Литературные вечера. 7-11 классы - Надежда Пестрякова

…Пушкин потом постоянно и деятельно участвовал во всех лицейских журналах, импровизировал так называемые народные песни, точил на всех эпиграммы и прочее. Естественно, он был во главе литературного движения, сначала в стенах лицея, потом и вне его».

Третий чтец (читает слова В. Жуковского о Пушкине):

«Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастья и обратить в добро заслуженное; ты более, нежели кто-нибудь, можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, все твое возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, – шелуха. Ты скажешь, что я проповедую со спокойного берега утопающему. Нет! Я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет сам. Плыви, силач!

…По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе».

Первый чтец (читает отрывок из стихотворения В. Звягинцева «Пушкину»):

И рокотали‚ рокотали лиры,

Певца кудрявого приветствовал Парнас,

Когда в затишье золотого пира

Струя кастальская блистательно влилась.

(Звучит фрагмент вокального цикла «Дорога к Пушкину». «Прощание с Одессой»)

Второй чтец (читает стихотворение М. Цветаевой «Встреча с Пушкиным»):

Я подымаюсь по белой дороге,

Пыльной, звенящей, крутой.

Не устают мои легкие ноги

Выситься над высотой.

Слева – крутая спина Аю-Дага,

Синяя бездна – окрест.

Я вспоминаю курчавого мага

Этих лирических мест.

Вижу его на дороге и в гроте…

Смуглую руку у лба… —

Точно стеклянная, на повороте

Продребезжала арба… —

Запах – из детства – какого-то дыма

Или каких-то племен…

Очарование прежнего Крыма

Пушкинских милых времен.

Пушкин! – Ты знал бы по первому слову,

Кто у тебя на пути!

И просиял бы, и под руку в гору

Не предложил мне идти.

Не опираясь на смуглую руку,

Я говорила б, идя,

Как глубоко презираю науку

И отвергаю вождя,

Как я люблю имена и знамена,

Волосы и голоса,

Старые вина и старые троны, —

Каждого встречного пса!

Полуулыбки в ответ на вопросы,

И молодых королей…

Как я люблю огонек папиросы

В бархатной чаще аллей.

Марионеток и звон тамбурина,

Золото и серебро,

Неповторимое имя: Марина,

Байрона и болеро,

Ладанки, карты, флаконы и свечи

Запах кочевий и шуб,

Лживые, в душу идущие речи

Очаровательных губ.

Эти слова: никогда и навеки,

За колесом – колею…

Смуглые руки и синие реки,

– Ах, – Мариулу твою!

Треск барабана – мундир властелина —

Окна дворцов и карет,

Рощи в сияющей пасти камина,

Красные звезды ракет…

Вечное сердце свое и служенье

Только ему, королю!

Сердце свое и свое отраженье

В зеркале… Как я люблю…

Кончено. – Я бы уж не говорила,

Я посмотрела бы вниз…

Вы бы молчали, так грустно, так мило

Тонкий обняв кипарис.

Мы помолчали бы оба – не так ли? —

Глядя, как где-то у ног,

В милой какой-нибудь маленькой сакле

Первый блеснул огонек.

И – потому что от худшей печали

Шаг – и не больше! – к игре,

Мы рассмеялись бы и побежали

За руку вниз по горе.

Третий чтец (читает отрывок из стихотворения Э. Багрицкого «А. С. Пушкин»):

Горячий месяц тлеет на востоке

Над одиночеством пустынных скал…

Здесь он стоял,

Здесь реял плащ широкий,

Здесь Байрона он нараспев читал.

Здесь в сизом голубином оперенье

И ночь, и море

Стлались перед ним,

Тайком, тайком приходит вдохновенье,

Проникнет в сердце —

И уйдет, как дым…

Тайком, тайком

Приходит вдохновенье,

Проникнет в сердце

И в глазах сверкнет…

Волна и ночь в размеренном движенье

Слагают ямб —

И этот ямб поет…

И с той поры, кто бродит берегами,

Средь низких лодок и пустых песков,

Тот слышит сердцем, взглядом и ушами

Раскат и россыпь пушкинских стихов…

И в каждую скалу

Проникло слово

И плещет слово

Меж плотин и дамб,

Волна бежит и убегает снова,

И в этом беге закипает ямб…

(Прощание с Одессой (окончание))

Первый чтец (читает стихотворение Н. Браун «Пушкин»):

Он спал как будто. Песню ветра,

Гремя заслонкой, вел камин.

Висели звезды рядом где-то,

Между оконных крестовин.

