Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов

– Небось, как всегда, поперли напролом без подготовки, без нормального снабжения, вот и застряли на линии Маннергейма. Теперь же рядовой боец все эти просчеты своим горбом преодолевать будет. А, что зря говорить! – и, махнув рукой, он замолчал. Там была его жена.

Дочке эти слова царапнули по сердцу. Она ведь тоже не забывала о своей маме, сражающейся с белофиннами в снегах далекой Карелии. И если там так плохо, как думает папа…

Анне Алексеевне действительно приходилось нелегко. Ей пришлось принимать участие в разведывательных рейдах с целью выяснения состояния и расположения финских оборонительных сооружений на «линии Маннергейма». Большинство разведгрупп из таких рейдов не возвращалось.

Перед выходом в разведку Анна, пренебрегая маскхалатом, закуталась поверх тулупа в большой пуховый платок, связанный Елизаветой Климовной. Командир группы строго заметил:

– Товарищ Коновалова! Вы что же это форму одежды нарушаете? Демаскировать нас хотите?

– Так холодно же! – незлобиво отнекивалась Аня. – Да и платок тоже белый, как маскхалат. Так что не бойтесь, не демаскирую.

После нескольких попыток, видя, что упрямую бабу… пардон, женщину, не переспоришь, командир плюнул на дальнейшие уговоры, и уступил.

Группе так и не удалось остаться незамеченной. Уже на отходе их передвижение засек финский снайпер. Промахивался он редко, и выстрел за выстрелом состав группы уменьшался. К своим вышла одна Анна. Больше всего ее удивило то, что командование первым делом взъярилось на все то же нарушение формы одежды:

– Ты что, Коновалова, умнее всех быть хочешь? Это что же за командир Красной Армии в бабском платке? Какой пример ты подаешь военнослужащим? – и понесло…

Здешний особист тоже не преминул вставить свои претензии:

– Скажите-ка нам, товарищ военинженер 3-го ранга, как это так получилось, что вся группа погибла, а вы одна остались? А может, группа и не погибла, а? И как же это так вы из финского тыла выскочили, за какие такие заслуги они вас из своего расположения живой выпустили?

– Вас послушать, так лучше было бы, если бы мы всем там под пулями легли! – взъярилась Анна. – Ага, меньше бумаг писать надо было бы – только похоронки, но то уже была бы не ваш забота. Что, не так? Или мне прямо тут застрелиться для вашего успокоения, чтобы больше никаких вопросов не возникало?

– А ну осади, Коновалова! – прикрикнул на нее начальник штаба, хорошо представлявший, чем могут закончиться такие вот препирательства с особистами.

– Впустую собачитесь, – вдруг заметил из своего угла молчавший доселе старенький начальник разведотдела. – Ее платок этот самый и спас. Я так понимаю, на тебе полушубок да платок были и никакого маскхалата? – обратился он к разведчице.

– Верно, – кивнула Анна.

– Вот снайпер финский ее издаля и принял за местную бабу, которую наша группа прихватила. Потому и не стрелял.

Особист, покричав маленько для порядку, остыл. Ведь кого-то надо было посылать и в следующий разведрейд, правда?

С финской весной 1940 года мама вернулась, сверкая второй шпалой в петлицах. Победе, конечно, радовались, но официальные торжества прошли как-то смазано, особо не запомнились, да и к чему тут чрезмерное ликование? Еще бы: эту Финляндию – и не победить! Все произошло, как и должно было. Отец же, не показывая виду, все-таки сильно переживал: как так, он сидел в Ташкенте, а жена побывала на войне, да еще и обогнала его по званию! А все это чертово увольнение…

Разумеется, по случаю возвращения Ани с фронта собрали застолье, как полагается, выпили, закусили. Уже собираясь ко сну, Яков кое-как разделся, дотащился до кровати, плюхнулся на нее – и тут же подскочил. Дом огласился криком, злобным шипением и урчанием.

Да, отцу надо было быть осторожнее. Сам же привез этого зверя с охоты. Это действительно был зверь – даже маленьким котеночком камышовый кот, получивший непременную кличку Васька, отличался весьма агрессивным норовом. Вымахав же в здоровенную, чуть ли не в пуд весом, зверюгу, он требовал очень осторожного обращения. Авторитетов в доме у него не было.

Пожалуй, с бабушкой он еще до какой-то степени считался. Когда он спокойно, как хозяин, забирался на кухню и норовил стащить что-нибудь со стола или с грязными лапами влезал на кровать, устраиваясь на белоснежных крахмальных покрывалах, бабушка в сердцах замахивалась на него полотенцем:

– У-у, вредитель! Пошел вон!

