Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов

В качестве наказания ее поставили в угол. Нет, вру, не поставили. Заставлять ребенка долго стоять – вредно. Нину посадили на стульчик лицом в угол. Ей, конечно, скучно было так сидеть, но воспринимать это как наказание она никак не могла.

На следующий день в детсаду был детский утренник. Вот этот день, как ни странно, обошелся без происшествий. Детский сад, несмотря на довольно скудные времена, все же обзавелся праздничными костюмами для детворы, которые использовались во всех торжественных случаях. Девочка вместе со всеми увлеченно примеряла платьице для этого праздника, затем водила хоровод и изображала цветы. Но вот назавтра…

Назавтра в детском саду появился велосипед. Никто из детей еще не владел этим диковинным агрегатом, и все, что им удавалось сделать – вдвоем-втроем катить одного, восседавшего за рулем. И хорошо еще, если он рулил куда надо.

– Нет, надо не так! – решительно заявила Нина. – Надо его пустить под горку, и тогда он сам покатится. Смотрите, я сейчас покажу! – она решила укротить железного коня в одиночку и, устроившись в седле, направила велосипед по дорожке, ведущей под уклон. Велосипед катился сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, потом совсем быстро, так, что ноги пришлось убрать с педалей… И внезапно Нина, испытав краткое, но захватывающее ощущение полета, вместе с велосипедом оказалась в арыке.

Кое-как уцепившись за траву на береговом склоне, она, вся мокрая, выбралась на берег. Поисками же утонувшего трехколесного агрегата в мутной воде довольно глубокого арыка прибежавшие взрослые занимались не один час, пока, наконец, не сумели подцепить его и выудить со дна.

Однако последней каплей, переполнившей чашу терпения дирекции детского сада, оказалась драка. Заметив, что один из мальчишек, пользуясь относительно более крепким телосложением, отбирает игрушки у ребят помладше, Нина немедленно вмешалась и потребовала восстановить справедливость. А когда обидчик не пожелал прислушаться к ее словам, взяла да и залепила ему кулаком в нос, получив такой же удар в ответ. Чтобы восстановить справедливость, девочка, недолго думая, врезала ему детской лопаткой по голове, на этот раз вызвав в ответ громкий рев.

– Ты что творишь? – закричала на Нину прибежавшая на шум воспитательница, увидев, как по голове мальчишки течет кровь.

– А чего он малышей обижает? – не стала оправдываться девочка. – Он у них все игрушки себе поотбирал!

– Все равно! – и нарушительнице спокойствия строго погрозили пальцем. – Ты должна была подойти ко мне и пожаловаться, а не затевать безобразие и бить мальчика до крови!

Надув губы, Нина глядела исподлобья. Что за глупости городят некоторые взрослые! Как это – пожаловаться? Да она в жизни ябедой не была! А нахал этот свое заслужил, еще и мало ему досталось!

В довершение всего оказалось, что рассеченная кожа на голове принадлежит сыну хоть и невеликого, но начальника, и Нине пришлось покинуть детский сад, о чем она, впрочем, нисколечко не жалела. С бабушкой было все же куда лучше, чем с воспитательницами в детском саду. Взять хотя бы часы, совместно проведенные под столом. И не надо улыбаться – тут не игрушки, а дело вполне серьезное.

Ташкент трясло – трясло с завидной регулярностью, хотя и не слишком сильно. Землетрясения случались чуть ли не каждый год. Да и такие, когда ощутимо ходила ходуном земля под ногами, раскачивалась мебель, по стенам змеились трещины, а с потолка падали куски штукатурки, случались не так уж редко. Уже в первый год пребывания Нины в Ташкенте в июне месяце чувствительно тряхнуло кровать и жалобно заскрипел комод. Летом 1936 года тряхнуло еще заметнее: люди выбегали из домов, опасаясь разрушений. Правда, обошлось. Трещины, перекосившиеся двери и оконные рамы, несколько выпавших сырцовых кирпичей и даже какая-нибудь обвалившаяся стена – не в счет.

Во всех таких случаях Нина с бабушкой не выскакивали на улицу, как все остальные, а прятались под стол. Стол был массивный, дубовый, и, пожалуй, вполне мог выдержать рухнувшие деревянные балки перекрытий и обрушивающиеся сырцовые кирпичи. Вот и в этом году, не прошло и двух недель после празднования двадцатилетия Октябрьской революции, как земля снова затряслась. Бабушка тут же схватила внучку за руку и со вздохом полезла под стол, тихонько бормоча под нос какую-ту молитву. Сидеть под столом и слушать, как бабушка тихонько молится, было, конечно, скучновато.