Он сразу понял: осень, вечер,

Деревня, ссылка. Он привстал

На локоть. Вслушался: далече

Запел бубенчик и пропал.

Опять пропал! Опять хоть в спячку!

Ни книг, ни писем, ни друзей…

Вдруг слово первое враскачку

Прошлось по комнате по всей.

И на ходу, качая воздух,

То легкой рысью, то в карьер,

Шатая стены, окна, звезды,

Обозначается размер.

В его походке знаменитой

Раздольем песенной тропы

Восходят кованым копытом

Четыре тяжкие стопы.

Четыре солнца всходят разом,

Четыре бубна в уши бьют,

Четыре девы ясноглазых

В четыре голоса поют.

И песня льется, замирая,

А в ней, чиста и глубока,

То удаль русская без края,

То злая русская тоска,

Паром, скрипящий у причала,

Полынь, репейник на полях

И потерявшая начало,

Вся в рытвинах и колеях,

Дорога. Полосы косые

На верстовых ее столбах

И на шлагбаумах. Россия!

Трактиры, галки на крестах,

И деревянные деревни,

И деревянные мосты.

Россия, Русь в уборе древнем,

Живой навеки красоты!

Душа изведала отрады

Народных песен, скорбных дум,

И глушь лесов, и гор громады,

И ширь долин, и моря шум.

(Звучит фрагмент вокального цикла «Дорога к Пушкину». «В Михайловском»)

Первый чтец (продолжает чтение стихотворения Н. Браун «Пушкин»):

Писать! Слова идут, мужают

И в строе песенном плывут,

А звезды стены окружают

И в окна свет неверный льют.

Писать, писать – в стихах и в прозе!

Писать! Не то сойдешь с ума…

Вот-вот зима. Свежо. Морозит.

Зима. Ужель еще зима?

Второй чтец (читает отрывок из стихотворения Е. Серебровской «Пушкин в Михайловском»):

Как тесен мир! И на сердце тоска,

Когда поймешь, мечты свои оставя,

Что самодержца длинная рука

До самого Тригорского достанет,

Рука, которой письма открывать,

Которой залезать в чужие души,

Которая во сне кошмаром душит,

Рука, которой впору убивать,

Рука, которой…

Ради бога, книг,

Побольше книг! А в январе, с метелью,

Нагрянет друг, узнав за старой елью

В сугробах позабытые огни.

Пускай мороз неистовствует, лют,

Дверь настежь – о, негаданная встреча!

Еще не знает задушевный вечер,

Кого застрелят, а кого сошлют,

И что через тринадцать тяжких лет

Возок промчится снова сквозь селенья:

Приказано монаршьим повеленьем

Скорее замести мятежный след,

Сослать навек!

Третий чтец (читает стихотворение И. Уткина «Михайловское»):

На столе пирог и кружка.

За окном метель метет.

Тихо русская старушка

Песню Пушкину поет.

Сколько раз уж песню эту

Довелось ему слыхать!

Почему ж лица поэта

За ладонью не видать?

Почему глаза он прячет:

Или очи режет свет?

Почему, как мальчик, плачет,

Песню слушая, поэт?

На опущенных ресницах

Слезы видно почему?

Жаль синицы? Жаль девицы?

Или жаль себя ему?

Нет, иная это жалость.

И совсем не оттого

Плачет он, и сердце сжалось,

Как от боли, у него.

Жаль напевов этих милых,

С детства близких и родных.

Жаль, что больше он не в силах

Слышать их и верить в них.

Песни жаль!.. И он рукою

Слезы прячет, как дитя.

…Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя.

Первый чтец (читает стихотворение В. Кузнецова «Возок с голубым бубенцом»):

Притихли окрестные пущи,

Прижавшись к речным берегам.

К опальному Пушкину Пущин

Летит по российским снегам!

Дорогою стылой и вьюжной

Летит, гордым духом паря.

Воистину: верная дружба

Сильнее указов царя.

Не грянут литавры и пушки

Солидным державным баском.

Но выбежит радостный Пушкин

На лютый мороз босиком

И ахнет: под снежною тучей

Застыл перед самым крыльцом,

Как вихрь, как голландец летучий

Возок с голубым бубенцом!

Второй чтец (читает отрывок из стихотворения Н. Браун «Пушкин»):

Уже друзей не досчитаться

На перекличке. Черный год!

Суровый год! И, может статься,

Его уж близится черед?

Третий чтец (читает стихотворение И. Кашежевой «В белую ночь у Петропавловской крепости»)

В эту ночь без темноты