Третья - Агата Кристи

– А вернуться на родину ради себя вам никогда не хотелось?

Рестарик решительно покачал головой.

– Нет. Ведь я вел жизнь, которая мне нравилась, для которой я был создан. Из Южной Африки я перебрался в Восточную. Я преуспевал финансово. За что бы я ни брался, все увенчивалось успехом. Все, что я предпринимал один или в компании с другими, приносило богатые плоды. Я часто отправлялся в экспедиции в необжитую глушь. Это была жизнь, о которой я всегда мечтал. По натуре я скиталец. Возможно, именно потому, женившись в молодости, я почувствовал себя запертым, связанным по рукам и по ногам. Нет, я наслаждался свободой и не желал добровольно возлагать на себя прежнее ярмо.

– Но ведь вы все-таки вернулись?

Рестарик вздохнул.

– Да, я вернулся. Видимо, годы берут свое. Кроме того, мне с одним моим товарищем крупно повезло: мы кое-что нашли и получили концессию, которая могла дать богатые результаты, что потребовало бы переговоров в Лондоне. Я рассчитывал на моего брата, но он умер. А я по-прежнему был совладельцем семейной фирмы. Мне следовало вернуться и взять дело в свои руки. Собственно говоря, мне это только тогда пришло в голову. То есть вновь вернуться к существованию в Сити.

– Быть может, ваша супруга… ваша вторая супруга…

– Да, пожалуй, отчасти вы правы. Я женился на Мэри месяца за два до смерти брата. Мэри родилась в Южной Африке, но несколько раз бывала в Англии, и ей очень понравилась жизнь там. У нее даже была мечта обзавестись чисто английским садом. Ну а я? Пожалуй, мне впервые пришла мысль, что я переменился, что прежняя жизнь там теперь меня устроит. И, конечно, Норма. Ее мать умерла за два года до этого. Я поговорил с Мэри, и она искренне захотела создать родной дом для моей дочери. Все это сулило столько хорошего… – он улыбнулся, – что я вернулся домой.

Пуаро посмотрел на портрет над головой Рестарика. Освещен он тут был лучше, чем в загородном доме. Да, все характерные черты сидящего перед ним человека – упрямый подбородок, насмешливые брови, мужественная посадка головы… Но, кроме них, еще нечто, чего человек в кресле лишился. Молодость, победоносная молодость!

Но зачем, подумал Пуаро, Эндрю Рестарику вздумалось забрать портрет сюда, в свою лондонскую контору? Портрет был парным к портрету его первой жены – оба написаны в одно время самым тогда модным художником-портретистом. По мнению Пуаро, естественнее было бы оставить портреты вместе – ведь они с таким расчетом и писались. Тем не менее Рестарик забрал один из них (свой собственный!) сюда, в контору. Что это – тщеславие, желание показать, что он принадлежит Сити, что имеет там вес? Однако годы и годы он провел в необжитой глуши и утверждает, что предпочитает ее цивилизации? Так, может быть, портрет понадобился ему здесь для самоутверждения, для напоминания о нынешней его роли в Сити? Может быть, ему требуется такая опора?

«Или же, – подумал Пуаро, – все исчерпывается желанием похвастать собой? Ведь даже я, – решил он с необычной для себя скромностью, – бываю иногда не свободен от такого желания!»

Незаметно затянувшееся молчание прервал Рестарик. Он сказал виноватым тоном:

– Вы должны извинить меня, мосье Пуаро. Я, кажется, все-таки совсем утомил вас повестью о моей жизни?

– Вам не в чем извиняться, мистер Рестарик. Вы ведь рассказывали свою жизнь, только чтобы объяснить, как она могла повлиять на вашу дочь, за которую очень тревожитесь. Однако истинной причины вы, по-моему, мне так и не сказали. Вы бы хотели, чтобы она была найдена?

– Да, хотел бы.

– Вы хотите, чтобы ее нашли, но хотите ли вы, чтобы ее нашел я? Будьте искренни. La politesse – прекрасная вещь и очень нужная в жизни, но между нами она необязательна. Послушайте. Говорю вам: если вы хотите, чтобы вашу дочь нашли, то я рекомендую вам, я – Эркюль Пуаро: обратитесь в полицию, поскольку у них есть для этого все необходимое. И, как я знаю по опыту, они умеют быть тактичными.

– В полицию я не обращусь. Разве что… разве что совсем отчаюсь.

– Предпочтете частного агента?

– Да. Но, видите ли, я ничего о них не знаю. Не знаю, кому… кому можно довериться. Не знаю, кому…

– Но что вы знаете обо мне?

– Кое-что знаю. Например, что во время войны вы занимали ответственный пост в контрразведке, поскольку мой родной дядя, так сказать, за вас ручается. Это неопровержимый факт.

