Вам решать, комиссар! - Ханс Кирст

Сузанна внимательно пригляделась к нему. Они сидели в гостиной своей виллы в Грюнвальде, собираясь выпить по последнему бокалу шампанского, прежде чем пойти спать — каждый к себе.

— Значит, ты не передумал? Петер Вардайнер ответил с улыбкой:

— Ты, как всегда, зря беспокоишься. Тебе надо бы слегка встряхнуться. Хотя бы и с Сашей Бендером. Сегодня на балу вы отлично смотрелись. Почему бы тебе не пригласить его к нам, с виду он отличный парень!

— Может, и позову, если ты будешь продолжать в том же духе, — сказала Сузанна, став вдруг ужасно серьезной. — Может быть, мне ничего и не останется, чтобы как следует встряхнуть тебя и убедить взяться за ум. Или отправиться к нему — он приглашал.

— Прошу тебя, Сузи, не драматизируй. Попытайся меня понять. Ведь речь идет о благородном и справедливом деле. Отступить теперь — трусливо и нечестно. Я этого не хочу. И не могу.

— Посмотри на себя в зеркало, ложась спать, — посоветовала она. — Глаза горят как у больного, вокруг темные круги, весь побелел как мел. Похоже, ты на грани срыва.

Вместо редакции тебе нужно завтра к врачу.

* * *

— Пожалуйста, успокойтесь, говорите не торопясь и расскажите все по порядку, — просил инспектор Михельсдорф Зигелинду Зоммер, единственную свидетельницу нападения на Хелен Фоглер. — Не отвлекайтесь от сути, и опишите только то, что сами видели и слышали.

Зигелинда Зоммер почувствовала себя невероятно важной персоной, раз Михельсдорф желает получить от нее показания и даже «просит о сотрудничестве». И потому еще, что с ней полиция встречается уже повторно. Вначале — на месте происшествия, а теперь даже прислали к ней домой! Прежде всего она сварила себе и Михельсдорфу вполне приличный кофе и только потом начала рассказывать.

Инспектор спросил:

— Как бы вы объяснили эту историю самой себе? Могло это быть что-то вроде иллюстрации к старой пословице «Милые бранятся — только тешатся»? Нет? Или это был несчастный случай: например, она споткнулась, он упал на нее? Или просто стечение обстоятельств? Может, он хотел ее предупредить, задержать и при этом неумышленно ее ранил?

— Как вам это в голову пришло?! — воскликнула фрау Зоммер. — Это точно было нападение. Тот бандит выскочил за ней из машины и набросился, и давай молотить, и давай душить…

— Значит, сознательное применение грубого насилия? — ободряюще подсказал криминалист.

— Разумеется! Не будь там меня, этот ублюдок ее прикончил бы. Это уж точно.

— Попытайтесь мне его описать. Я знаю, что вы уже пробовали, но придется повторить еще раз. Потому что можете вдруг вспомнить какую-нибудь мелочь, которая нам поможет. Ну как?

— Ну ладно, он был не выше меня, где-то метр шестьдесят пять. И довольно стройный, можно даже сказать тощий.

И лицо бледное, но это могло быть от освещения на улице. Оно там ни к черту. Он что-то выкрикнул, но я не разобрала. Потом как зарычит и давай молотить ту бедняжку! А я егр — зонтиком, зонтиком!

— Да, вы отважная женщина, — признал Михельсдорф, допивая кофе. — Завтра утром мы вас отведем в полицай-президиум и покажем фотографии. Возможно, вы его опознаете.

* * *

Из показаний шофера Пауля Шмитке о его коллеге Хансе Хесслере, шофере Анатоля Шмельца:

— Мы, шофера, знакомимся, когда подолгу торчим без дела — ждем своих хозяев. Возим-то «шишек», как у нас говорится. На всякие заседания и собрания, ну и встречи всякие, но и пивка попить и еще кое-чем заняться — тоже. Они не могут пропустить презентации — а мы их ждем часами, днем и ночью, пока напрезентуются.

Чтобы убить время, слушаем радио, иной раз перекинемся в картишки, в «очко» в основном. Так вот Хесслер, что возит доктора Шмельца, с нами никогда не играет. И не треплется, и не пьет, и не играет в карты. Помешался на книжонках по эксплуатации всех мыслимых марок автомобилей. Вечно их читает и перечитывает, да еще иногда технические журналы.

Оно-то и для нас неплохо. Если у кого из наших проблемы с машиной, Хансик всегда поможет — нет такого, что он не мог бы исправить. Знает все. Но такого друга мне и даром не надо.

