Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов

Анна Алексеевна вполне резонно возразила:

– Человек, ночующий в холоде на земле, а затем весь день вкалывающий под палящим солнцем, не имея возможности даже помыться, долго не протянет. И как я вам тогда километры дам?

Однако такого рода проблемы нисколько не смущали лагерное начальство:

– Нечего себе голову всякой дурью забивать! Эти помрут – мы вам новых привезем.

Однако переспорить упрямую женщину было непросто:

– А где я их хоронить буду? – вопрос, в общем, не столь уж сложный, в тех местах наталкивался на серьезные препятствия. – Взрывчатку тратить, чтобы братские могилы в скалах рвать?

Видимо, именно этот последний довод возымел действие, и от работы ее не отстранили. Пожалуй, подействовал и приказ нового наркома внутренних дел Л. П. Берии, которым запрещалось увольнять «из строительных и производственных аппаратов ГУЛАГа НКВД (в Центре и на местах) на основе различных компрометирующих материалов, якобы в целях профилактики, хороших, зарекомендовавших себя на производстве специалистов, инженеров и организаторов производства». Для такого увольнения теперь требовалось разрешение наркома или его заместителя. Но вот партбилета, за медленное ведение строительства, Анна опять лишилась.

Это, однако, на ее настроение уже не особо и влияло – первый раз, что ли? Привезя с собой и обустроив дочку, она столкнулась с новой напастью – чины местной администрации метались по лагпункту, как наскипидаренные, прикатил зам начальника ИТЛ. А все потому, что ожидалась комиссия из УЖДС НКВД на Дальнем Востоке. Прибывающее начальство не особо Анну волновало – за свои дела она готова была ответить хоть перед самим наркомом. Но вот приехавший с комиссией инженер-железнодорожник в форме НКВД, замначальника управления УЖДС Василий Арсентьевич Барабанов, ее заинтересовал.

Довольно молодой, симпатичный, успевший и сам вылететь из партии, а затем отсидеть полгода непонятно за что, он оказался почти что ее земляком. До 1929 года Барабанов работал в Ташкенте заместителем начальника Особого отдела ОГПУ по Среднеазиатскому военному округу. Анна его в те годы, конечно, знать не могла – едва школу закончила, а он, как оказалось, хорошо помнил мужа одной из ее старших сестер, дядю Савву, бывшего тогда командиром кавэскадрона ОГПУ. Разговорились, сначала вспомнили Ташкент, затем перешли на профессиональные темы, а потом Барабанов заметил:

– Смотрю, вы тут неплохо обустроились. Бараки вон какие капитальные.

– Ну, вы и выдали – неплохо! – фыркнула Анна. – Если бы знали, чего стоило и это убожество пробить! А за баню и клуб вообще пришлось партбилетом расплатиться.

– Не скажите, Анна Алексеевна, не скажите. Здесь ведь еще два года назад любой барак хоромами показался бы. Жили в землянках, – он оглядел окрестные скалы и добавил: – Где можно их было вырыть. Где нельзя – драные палатки ставили, да и тех не хватало. Часть спецконтингента прямо так привозили, на голое место. Сколько усилий стоило из фондов на доски долю для бараков выдрать! А партбилет… По своему опыту знаю – сегодня отобрали, а завтра вернут. Главное, чтобы дело делалось, как надо, – он замолчал на минуту, снова осматриваясь по сторонам. Прервав краткую паузу, поинтересовался:

– Это чья там девочка с зэками бегает?

– Дочка моя, – пояснила Анна.

– И не боитесь? – он посмотрел испытующе, как будто ее ответ решал для него что-то важное.

– Василий Арсентьевич! Да боюсь же, конечно, – нервно поджала губы женщина. – Но тут по-другому нельзя.

– Это верно, – задумчиво произнес Барабанов и добавил вполголоса, – жене бы моей кто это втолковал.

Затем он оживился и заговорил, похоже, вслух подбирая аргументы для будущего разговора с женой:

– Тут ведь как? Со здешним контингентом самый лучший способ отношения выстраивать – это на доверии. Будут доверять – не надо каждую минуту за спину оглядываться. И за дочкой присмотрят, сами не обидят и другим в обиду не дадут. У меня у самого дочке четыре годика и еще малыш на подходе. А то здешняя охрана, – он обеспокоенно оглянулся, не слушает ли кто, – как бы не хуже зэков.

– Да уж, лучше на здешний спецконтингент надеяться, чем на этих, – вздохнула Аня.

Барабанов глянул на нее и задал еще один вопрос:

– Я смотрю, вы тут без оружия ходите. Чего же так?

– Толку-то с него! – машинальным движением заправляя за ремень складки гимнастерки, ответила военинженер 3-го ранга. – Захотят убить, так никакой наган не спасет. Нет уж, если доверять, то до конца. А доверие они и вправду ценят.

