Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов

Я не строил иллюзий относительно воспитанности и добрых сердец парочки. Еду приготовили предусмотрительно - из осторожности - и скормили мне, чтобы жевал за компанию и не казался чужаком, если бы кому вздумалось присмотреться к нашему контакту. Потому и "кока-колу", которая в четыре раза дешевле "Перье", выдали. Расчетливо, ничего не скажешь, хотя, со всей очевидностью, деньги по статье "оперативные расходы" имели покруче, чем у Шлайна, который пирожное с чашкой кофе в забегаловке считал загулом.

В мастерской "Металлоремонт", доедая сандвич в сторонке от приемного окошка, я вскрыл конверт. На куске серой туалетной бумаги синим фломастером было написано:

"Hotel "Kupa", Praha, Anezky Hodinove-Sprune, 842, tel. [phone]. Ztibor Bervida. Звонить только на месте".

Опознавательный разрыв в тексте Ефим Шлайн сделал, как и полагалось для первого письменного послания, между третьим и четвертым словом. Если придет второе письмо, прогалинка будет между четвертым и пятым. Условным загибом Ефим подвернул и левый нижний угол цидульки.

Ну, хорошо, в подлиннике сомневаться не приходилось. И что дальше?

Из двух составных ребуса - куска сортирного рулона и замызганного клочка, вытащенного из-под автомобильного дворника, - по-прежнему ничего вразумительного у меня не получалось.

Проверяясь и размышляя о превратностях судьбы, от японского кафе "Суши", устроенного в здании бывшего ресторана "София", я вернулся к Оружейному. Прикинулся читающим объявления у дверей риэлторской конторы "Домострой". Убедился, что клочок бумаги, которым я заменил записку под щеткой своего "Форда", стоявшего за оградой напротив конторы, цел и не тронут. Прогулялся, чтобы тщательнее осмотреться, по пустынной улице Фадеева. У памятника советскому классику, обставленному двумя конными коммандос и стайкой юных шпионов, я остановил такси и поехал в Крылатское.

После женитьбы Ефим жил красиво, в доме с подземным гаражом. Знакомый, турецкой сборки "Рено-19 Европа", конечно же, мытый и полированный, стоял на своем квадрате во влажном душном подвале. Передние колеса были вывернуты влево.

Ефим Шлайн срочно во мне нуждался. Может, и звал на помощь. Если бы колеса смотрели вправо, мне следовало бы ждать, когда Ефим объявится сам...

Куда же он звал меня? В Чехию? Ради одного звонка по телефону? Да на какие шишы я доберусь в эти Силезии и Померании...

А может, орлы, оставившие записочку на моем "Форде", как раз и собираются по поручению Шлайна оплатить билет в обе стороны и выдать изобильные командировочные?

Домой я отправился на метро.

2

Электронной картой, замаскированной под пластиковый квадратик с планом московского метрополитена, я наконец-то, около четырех часов пополудни, открыл сейфовую дверь родимого логова. Телефонный автоответчик оказался пустым, да и факсы, слава Богу, не приходили. Хотя я присоединил дорогостоящий блокировщик прослушивания и определения номера к своей станции связи с внешним миром, я все-таки проявлял несгибаемую осторожность. Мои адрес и телефоны не знал никто, опять-таки за исключением Шлайна. Сотруднице его аппарата, присматривавшей за Колюней в отсутствие Наташи, я звонил сам и сам же назначал свидания. Свои встречи по делам я проводил в офисе, который держал на Цветном бульваре во второй, проданной теперь квартире. Только её адрес и телефон имелись в конторе лицензирования частной детективной деятельности на улице академика Королева.

Говорят, каков удар, такова и защита. Блокировщик мой, я думаю, наверное все-таки стал уязвимым. Установка покупалась полтора года назад, а технический прогресс, как известно, стремителен. Поэтому отсутствие входящих в памяти установки вселяло бодрость. Личности, искавшие общения записочкой, крутились пока ещё на дальних подступах.

Выпарив из себя в ванной усталость двух последних суток, я завалился на диван смотреть на видеоплейере древний мюзикл "Пасхальный парад", пленку с которым Наташа сунула мне в портфель на Фунафути. Фильм снимали в 1948 году. Наташа отправила его со мной, потому что мюзикл мы смотрели в канун моего отъезда, как говорится, на память о последнем отпускном дне. И для моральной поддержки, поскольку распевы и чечетки Фрэда Астера копировал в пятидесятые годы мой покойный отец под лихой наигрыш харбинских балалаечников, изображавших на эстраде ресторана ханойской гостиницы "Метрополь" бразильский джаз-банд...