* * *

Инспектор Михельсдорф вернулся в управление раньше своего шефа и без определенной цели стал копаться в картотеке. Картотека эта была шедевром криминальной науки. Ее задумал, пробил и воплотил в жизнь начальник полиции нравов комиссар Кребс. Все возможные преступления, совершенные против нравственности, были наиточнейшим образом описаны и с помощью особой системы распределены по тридцати основным группам. Место и род преступления, побои, удушение, попытка убийства, была ли жертва объектом преследования и домогательств, и тому подобное. Были там описаны и классифицированы такие признаки, как внешность и голос преступника, часто употребляемые выражения, возможные дефекты речи и даже тон обращения к жертве. Дальше — вид ранений, причиненных жертве: голова, грудь, живот, бедра, половые органы. И все в мельчайших деталях.

— Отличная штука, — с уважением заметил Михельсдорф, когда вошел Кребс. — Я люблю с ней работать, и обычно это помогает. Надеюсь, поможет и по делу Хелен Фоглер.

— Полагаете, вы что-то нашли?

— Я нашел два случая, имеющих много общего с нападением на Малингерштрассе. Это дела о трупе на газохранилище и трупе на стадионе. Они схожи по выбору места преступления — отдаленный район, глухая улица без движения транспорта, малонаселенная. Далее, во всех случаях у преступника большой и тяжелый автомобиль, который один из свидетелей определил как «представительский». И наконец, сам способ нападения. Преступник всегда выбрасывал жертву из машины, преследовал и забивал до смерти.

— Видите ли, дорогой коллега, — осторожно заметил Кребс, — хотя это и любопытно, но, боюсь, недостаточно. Только три фактора из бесконечного множества, сопровождающих каждое преступление. Чтобы продвинуться дальше и добыть доказательства, пригодные для суда, нам нужно гораздо больше.

— Но на этот раз жертва выжила и может навести на след преступника. Разрешите мне этим заняться?

— Я вам дам добрый совет. Действуйте исключительно осторожно, ничего не пропустите, но и ничего не форсируйте, — сказал Кребс, не глядя на подчиненного, немало удивленного этим.

— Но я могу допросить эту Фоглер?

— Это, пожалуйста, оставьте мне, — решил Кребс.

* * *

— Хельга, у кого могут быть спрятаны его заметки? — спросил Вольрих вдову Хайнца Хорстмана.

— Во всяком случае, у меня их нет, — раздраженно ответила та.

Они только что завершили свой «праздник любви», длившийся всю ночь. Хельга еще валялась на раздрызганной постели, Вольрих, стоя в дверях ванной, причесывался расческой Хайнца Хорстмана. До этого он вылил на себя изрядную порцию туалетной воды покойного, чтобы освежиться. Потом оглядел себя в зеркале с самоуверенной ухмылкой победоносного самца и снова повернулся к Хельге.

— Если они попадут в чужие руки, наплачемся мы оба.

— Но у меня только то, что оставалось в квартире, — объяснила Хельга. — Ты же знаешь, последнее время он появлялся здесь только время от времени, переменить белье да поспать пару часов — не со мной, разумеется, — и снова исчезал без единого слова. Работал по большей части в редакции.

— В его письменном столе действительно ничего нет, я все уже просмотрел. — Теперь Вольрих разглядывал в зеркале нагую Хельгу. Выглядела она как слегка помятая кукла. — Говоришь, в основном он работал в редакции? Но куда еще он мог направиться, где еще мог работать и спрятать свои бумаги?

— Ну, у кого-нибудь из друзей.

Вольрих небрежно бросил расческу Хорстмана в раковину и обернулся.

— Разве у Хайнца могли быть друзья? Ты кого-нибудь знаешь?

— Да, он дружил с Лотаром, — ответила Хельга.

— Ты это серьезно? Он мог найти общий язык с Лотаром, самым бездарным писакой в редакции? — Вольрих не мог этого понять. — Ведь это такой никчемный тип! Развлекается тем, что собирает фарфоровые фигурки, игрушки и музыкальные шкатулки!

— Ну, Лотар не так уж плох. Не думай, им случалось вдвоем и погуливать, притом прихватывали каких-нибудь секретарш из вашей редакции. И, как я понимаю, умели тех заговорить и получить все, что хотели.

— Если это так, то худо наше дело, — сказал перепуганный Вольрих. — Нужно что-то предпринимать, и немедленно. Только что?

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь, — подбодрила его Хельга.

* * *

Беседа Карла Гольднера с ассистентом фон Готой около четырех часов утра в воскресенье, когда, посетив не менее пяти различных заведений, они бросили якорь в маленьком баре на Бриннерштрассе, неподалеку от «Одеона»:

Гольднер: Что мне еще рассказать, чтобы удовлетворить вашу жажду знаний, многоуважаемый друг? Чем еще может журналист удивить криминалиста? Визитом на спектакль «Комедия дель аморе-2000», в котором наездница принуждает своего жеребца к совокуплению? Или вам больше по душе «Лолита-клаб», куда имеют доступ только члены со своим ключом и где стриптизерка проделывает это с псом?