Ленин, мы и будущее. Опыт свободного и пристрастного анализа - Вячеслав Николаевич Егоров

и делегатами на съезды. Паутина слов-штампов накрепко опутала все структуры общества. И за этой словесной шелухой наглухо были забыты предостерегающие слова Ленина, сказанные им в заключительном слове по политическому отчёту ЦК РКП(б) XI съезду партии: «Все революционные партии, которые до сих пор гибли, – гибли оттого, что зазнавались и не умели видеть, в чём их сила, и боялись говорить о своих слабостях».

Читатель может спросить: а в чём заключалась безграмотность, ведь образованию тогда уделялось огромное внимание. Это верно. Если в 1920-1930-х годах ещё остро недоставало образованных людей, то с годами, благодаря эффективной советской системе образования, специалистов-профессионалов становилось всё больше и больше. Свидетельство этому – поражающие воображение прорывы советской науки, техники и культуры тех удивительных лет. Но безграмотность бывает и другого порядка. Ведь для того, чтобы грамотно управлять страной, регионами, предприятиями необходимы не только чисто профессиональная подготовка и организаторские таланты, но и идейная убеждённость, высокая личная нравственность, умение ориентироваться в особенностях текущей политической обстановки. А вот носителей таких качеств часто и не доставало. Что особенно печально, даже в высших эшелонах руководителей партии и государства.

Особенно, как оказалось, многие коммунисты, и,в том числе, партийные и государственные деятели, были слабы в теории марксизма-ленинизма, в понимании своих практических действий и их последствий. Особенно в период перехода к непосредственному строительству коммунизма. Ленин же считал, что «переход к коммунизмуесть целая историческая эпоха. Пока она не закончилась, у эксплуататоров неизбежно остается надежда на реставрацию, а эта надежда превращается в постоянные попытки реставрации. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».

Никто из партийных и государственных деятелей вроде прямо и не отрицал учения о диктатуре пролетариата на переходном этапе, но в практической деятельности последовательность и твердость в этом вопросе проявлялась не всегда. Особенно зримо это стало проявляться после XXII съезда КПСС, когда новая программа партии сделала «открытие» в теории марксизма-ленинизма, провозгласив построение в стране «развитого социализма» и превращение государства из классового в общенародное. Был провозглашён и вброшен в общественное сознание внешне очень привлекательный тезис о том, что высшая цель социализма состоит в более полном удовлетворении растущих материальных и культурных потребностей народа и без какой-либо внятной аргументации назначена даже дата построения «материальной базы коммунизма». Рядовые же люди, в том числе и большинство коммунистов, не обладавших реальными и глубокими знаниями теории, восприняли эти новости как гарантию нерушимости советского строя и уверовали в то, что настала пора, когда в стране все и всегда будет только хорошо и отлично. Слишком высока была их вера в нерушимость социализма, преимущества которого они за многие годы ощутили в полной мере, чрезмерно велико было их доверие к партии коммунистов и её руководителям. Если в их сознании и присутствовало понимание угроз стране, то только в связи в агрессивной политикой коллективного Запада, а вот понимание опасности внутренней, буквально аннигилировало. Нехватка же теоретических знаний, как у трудящихся, так и у местных руководителей компенсировалась надеждами на вышестоящих, как бы «более умных» начальников.

Нельзя не упомянуть здесь особую роль части интеллигентов из молодых советских поколений, которые, сумев сдать экзамены по общественным дисциплинам, совсем не поняли и не стремились понять необходимость исторического и диалектического классового подхода к оценке процессов не только на Западе, но и к тому, что происходит в советской реальности. На этой почве в этой среде стали произрастать скептицизм, критиканство по отношению к советской действительности, а в крайних случаях – даже диссидентство.

Последующий ход истории показал безответственность и несвоевременность провозглашения окончательной победы в стране социализма. На фоне недостаточного развития «коммунистического самосознания» людей и тревожных внутренних процессов изменения психологии населения это привело к росту в обществе, особенно среди молодёжи, потребительских настроений, ориентации их на явно завышенные стандарты потребления на уровне самых развитых к тому времени стран Запада.

Сыграло свою роль и то, что на полях сражений Великой Отечественной войны остались миллионы советских людей, имевших твёрдую идейную закалку и суровый жизненный опыт предыдущего времени. Их очень не хватало стране в послевоенные десятилетия.

Имелась и ещё одна, не менее важная, сторона безграмотности в СССР. Она была связана с никуда не годным уровнем «мыслительного блока» бывшей руководящей партии и государства в последние два-три десятилетия СССР и с зашоренностью погрязшей в клановости и догматизме общественной науки. Весьма недальновидно были канонизированы сочинения В.И. Ленина, К. Маркса и Ф. Энгельса. Диалектический образ мышления стал редкостью, во многих расплодившихся псевдонаучных трудах и даже при решении некоторых практических вопросов доминировали пустословие и начётничество, изучение новых, возникающих уже в самом социализме противоречий, не поощрялось. Выходили тысячи книг и публикаций, в которых было много страниц и букв, перепевов давно известных истин, восхвалений «мудрого курса партии и правительства», но глубокого анализа современно ситуации не хватало. Сотворённая в высоких кабинетах пропаганда возобладала над наукой и здравым смыслом. Между тем Ленин ещё в 1922 году в статье «О значении воинствующего материализма» провидчески остро предупреждал о недопустимости догматизма, самолюбования и пустословия. Настаивал на необходимости глубокого изучения диалектики, смелости мысли и её философского обоснования. Без этого «никакие естественные науки, никакой материализм не могут выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания… Без того, чтобы такую задачу… систематически выполнять, материализм… останется… не столько сражающимся, сколько сражаемым». Практика СССР убедительно показала, что без опережающего и творческого развития теории социалистическое общество успешно развиваться не может.

Очень точно прокомментировал этот вопрос русский философ и политический деятель начала ХХ века Н.В. Устрялов. По его мнению политиков следует делить на догматиков и реалистов. Догматик отличается тем, что он не служит идее, какой бы она ни была – нравственной, правовой, социально-политической, а находится у нее в полнейшем рабстве. Он не может отойти от ее буквы, иначе ему кажется, что произошла катастрофа, что пролез ползучий оппортунизм и он провозглашает анафему отступникам, при этом, как бы между прочим, подчеркивая свою собственную идеологическую чистоту. На деле же это неизбежно превращается в дремучий догматизм.

Увы, советская общественная наука, а вместе с ней и компартия страны не смогли объективно осмыслить реальные процессы в стране и за рубежом. Вместо опережающего развития теории выгнутые спины «творцов-обществоведов» старались верой и послушанием услужить хотелкам вождей послеленинской эпохи. Если почитать выходившие в тот период в стране труды, связанные с общественным сознанием и методами позитивного воздействия на него, то мы с грустью увидим переписывание ленинских и марксовых цитат, но вряд ли обнаружим живые