Когда поверх Джуди Гарленд и Фреда Астера, упивавшихся славой на Бродвее, пошли титры, я натыкал на сотовом номер Сергея. Хрипловатый молодой голос ответил на четвертый сигнал вызова:

- Добрый день, вас внимательно слушает Курпатов...

- Насчет "Форда", - сказал я.

- Вы можете представиться?

Кажется, я дозвонился до консерватории. В трубке слышались гаммы, которые пробегали на клавишах, настройка виолончели. Причем гулко, словно телефон стоял в углу пустующего концертного зала.

- Насчет "Форда", который поцарапал Сергей, - повторил я.

Перекрывая раздавшееся рядом с ним верещание, похожее на полоскание горла, молодец вдруг оживился:

- Сергей поцарапал "Форд"? Зачем человеку царапать машины? Вы ошиблись номером, здесь не театр абсурда, даже если вы Ионеско. Ваши пьесы нам и на хер не нужны...

Он рассмеялся, а в зале, настроившись, заиграли танго "Кумпарсита". Может, и не на виолончели, а на альте.

- Ладно, мсье Курпатов, - ответил я. - Если Сергей разыщется, попросите позвонить на автостоянку в Оружейном и сказать сторожу, когда встреча... Я свяжусь со сторожем завтра утром, до десяти...

- Дуэль затеваете, козлы? Хотите меряться херами и пряниками? поинтересовался Курпатов. - Из-за исцарапанного "Форда"? Или сцепитесь на этих... как их... карданах? Пошел ты знаешь куда со своим Сергеем...

И отключился первым.

Наверное, сильно любил этого Сергея. И по складу характера постмодернист, куртуазный маньерист и атлантист, в этом духе, подумал я. Если и Сергей таков, придется, наверное, разговаривать на темы поколенческой сенсорной депривации... И ведь он ко мне лезет, не я - к нему...

В свете состоявшейся беседы записка насчет платежа за урон, который "Форд" не потерпел, представлялась глупой шуткой. Дурацкая таинственность. А Боб Шпиган учил, что наихудший поворот судьбы-злодейки - зацепиться случайно за дурака, про которого неизвестно, что он - дурак.

Погружаясь в дрему, я успел подумать, что парочка в "Москвиче" определенно иностранного разлива: точечная техника подхода, московские молодцы сандвич с кока-колой, тем более для маскировки, не купили бы, обычно им плевать на минутных партнеров... Ах, чертов Ефим, и куда его занесло?

22 мая 1942 года в столовой своей ставки в Ростенбурге, на территории Восточной Пруссии, фюрер изволил охарактеризовать социальный состав мирового разведывательного сообщества. Стенографистка донесла определение до потомков:

"Индивиды, занимающиеся шпионажем, вербуются либо в кругах, претендующих на то, чтобы называться приличными, либо в пролетарской среде. Выходцы из среднего класса достаточно серьезны, чтобы не увлекаться подобными вещами. И поэтому для искоренения шпионажа самым подходящим является единственный способ: убедить склонных к такой деятельности в абсолютной невозможности сносить голову на плечах..."

С тех пор в Берлине изобличенных охотников до чужих секретов, если они мужского пола, вешали, а если женского - совали под стамеску гильотины.

Спустя два десятилетия преподаватели Алексеевских информационных курсов имени профессора А. В. Карташева под Брюсселем, включая трех или четырех, все же сносивших головы на плечах, создали частный кружок, названный Козьма-Прутковскими посиделками. Выходцы из кругов, претендующих на то, чтобы называться приличными, включали студийный магнитофон "Хитачи" и с высот накопленного опыта изощрялись в комментариях к высказываниям великих по поводу их профессии, в том числе и к откровениям основателя Третьего рейха. Обширные, как сибирские блины, четыре бобины по 1800 футов пленки старинной марки "Американский орел" составили аудиоархив самого невероятного, на мой взгляд, учебного пособия в мире. Оно называлось "Шпион по найму как индивидуальный предприниматель. Практическое и теоретическое пособие для желающих свернуть шею".

Бобины позже переписали на кассеты и компакт-диски, комплект которых в сафьяновой коробке вручался выпускникам курсов как сувенир. Что-то ведь полагалось вручать, раз официальные или неофициальные бумаги о пройденных науках и сданных экзаменах не выдавались. Да, полагаю, многие и не взяли бы такую бумагу. Я бы, например, не взял. И без неё свидетельств и свидетелей судьбоносного выбора профессии, о которой предпочтительно помалкивать, набиралось достаточно. В том числе наставников и однокашников, которых, согласно обретенному образованию, полагалось бы сразу уложить из пулемета, взорвать тротилом или облучить из обработанных радиацией тарелок за прощальным ужином... Всем нам, как будущим наемникам, предстояло вступать в схватки. И именно друг с другом.