Прощаясь, Василий Арсентьевич зашептал на ухо Анне:

– У вас тут строительство организовано отлично. Я у себя в управлении постараюсь – может быть, удастся что-нибудь дополнительно к пайкам подбросить, за ударную работу. Ну, и кому надо намекну, что это по вашему ходатайству. Таежный телеграф – он такие вести моментом разносит.

Маленькую Нину, разумеется, все эти проблемы не затрагивали. Она быстро освоилась на лагпункте и охотно общалась с тамошними политзэками. Особенно запомнились два человека, казавшихся ей стариками, поскольку они носили бороды, а один из них был совсем седой. Они наизусть рассказывали ей сказки разных народов мира, в том числе и арабские из антологии «Тысяча и одна ночь», множество стихов Пушкина и Лермонтова. Один из них читал «Илиаду» на древнегреческом, тут же пересказывая ее на русском, а другой – поэму Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Девочка хорошо запоминала стихи, и многие строки из поэмы отложились у нее в памяти:

Если действовать не будешь, ни к чему ума палата.

Что припрячешь – то погубишь, что раздашь – вернется снова.

Мудрый борется с судьбою, неразумный унывает.

Запомнились ей и стихи Омара Хайяма, которые со сдержанной страстью декламировал седобородый:

Лучше впасть в нищету, голодать или красть,Чем в число блюдолизов презренных попасть.Лучше кости глодать, чем прельститься сластямиСо стола у мерзавцев, имеющих власть!

Однако лагпункт, конечно, даже и для Нины не был курортом. Да и обстановка там не очень-то располагала к безмятежному времяпрепровождению. Ее мать очень опасалась майора – лагерного оперуполномоченного (звавшегося на зэковском жаргоне «кумом»). Он все время шнырял по лагерю с неизменным пистолетом в кобуре на ремне, и мать предостерегала дочку от какого-либо общения с ним:

– Очень мерзкий тип, – наставляла она Нину. – Любит руки распускать. Так что не подходи к нему близко, ни в коем случае не разговаривай и вообще, увидишь его – сразу смывайся куда подальше.

А опасность от него и вправду исходила нешуточная. Девочка тогда многое еще не понимала, но Нине достаточно было и того, что у нее на глазах этот майор расправился с одним из заключенных – красивым высоким грузином с пышной седой шевелюрой (это он читал девочке наизусть «Витязя в тигровой шкуре»). «Кум» отозвал его для разговора к границе лагеря, к тому месту, где не было ограждения из колючей проволоки, потому что начинался глубокий скалистый обрыв. В ходе разговора грузин что-то резко ответил «куму», и майор ударом в голову сбросил зэка со скалы. Убитый так и остался там лежать – даже подбирать не стали.

Анна Алексеевна, видимо, опасаясь неприятностей со стороны оперуполномоченного, вместе с дочкой ночевала в бараке с политзэками, а не в отведенной ей как специалисту отдельной комнате. И то, что она предпочла устроиться вместе с ними, а не с администрацией лагпункта, и тот факт, что положенный ей пистолет она демонстративно с собой не носила, производил на зэков определенное впечатление и немало послужил укреплению ее репутации.

Барабанов не подвел – доппайки для ударников на лагпункт все-таки попали. Уж сколько бы там ни прибрало к рукам начальство ИТЛ, сколько бы ни толкнула налево администрация лагпункта, а и заключенным кое-что перепало. Как это обычно бывало и на других стройках, меры по нормальной подготовке строительства и пусть небольшое, но все же улучшение питания оказались значительно более действенными, чем тупой нажим и истерическое подхлестывание. Хорошо обеспеченная работа стала разворачиваться ускоренными темпами, и свой участок Анна Коновалова сдала досрочно. Только тогда подозрительное отношение к ней переменилось: удачливого инженера стали поздравлять с успехом, наградили именными часами, даже цветы вручили. Да, и партбилет к ней снова вернулся.

6. Снова в школу

Нине же настало время уезжать обратно в Ташкент – в школу. Сентябрьский город встречал ее обычным в это время летним зноем, от которого можно было спастись лишь в тени чинар у прохладных арыков, вбиравших в себя ледяную воду с гор, или же дома. В жару каждому хочется прохлады. И потому девочка совсем не возражала, когда к ней за пазуху привычно забирался песчаный удавчик, обитавший в доме, – он был такой холодненький! Эта змейка, в отличие от людей, прохлады не искала, а, напротив, искала возможности погреться. Нина никак не могла понять, почему одна из знакомых, приглашенных тетей Олей в дом, плюхнувшись в кресло, подняла отчаянный визг, как только сообразила, на что это такое холодное она уселась. Удавчик же маленький, и метра в длину не будет, безобидный, почти не кусается, ловко ловит мышей и очень приятный.