Я — авантюрист? - Кирилл Фисенко

этих горлопанов состязалось никак не меньше десятка! Разноголосые, они вопили не в склад, не в лад и беспрестанно. Один выделялся густотой и басовитостью кукареканья. Без суеты начиная с протяжного первого звука, похожего на «И-и-и» лирического тенора, петух умело играл тональностями, спускаясь до качественного баритона и завершая протяжным фальцетом.

Нина выпросталась из спального мешка, коснулась шва на стенке палатки, разыскивая застёжку-молнию. Но шов раскрылся сам, от лёгкого прикосновения. Снаружи девушку ждала безрадостная картина. Кошмар продолжался. Сидели, лежали, бесцельно бродили люди, выпачканные непонятно чем, порой — подсохшей кровью. И никакого чуда, обещанного вчера там, наверху, в ослепительно ярком свете!

— Как так? Я что, с ума сошла, мне привиделось?

Вопрос, адресованный себе, Нина обдумывать не стала. И так понятно — вчера она попала в другой мир, незнакомый. А для разумного человека, который в чудеса не верил, и вдруг признать, что он невесть куда перенёсся? Мало сказать, что в такое не поверишь, так и спятить можно. Шок, называется, удар по психике и сознанию. Оно, сознание, и решило, что перенеслось в сказку. А по факту — спряталось в детские фантазии.

Только взрослое сознание, разум, он же никуда не делся. Ночью впечатления поугасли, разум взялся за ум, и вернул хозяйку в реальность. Осталось только уточнить, в какую?

— Дима!

Старший вожатый возник незамедлительно:

— Я с тобой, Нина. Что?

— Сегодня какой день, число, я имею ввиду? Полностью!

— Двадцать восьмое мая две сто шестьдесят первого, — отрапортовал Дима.

Девушка вздрогнула, хотя была мысленно готова к подобному ответу. Но согласитесь, узнать, что единым мигом улетела на полтора века вперед — мало приятного. Хотя, почему улетела?

Скорее, застряла во времени, словно песчинка на дне водопроводной трубы осела, а время, как та вода — мимо мчалось, пока очередной волной не подхватило и не понесло в потоке, уже другом. Да, именно так! Следовательно, назад вернуться невозможно, ведь то время уже безвозвратно стало прошлым, умчалось и сгорело без остатка в бесконечной Вселенной…

Тряхнув головой, Нина отрешилась от ненужных размышлений. Жить нужно, здесь и сейчас! Она двинулась наружу, и застонала от боли. Стопы! На них встать невозможно! Осмотрев жалкие останки тапочек и заскорузлые от крови носки с тряпкой внутри, девушка расстроилась — обезножила, да ещё как некстати!

— Что будем делать? Я без обуви ходить не могу. У кого-нибудь есть запасные?

Дима умчался искать. Тем временем Нина осмотрела место, куда они добрели вчера ночью. Покосившиеся металлические опоры длинного одноэтажного здания большей частью уцелели, хотя сильно покосились в разные стороны. А вот панели, которые прежде крепились к опорам — разлетелись в разные стороны, частью порвались, или погнулись. Вся эта композиция выглядела скелетом морского чудища, длиннющей Рыбой-Кит.

И вокруг, насколько хватало глаз — бродили белые куры разного размера. Самые крупные раза в два превосходили обычную деревенскую хохлатку и могли свободно состязаться со средним индюком.

— Бройлеры? С таким не вдруг совладаешь, — усомнилась в себе Нина, — это зверь, не курица…

Дима вывернулся из-за палатки, радостно поставил перед девушкой симпатичные кроссовки без шнуровки, видимо, на липучках. Внутри лежали скомканные носки, на вид сделанные из желеобразного пластика сиреневого цвета. Вытянув один из глубины туфли, Нина поднесла его к носу. Вроде, не воняли, а ведь ясно — только что с ноги сняли.

— Чьи?

— Таня одолжила. У неё вывих, всё равно пока ходить не может.

Преодолевая брезгливость, девушка натянула скользкие носки и втиснула их в кроссовки. Боль мешала, но куда денешься — надо! Сведя края застежек, она увидела, как туфли сами себя вздёрнули, облегли ногу. Носки вспенились и заполнили все пустоты. Стопа словно очутилась в родной, хорошо разношенной обувке, немедленно перестала болеть, разве что ныть продолжала, типа — от усталости.

— Прелесть!

* * *

Советоваться оказалось не с кем, и надеяться не на кого. Вожатые, конечно, привыкли жить на природе и живности не особо боялись, а вот остальные оказались законченными горожанами. Поймать бройлера не сумел никто, кроме самой Нины, Димы и Антона. Зато переполох устроили, любо-дорого!

Куры заполошно носились, взлетали, орали истошными голосами, а в руки не давались. Загонщики бестолково суетились с растопыренными руками, но получали удары крепкими клювами, ойкали и выпускали строптивую птицу.

Поняв бессмысленность использования толпы, Нина предложила другой вариант отлова:

— Пусть успокоятся, посмотрим, где корм лежит. Там будем ловить.

Бройлеры скоро вернулись в разрушенное строение, указав место скопления еды. Большая орава расталкивала друг друга, лезла по головам, чтобы поклевать сухой корм. Смело забравшись в то место, ловцы удивились — куры не боялись их! По указке девушки Матвей принёс спальный мешок, куда вожатые запихнули штук десять бройлеров, без шума и толкотни.

Закрыв спальник, парни оттащили его в сторону и уставились на Нину в ожидании приказа.

— Чего ждёте? Надо головы рубить! Топор несите, и доску какую-никакую…

Топор был, вместо доски сгодилась и отвалившаяся стенная панель, но головотяпством заниматься никто не решился. Уговаривая и стыдя парней, Нина зря потратила минут десять — те наотрез отказались:

— Как можно, — ужаснулся Дима, — это издевательство над живыми существами! Негуманно! Нас общество защиты животных со света сживёт!

— Идиоты, гуманность вспомнили, а как шницеля жрать, так вам поперек горла кусок не становится? Дети с голоду умирают, это как, нормально?

Но аргументы не действовали на парней, внешне взрослых и ответственных, вроде. Стиснув зубы, Нина вытащила первого бройлера, велела закутать его тело курткой:

— Вот так прижми сверху, чтобы он шею вытянул. И держи, когда биться начнёт, а то вырвется, — проинструктировала она парня, опустилась на одно колено и прицелилась топориком.

Рука не промахнулась. Голова бройлера отскочила, кровь брызнула струёй, залив ногу Антона. Тот вскрикнул, отскочил в сторону и мягко упал в обморок.

Глава тринадцатая

Лёшка шевельнулся, чтобы понять, что случилось с его многострадальным телом. Болела голова и левая рука в локте. Лучше бы сознание не возвращалось!

— Ноги целы… спина тоже… Лежу на правом боку… и вроде ничего не сломано… Но где правая?

Рука вообще не воспринималась! Догадка обдала спину холодом — её что, нет? Глаза раскрылись, но ничего не увидели, кроме темноты, так что посмотреть на себя парню не удалось.

Представить себя одноруким калекой Лёшке не мог. Такая схема тела, знакомо с первых дней и любимого, несмотря на все претензии к хилости и тощести — категорически не устраивала парня! Как только удалось сесть, он заставил левую руку ощупать себя.

Правая нашлась. Она висела на привычном месте, очень холодная,