршруту. Водянов, Алёна и еще несколько женщин с тревогой уставились на Виктора.

А тот неторопливо двинулся в сторону грубиянов. Вчера за ужином один из парней, что повыше, схватил кусок хлеба со стола соседей, хотя мог сделать пару шагов до хлеборезки. Виктор заметил это, но не стал вмешиваться по пустяку. Сейчас настало время преподать урок всему коллективу, и отменные физические данные оппонентов должны сыграть ему на руку. Парни поднялись, готовые дать отпор. В зале стало тихо.

— Приказания командира должны выполняться немедленно. Делаю вам замечание…

— Ты тупой? — глядя свысока, процедил самый сильный, и резко выбросил кулак вперёд, выдохнув. — На!

Глава одиннадцатая

…всё поле зрения занимали подошвы, испачканные засохшей грязью. Они то приближались, то удалялись. Затем в уши Лёшки проник хриплый, но уже тихий и жалобный голос, поверх которого слышалось рычание:

— Сдаюсь, сдаюсь… Рука! Больно же! Отпусти, зараза… Не трогал я его, он сам…

«Гарда! Прибежала, моя девочка, — восторженно подумал Лёшка, полностью обретая сознание, — ну, теперь разберёмся, кто меня отоварил!»

Осторожно сев, он потряс головой и ощупал её. Придерживаясь за край барной стойки, поднялся и с удовольствием посмотрел на того типа, что дрыгал ногами и умолял собаку отпустить его. Зрелище заслуживало, чтобы им любовались. Здоровенная пасть Гарды сомкнулась на горле какого-то мужика так, что тот едва дышал. Шевелиться верхней частью туловища он не осмеливался, только причитал. На всякий случай Лёшка проверил, нет ли в руках поверженного оружия. Пусто.

— Отпусти его.

Собака отступила на шаг, контролируя ситуацию. Мужчина перестал причитать, оперся левой рукой, сел, со стоном придержал правую, которая висела плетью.

— Что с ней? Сейчас ушиб, что ли? Эй, мужик, — в парне проснулось сострадание, так болезненно сморщился небритый и грязный гость.

— Сломал! Сил нет терпеть, а твоя зараза ещё и наступила!

— А не фиг на меня нападать, дебил, — хозяин не собирался давать Гарду в обиду. — Спасибо скажи, что не загрызла.

— Ну ты дурак, парень! Сам башкой стукнулся, а на меня валишь, — обиделся мужик.

Лёшка тронул висок — больно. Повернулся к бару, потянулся к намеченной флажке и примерился, как бы он оборачивался. Мужик оказался прав — голова точно шла к перекошенной дверце бара. Наверное, удар был крепкий и громкий, если хронический неудачник приложился смаху. Немудрено, почему вырубился и «прилёг», даже не поняв, что к чему. А Гарда тоже разбираться не стала, тут к бабке не ходи — сработала в лучших традициях полицейского боевика: свалила подозреваемого в нападении на хозяина и придушила, чтобы не дёргался.

«Круто! Вот это собака! Вот это друг человека! Мой друг!»

Торопливо погладив Гарду, парень подал руку невинно пострадавшему и помог встать:

— Ладно, не сердись. Хотя, мог бы сначала и поздороваться, а не орать в спину. Бухло, бухло! Оно мне нужно? Я вообще, непьющий! Понял?

От мужика разило перегаром, и весь он выглядел как-то криво, хотя возвышался над Лёшкой на полголовы. Правая рука висела неловко, ненормально, ладонью наружу — даже смотреть больно!

— Что с рукой?

— А не знаю! Я тогда прямо на неё упал… Болит, сил нет терпеть, только бухлом и спасаюсь. Слышь, достань вон ту, с красной наклейкой… Ага, она!

Мужик с радостью облапил металлическую флягу с надписью «Водка забористая», зубами захватил пробку и принялся неловко её сворачивать. Лёшка молча отобрал емкость, быстро вскрыл и вернул бедолаге. Тот пил «из горла» неумело, морщась и захлёбываясь. Но одолел больше половины бутылки, пьянея на глазах.

— Фу, полегчало…

Его качнуло. Рука ударилась о край стойки. Жуткий крик вырвался из глотки мужика — Гарда встрепенулась и приготовилась прыгнуть. Лёшка успел остановить собаку и участливо спросил мужика, согнувшегося от боли:

— Ты что её не подвесишь на шею? Всё легче будет…

Сквозь стоны послышалось:

— Да отвали ты! Мочи нет терпеть… Где спасатели, мать иху? Я же сдохну, если и дальше так…

Попаданец хмыкнул:

— Понятно. И ты ничего не помнишь и не умеешь. Вот тупые люди! А ещё будущее…

Дождавшись, когда раненый немного пришёл в себя, Лёшка растолковал пьянющему мужику, что надлежит сделать. Тот покорно кивал, позволил усадить себя на высокий табурет, распороть рукав куртки и рубашки. Ниже локтевого сустава рука выглядела страшно — синяя, распухшая и неестественно повёрнутая.

Из курса само- и взимопомощи, давно прослушанного краем уха и прочно забытого, казалось бы, вдруг припомнилось очень много. Шиной послужила пластиковая окантовка всё той же перекошенной барной стойки. Жёсткая на излом, она отскочила по всей длине. Перочинный нож с трудом прорезал эту полутрубу, зато сгиб держался отменно.

Уложив согнутую руку в импровизированный лоток, привязав под плечом и у запястья, Лёшка задумался — как подвесить? Ничего путного не изобретя, отхватил кусок проводки, свисавшей под непонятными агрегатами бара, и перебросил пострадавшему через шею. А потом отступил и полюбовался своей работой:

— Сейчас легче? Кстати, тебя как зовут, алканавт?

Ответа не последовало. Покачнувшись, мужик завалился набок, но не упал, нет — мягко стёк на пол.

* * *

Дурной запах тления заполнял воздух. Лишь порывы ветерка с того берега давали облегчение, но условное.