«Вредитель» только прижимал к голове уши с маленькими кисточками на концах, смотрел в упор своими желтыми глазищами со зрачками-щелочками, шипел или утробно ворчал, не двигаясь с места. Никому другому в такой ситуации Васька спуску бы не дал. С ним можно было только договариваться по-хорошему, упрашивать или просто ждать, пока он покинет облюбованное место. Отца же вообще угораздило плюхнуться на него сверху, и кот тут же пустил в ход свои немалые клыки, чуть не выдрав Якову пятку. Во всяком случае, хромал отец после этого довольно долго.

Нина относилась к Ваське с уважением и пользовалась в ответ некоторой снисходительностью с его стороны. Командовать собой он, конечно, не дозволял – во всяком случае, все попытки девочки объяснить ему, что душить соседских кур нехорошо, пропали втуне, – но разрешал ей чуть больше фамильярностей, чем всем прочим. А кур он, в конце концов, душить перестал – видимо, стал воспринимать их как часть своей собственной территории. Не нападал же он на обитателей того «зоопарка», который собрался в доме у Елизаветы Климовны? Даже на канарейку, жившую в клетке, он не пытался покушаться. Только сядет неподалеку, уставится на птичку и следит за ней неотрывно вожделенным взором. Канарейка нервничала, перестала петь, и ее пришлось отдать в другие руки.

8. Радости и огорчения

Весной Нина снова заболела. На этот раз у нее обнаружился туберкулез. Девочку срочно отправили в горный санаторий. Чем ее там лечили, она толком не помнила, главное, что лечение и горный воздух пошли ей на пользу – она выздоровела. Но вот что оставило у нее зарубку на всю жизнь, так это молочная диета, на которую ее посадили. С тех пор Нина не выносила ни молока, ни кефира и лишь очень редко соблазнялась творогом, если тот был абсолютно свежим.

Только что перенесенная болезнь нисколько не убавила в ней прыти. Вместе с мальчишками Нина устраивала налеты на близлежащие сады за незрелыми еще фруктами – яблоками, урюком, персиками… Один лишь тутовник к этому времени уже поспел. Эта детская привычка въелась в нее настолько сильно, что даже в зрелом возрасте, давно уже приобретя вкус к самым спелым, сочным, ароматным персикам, она нет-нет, да и хваталась за совсем еще зеленые, прямо-таки хрустящие плоды. Разумеется, столь активное поедание неспелых фруктов очень быстро влекло за собой расплату – все налетчики начинали маяться животом. Однако и против этой напасти имелось противоядие. Нина не раз вспоминала совет старого узбека: «Джида – доктор, джида – понос йок!»[3]

Но, конечно, любимым развлечением у всей местной ребятни стало купание на Комсомольском озере. В 1939 году усилиями комсомольцев Ташкента старые котлованы для стройматериалов были превращены в большой искусственный водоем с зелеными островками, лодочной станцией, вышкой для прыжков в воду. Наполнявшееся из арыка Бурджар озеро прогревалось лучше, чем арыки, несущие весьма прохладную воду, и поэтому купаться там оказалось гораздо приятнее.

– Ни-и-и-нка! – раздается из-за дувала протяжный крик. – Айда на Комсомольское!

– Сейчас! Иду-у! – и она вихрем вылетает из дома. Платье привычно снято, сложено и заброшено под крыльцо, на улице собирается большая компания, и вот в сопровождении жившей у семьи Коноваловых во дворе свиньи Фатимы ребята отправляются купаться.

Любимица окрестных детей, белая хрюшка по кличке Фатима, или просто Фатька, была весьма примечательным животным. Она очень любила плавать, с отчаянным визгом прыгая вслед за мальчишками с берега Комсомольского озера. Кроме того, Фатька была до крайности чистоплотной: стоило ей запылиться или извозиться в грязи, как она тут же направлялась к ближайшему арыку, хаусу или водозаборной колонке и поднимала истошный визг, требуя ее немедленно вымыть. А вот сама Нина каждый раз поеживалась, когда ей напоминали, что на ночь надо вымыть пропыленные за день ноги. Вода ведь из колонки шла холоднющая!

Со всей этой развеселой компанией Нину связывала неподдельная дружба, у которой, однако, были свои подводные течения. Все дело в том, что большую часть окрестных ребятишек и парней постарше нельзя было отнести к законопослушной части населения Ташкента. Многие из них так или иначе соприкасались с преступной средой. Но местных жителей это особо не волновало – дело житейское, времена сейчас непростые, каждый устраивается, как может. Нину, которой семья привила довольно строгие правила, криминальный привкус тоже сам по себе не отталкивал от ребят. Изнанку жизни она наблюдала достаточно часто и не торопилась никого осуждать. Да и характеры в этой среде частенько выковывались сильные.