Рестарик не уловил чуть сардонического выражения, скользнувшего по лицу Пуаро. Неопровержимый факт, как прекрасно знал Пуаро, был абсолютно иллюзорным. Хотя Рестарик должен был бы знать, сколь мало надежды на память и зрение сэра Родрика, он принял за святую истину все, что говорил о себе Пуаро, который не стал выводить его из заблуждения. Сам же Пуаро лишний раз убедился в справедливости своего убеждения, что никому не следует верить до тех пор, пока их слова не подтвердятся проверкой. «Подозревай каждого» – таков был в течение многих лет, если не всей жизни, его главный принцип.

– Разрешите заверить вас, – сказал Пуаро, – что на протяжении всей моей карьеры мне неизменно улыбался успех. Во многих отношениях я остаюсь непревзойденным.

Рестарика это успокоило меньше, чем следовало бы. Более того: у англичанина человек, который вот так сам себя хвалит, тут же вызывает подозрения. Он сказал:

– А как вы сами, мосье Пуаро? Вы уверены, что можете найти мою дочь?

– Вероятно, не так скоро, как полиция, но да, я ее найду.

– А… а когда найдете?…

– Только, мистер Рестарик, если вы хотите, чтобы я ее нашел, вы должны рассказать мне все подробности.

– Я их вам уже рассказал. Время, место, где ей следовало быть. Могу дать вам список ее знакомых…

Пуаро решительно покачал головой.

– Нет, нет, просто скажите мне правду.

– Вы считаете, что я говорил вам неправду?

– Правду, но не всю, в этом я убежден. Чего вы опасаетесь? Что за неизвестные факты, которые мне необходимо знать, чтобы успешно завершить поиски? Ваша дочь питает неприязнь к своей мачехе. Это ясно. И вполне понятно. Естественная реакция. Не забывайте, что она почти наверное много лет втайне вас идеализировала. Вполне обычная вещь при разводах, когда ребенок получает тяжелейший эмоциональный удар. Да-да, я знаю, о чем говорю. Вы скажете: дети легко забывают. Это верно. И ваша дочь могла забыть вас в том смысле, что не помнила вашего лица, вашего голоса, когда вы снова встретились. Но она создала для себя ваш приукрашенный образ. Вы уехали. Она хотела, чтобы вы вернулись. Ее мать, без сомнения, избегала говорить с ней о вас, и потому вы занимали в ее мыслях тем большее место. Тем большее значение вы для нее обретали. А невозможность говорить о вас с матерью вызвала в ней потребность, вполне обычную у детей, – потребность винить того из родителей, с кем ребенок остался, за то, что другого родителя с ними нет. Она сказала себе примерно: «Папа меня любил. Ему не нравилась мама», и это привело к определенному идеализированию вас, к возникновению тайных уз между вами и ею. В том, что случилось, папа не виноват! Этому она никогда не поверит! Да-да, так бывает очень часто, можете положиться на мое слово. Я немножко разбираюсь в психологии. И вот она узнает, что вы возвращаетесь, что вы снова будете с ней, и опять ее одолевают мысли, давно отодвинутые в глубь сознания, много лет, казалось бы, забытые. Папа возвращается! Как счастливы будут они вдвоем! Возможно, она попросту игнорирует существование мачехи, пока не встречается с ней лицом к лицу. А тогда ее охватывает неистовая ревность. Что вполне естественно, уверяю вас. Ревнует она еще и потому, что ваша супруга очень красива, умна, умеет поставить себя в обществе, а у молоденьких девушек подобные качества часто вызывают завистливое раздражение, так как они сами часто очень застенчивы. Возможно, она неловка, страдает комплексом неполноценности. И, увидев красивую, уверенную в себе мачеху, преисполняется к ней ненавистью. Но это ненависть девочки-подростка, по сути, чисто детская.

– Ну-у… – Рестарик запнулся. – Примерно то же сказал и врач, к которому мы обращались… То есть…

– А! – воскликнул Пуаро. – Так вы обращались к врачу? Но у вас должна была иметься причина, чтобы пригласить доктора.

– Чистейшие пустяки.

– А вот этого говорить Эркюлю Пуаро вы не должны! Не пустяки, а что-то очень серьезное, иначе быть не может. Лучше расскажите мне все, – ведь зная, что происходит в душе девочки, я буду действовать увереннее. И поиски ускорятся.

Рестарик помолчал и в конце концов решился.

– Но строго между нами, мосье Пуаро. Я могу на вас положиться – вы мне даете слово?

– Безусловно. Но в чем же дело?

– Я не… Полной уверенности у меня нет.

– Ваша дочь предприняла какие-то действия против вашей супруги? Что-то более серьезное, чем детская грубость или стремление говорить гадости? Что-то много хуже, даже опаснее? Она напала на вашу супругу, так сказать, с кулаками?

– Нет, не напала. То есть с кулаками, но… Только ничего толком не выяснилось.