– Бабуль, можно, я на улицу сбегаю, посмотрю, что делается? – на всякий случай спросила Нина, в глубине души подозревая, что в этом вопросе спорить с бабушкой бесполезно. Так и есть:

– Сиди, егоза! Все бы тебе куда-нибудь бежать!

– Ну, бабуль! – напоследок взмолилась Нина, уже видя, что дело безнадежное.

– Сиди, кому сказала! – и бабушка крепко ухватила девочку за руку. – Мало ли – полезешь на улицу, еще свалится что на голову. А стол этот ничем не прошибешь!

После нескольких едва заметных подземных толчков все успокоилось. В общем, и на этот раз пронесло. А когда через месяц подземные толчки повторились, тоже ничего серьезного не случилось. Перекосившуюся дверь отец поправил, трещины в стенах замазали свежей глиной, большие куски штукатурки, упавшей с потолка, собрали и вынесли вон, а прочий мусор Нина подмела веником. Жизнь шла своим чередом. Уже три года, как отменили карточки, и на Воскресенском базаре можно купить, что только душе угодно – если деньги есть. Варится плов, жарится шашлык, в тандырах пекутся ароматные лепешки, которые разносят по базару, сложив высокими стопками на голове. Запах от всего этого стоит умопомрачительный. Фрукты же вообще лежат горами, а от огромных дынь распространяется завораживающий сладковатый аромат. Если же такую дыню разрезать, то по пальцам потечет сладкий липкий сок, а дух пойдет такой, какой и не передать словами…

Фрукты и овощи в Ташкенте были дешевы и в них себя не ограничивали. А вот картошка и мясо оказывались редкими гостями на столе. Чтобы увеличить мясной рацион, отец нередко в выходные спозаранку седлал свою кобылу Соньку и, в сопровождении пса по кличке Джек, отправлялся на охоту – либо на восток, к отрогам Чаткальского хребта, либо на северо-запад, в казахские степи. Охотником он был заядлым, так что на столе регулярно появлялся приварок из добытой дичи. Но из-за этого Нине редко удавалось видеться с отцом.

Зато те воскресные дни, когда Яков Францевич оставался дома, превращались для его дочки в настоящий праздник. В воскресенье не надо идти на работу, и потому к завтраку можно вставать немного попозже, чем обычно, а Нина очень не любила рано вставать. Правда, поспать подольше получалось не всегда.

Воскресенье то было или будни, все равно – нередко утро начиналось с громкой барабанной дроби, которую выстукивал из-под кровати здоровенный заяц, колотя лапами по дощатому полу.

– Ну что тебе не спится! – каждый раз ворчала маленькая Нина, спуская ноги с кровати. Ничего не поделаешь – заяц проснулся, и теперь его надо кормить, иначе он так и не даст спать своим барабанным боем.

– На, держи, кушай свою капусту, – девочка протягивала зайцу капустные листья, оборванные с кочана, и наблюдала за умилительными движениями его мордочки, когда он поглощал свой завтрак.

Этого барабанщика еще маленьким подранком принес с охоты отец. С тех пор заяц подрос, раненая лапка у него зажила, и он, просыпаясь раньше всех, громко возвещал, что ему требуется порция капустных листьев. В доме был и еще один претендент на капустные листочки – крупная степная черепаха, так же попавшая в дом в результате охотничьих экспедиций Якова Францевича. Так что побудка по утрам у Нины была веселая.

А к концу дня, после прогулки по летней жаре, утомившись, можно было вернуться домой и спрятаться в его прохладе, растянувшись на кровати. Правда, при этом надо было сохранять некоторую осторожность. В самом деле, как бы вы себя чувствовали, если бы на спинку кровати уселась сова и уставилась своими большущими глазищами прямо вам в лицо?

Сова была еще одним охотничьим трофеем отца, доставлявшим бабушке постоянные хлопоты. Летая по дому, сова регулярно задевала крыльями и гасила лампадку перед образами, заставляя Елизавету Климовну зажигать ее вновь и вновь.

– У-у, сатана! – ругалась она на сову, гоняя ее полотенцем. Но на следующий день история повторялась сначала.

Другая птица, привезенная отцом – крупная степная дрофа – напротив, относилась к бабушке весьма благосклонно. Точнее, она относилась благосклонно только к бабушке, следуя за ней неотвязно, как собачка, и третировала всех остальных. Любого, кто к ней приближался, она считала своим долгом ущипнуть пребольным образом и понаставила девочке немало синяков. Приходилось то и дело уворачиваться, чтобы не увеличить их число, но соревнование нередко выигрывала дрофа, и тогда Нина шипела на нее сквозь сжатые зубы: